Политико-воспитательная работа в исправительно-трудовых учреждениях Алтайского края в 1950–1960-е гг

Тип работы: Материал
Бесплатно: Антиплагиат
Объем: 13 страниц
В избранное:

Е.Н. Чернова
Политико-воспитательная работа в исправительно-трудовых учреждениях Алтайского края в 1950 - 1960-е гг.

Демократические преобразования, начавшиеся в стране после развенчания культа личности И.В. Сталина, затронули все государственные институты, в том числе и систему исполнения наказания. В контексте решения стратегических государственных задач стало уделяться значительное внимание личности человека. В резолюции XXI съезда КПСС отмечалось, что коммунистическое воспитание трудящихся, преодоление пережитков капитализма в сознании людей должны быть поставлены в центре внимания и деятельности партийных, советских, профсоюзных, комсомольских и других общественных организаций [1, с. 24]. В связи с этим в условиях лишения свободы возникла необходимость в формировании у осужденных системы взглядов, привычек и убеждений, соответствующих существовавшей в обществе и государстве идеологии.
Восстановление демократических начал, гуманных принципов в деятельности лагерей и колоний в 50-е гг. - процесс сложный, требовавший в первую очередь усиления организаторской работы в сфере исправления и перевоспитания заключенных. Советская государственная политика в сфере исполнения уголовного наказания в виде лишения свободы в комплексе мер исправительно-трудового воздействия на осужденных с целью их социальной реабилитации особо выделяла меры идеологические, основная роль в обеспечении которых принадлежала политико-воспитательной работе.
Основы исправительно-трудового законодательства Союза ССР в статье 7 закрепили политико-воспитательную работу в качестве основного средства исправления осужденных, а также определили ее содержание. Согласно статье 30 основ политико-воспитательная работа направлялась на воспитание лиц, отбывающих наказание, в духе честного отношения к труду, точного исполнения законов и уважения к правилам социалистического общежития, бережного отношения к социалистической собственности, на повышение сознательности и культурного уровня, на развитие полезной инициативы осужденных [2, с. 10, 24].
В теории и практике организации исправительно-трудового процесса безоговорочно признавалась ведущая роль КПСС в определении содержания воспитания советских граждан, в том числе отбывающих наказание в местах лишения свободы. Партия рассматривает борьбу с проявлениями буржуазной идеологии и морали, с остатками частнособственнической психологии, суеверий и предрассудков как составную часть работы по коммунистическому воспитанию... Поэтому политико-воспитательная работа в исправительно-трудовых учреждениях исходит из основных принципов и задач идеологической работы, проводимой в нашем обществе [3, с. 150].
Существовало официальное мнение, что в политико-воспитательной работе с осужденными отражается идеологическая деятельность партии в особых условиях, имеющая специфический объект воздействия, осужденных к различным видам уголовных наказаний. Содержание, формы и методы работы должны соответствовать требованиям, предъявляемым партией к идеологической работе на современном этапе... [4, с. 150]. На данном этапе партия считала главным ...воспитание всех трудящихся в духе высокой идейности и преданности коммунизму, коммунистического отношения к труду и общественному хозяйству, полное преодоление пережитков буржуазных взглядов и нравов, всестороннее, гармоническое развитие личности, создание подлинного богатства духовной культуры [5, с. 319]. На основе этих требований организовывалась политико-воспитательная работа в исправительно-трудовых учреждениях.
Следует отметить, что контингент заключенных по сравнению с 30 - 40-ми гг. ХХ в. существенно изменился. По данным на 1959 г., в колониях Алтайского края содержалось 7205 заключенных, из них 1375 человек (19%) - женщины [6, л. 88]. Половина заключенных отбывали наказание за хищение государственного и общественного имущества или хулиганство. Из числа осужденных повторно отбывали наказание 35%, повторно за совершение вышеназванных преступлений - 60% [6, л. 89]. Из общей массы 43% заключенных относились к возрастной группе от 20 до 30 лет [6, л. 89об.]. 40,8% мужчин было осуждено на срок от 1 до 3 лет, в то время как такое же количество женщин было лишено свободы на срок от 5 до 10 лет. Подавляющее большинство заключенных (95%) составляли беспартийные, малограмотные или имеющие неполное среднее образование, высшее образование имели только 0,3% заключенных.
Политико-воспитательная работа в колониях края представляла собой комплекс идеологических, культурно-массовых, просветительских и организационных мероприятий, направленных на успешную реализацию задач воспитания и перевоспитания. Особое внимание уделялось формированию у заключенных идейной убежденности, искоренению антиобщественных взглядов, пропаганде гуманизма советской исправительно-трудовой политики. Используя разнообразные формы и методы идеологической работы, администрация и партийные органы исправительных учреждений разъясняли важнейшие решения партии и правительства по вопросам внутренней и внешней политики. Например, проводились политинформации на темы О международном положении, О работе сессии Верховного Совета СССР, О великих стройках коммунизма, О кризисе лейбористской партии в США, О злодеяниях американцев в Корее; лекции О жизни В.И. Ленина, О Красной Армии и Военно-морском флоте, Первое мая - международный день трудящихся и т.п. [7, л. 3а, 4].
В 1960-х гг. организация воспитательного процесса с осужденными осуществлялась политотделом мест заключения МВД СССР. Поэтому неудивительно, что внимание акцентировалось прежде всего на политическом воспитании правонарушителей. Увеличение числа сотрудников исправительно-трудовых учреждений, проводивших воспитательную работу со спецконтингентом, способствовало активизации идеологической работы с целью формирования у заключенных мировоззрения, политической сознательности, единства убеждений и поведения. На политзанятиях осужденных знакомили с основными направлениями политики государства, пытались вызывать интерес к жизни страны и международным событиям, развивать у них чувства патриотического долга, гордости за свою Родину и т.д. Вместе с тем нельзя не отметить, что в идейно-политическом воспитании акцент нередко смещался на образовательно-информационную сторону, на механическое наращивание объема политических знаний. Зачастую политическая учеба была оторвана от жизни, от реальной действительности. Осужденным внушали идеологические догмы: что мы строили развитой социализм, что нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме и т.п.
Сам факт проведения политических занятий означал качественное изменение идеологического воздействия на заключенных. Однако наряду с достижениями были и недостатки. Охват заключенных был небольшим, так как политинформации не являлись обязательными и многие заключенные их не посещали. Для проведения занятий зачастую не предоставлялось (ввиду отсутствия) надлежащих помещений, что отражалось на эффективности воздействия на заключенных. На качестве проведения занятий также сказывался и недостаточный образовательный уровень политинформаторов [8, л. 55].
Воспитательная работа в местах лишения свободы регламентировалась и контролировалась партийными органами. Ориентация до 1956 - 1957 гг. в воспитательной работе с осужденными на массовые формы (лекции, беседы, собрания) привела к тому, что в ней не учитывались индивидуальные особенности заключенных, возраст, различие во взглядах, количество судимостей, степень педагогической запущенности и т.д.
Одной из форм организационной перестройки было введение отрядной системы. Первый шаг в этом направлении, рассчитанный на повышение эффективности исправительно-трудового процесса, относится к весне 1957 г., а повсеместное внедрение системы - к лету 1958 г. Отрядная система значительно усилила исправительно-трудовое воздействие, сделав его целенаправленным и предметным, что положительно повлияло на все стороны деятельности подразделений мест заключения. Предусматривалось создание среди осужденных советов коллективов, массовых секций и товарищеских судов. Работа по формированию актива заключенных носила сложный и противоречивый характер ввиду отсутствия у заключенных активной жизненной позиции, их приверженности к паразитическому образу жизни и низкого уровня образованности.
На Алтае наиболее значительные успехи во введении отрядной системы были достигнуты в ИТК-7. Прежде всего администрация колонии приступила к созданию актива из числа заключенных. Руководящий состав тщательно изучил обстановку в зоне, практически с каждым заключенным были проведены индивидуальные беседы для выявления его отношения к созданию совета коллектива. В результате в течение двух месяцев из заключенных была создана стойкая группа людей, которая включилась в борьбу с нарушителями [8, л. 46]. Важной составляющей проводимой работы являлась нейтрализация неформальных лидеров - воров в законе, которые были помещены в барак спецстрогого режима. Тем самым была создана благоприятная обстановка по проведению выборного собрания в совет колонии. Как было заявлено в Донесении о создании совета коллектива в зоне строгого режима, ...выдвижение кандидатур проходило с полным соблюдением демократического принципа, голосование происходило открыто, даже с отводом скомпрометировавших себя кандидатур [8, л. 47].
На избранный совет коллектива возлагались следующие функции: ...повседневное руководство работой секций и бригадных культорганизаторов, содействие соблюдению внутреннего порядка, трудовой дисциплины, направление трудового энтузиазма на выполнение и перевыполнение производственных планов и развитие социалистического соревнования [9, с. 60]. Развенчивая правонарушителей, администрация поощряла осужденных за успехи в труде и учебе, за хорошее поведение. Вначале активистам, смело пресекавшим безобразия, угрожали возмездием. При этом особенно часто подвергали физическому и психологическому воздействию членов секции внутреннего порядка. Постепенно число активистов росло. Нарушители все чаще приходили к воспитателям с повинной, давали обещания впредь вести себя хорошо. Им предлагалось выступить с таким заявлением перед всеми осужденными. Сам факт публичного осуждения своего антиобщественного поведения оказывал сильное воздействие на других заключенных. Администрация добивалась того, чтобы осужденные открыто критиковали тех, кто нарушал установленный порядок.
Введенный твердый распорядок оказывал свое позитивное влияние тем, что регламентировал не только работу самодеятельных общественных формирований осужденных, но и администрации, вносил деловой ритм в жизнь подразделения, приучал всех к пунктуальности и собранности. Нарушение распорядка рассматривалось как чрезвычайное происшествие.
Повышению роли актива во многом способствовало то, что администрация делегировала совету коллектива колонии некоторые полномочия, связанные с поощрением и наказанием осужденных. В частности, совет налагал такие взыскания, как предупреждение, выговор, внеочередная чистка картофеля, уборка территории, жилой зоны, лишение права просмотра кинофильма. Такие меры применялись за непорядок в тумбочке, лежание в верхней одежде на койке, опоздание на физзарядку, сквернословие, неорганизованное посещение столовой, пропуск занятий в школе и т.п.
Эффективность деятельности советов коллективов в политико-воспитательной работе проявлялась в публичных отказах заключенных от прежнего образа жизни, поддержке положительных тенденций через стенную печать, объявлении поощрений заключенным и пр. [8, л. 47].
Существуют разные точки зрения на работу совета коллектива заключенных. Так, И.В. Шмаров и С.Б. Дановский сомневались в возможностях организации коллектива заключенных в исправительно-трудовых учреждениях, так как считали, что среда осужденных не может положительно влиять на развитие личности, поскольку составляющие ее индивиды являлись носителями негативных личностных установок [10, с. 24; 11, с. 17]. Данную точку зрения разделяет большая часть практических сотрудников системы исполнения наказания.
В то же время А.И. Зубков подчеркивал, что личность осужденных нельзя рассматривать с позиций сосредоточения одних нравственных пороков, она противоречива и соединяет в себе самые разнообразные, порой диаметрально противоположные качества. Игнорировать наличие у осужденных определенных положительных качеств и идеалов нельзя [12, с. 122].
Говоря о недостаточной эффективности данной формы организации политико-воспитательной работы в исправительных учреждениях региона, следует отметить, что в конце 50-х гг. ХХ в. подавляющее большинство начальников отрядов не обладали педагогическими знаниями ввиду отсутствия специальной литературы и четко разработанных теоретических положений. Это привело к формированию в конце 1950 - начале 1960-х гг. такой отрасли педагогики, как исправительно-трудовая педагогика.
Конец 50 - начало 60-х гг. ХХ в. следует рассматривать как период формирования воспитательной системы исправительно-трудовых колоний, выступавшей в качестве подсистемы общей системы воспитания, в которой закономерности, принципы и методы проявлялись в специфической форме. Прежде всего получили законодательное закрепление цели и задачи в отношении объекта воспитательных воздействий. В качестве основных средств использовались труд, режим, политико-воспитательная работа, общеобразовательное и профессионально-техническое обучение. Воспитательное воздействие на осужденных стало базироваться на ряде принципов, таких как включение их в активную общественно полезную деятельность, формирование в среде правонарушителей коллективистских отношений, опора в воспитательной работе на положительные качества личности, дифференцированный и индивидуальный подход в процессе реализации воспитательных воздействий. В качестве субъектов воспитательного воздействия стали выступать начальники отрядов, советы воспитателей, методические советы.
Таким образом, можно сделать вывод о том, что 1950 - 1960-е гг. вошли в историю исправительно-трудовых учреждений как период поиска путей наиболее эффективной организации воспитательного процесса. Об этом свидетельствовали проведенные эксперименты по созданию отрядной системы содержания правонарушителей, а также накопленный опыт по формированию направленно воспитывающего коллектива осужденных. В результате этого сложилась система работы с отдельной личностью, группами и коллективами правонарушителей. Указанные достижения стали возможными в результате использования опыта работы 1920-х гг. и его теоретического обобщения.

Библиографический список
1. О контрольных цифрах развития народного хозяйства СССР на 1959 - 1965 годы: резолюция XXI съезда Коммунистической партии Советского Союза по докладу Н.С. Хрущева. - М., 1959.
2. Основы исправительно-трудового законодательства Союза ССР и союзных республик. - М., 1970.
3. Беляев, Н.А. Цели наказания и средства их достижения в исправительно-трудовых учреждениях Н.А. Беляев. - Л., 1963.
4. Организация исправления и перевоспитания осужденных. - М., 1985.
5. XXII съезд Коммунистической партии Советского Союза : стенографический отчет. - М., 1962. - Т. III.
6. Архив Главного управления внутренних дел Алтайского края (ГУВД АК). - Ф. 2. - Оп. 6. - Д. 85.
7. Архив ГУВД АК. - Ф. 2. - Оп. 10. - Д. 2.
8. Архив ГУВД АК. - Ф. 2. - Оп. 42. - Д. 72.
9. Калинин, В.Н. Советские исправительно-трудовые учреждения В.Н. Калинин, Ю.Б. Утевский, А.М. Яковлев. - М., 1960.
10. Дановский, С.Б. Проблемы социальной общности осужденных в ИТУ как коллектива С.Б. Дановский Труды ВНИИ МВД СССР. - 1982. - №60.
11. Шмаров, И.В. Среда и личность осужденных И.В. Шмаров К новой жизни. - 1977. - №3.
12. Зубков, А.И. Трудовое воспитание заключенных в советских ИТУ и его правовое регулирование А.И. Зубков. - Томск, 1970.
Непрочитанный приговор или зона правового нигилизма
Елена Санникова, 271108
* Судебная защита
* Статьи правозащитников
Елена Санникова: "Если сами мы не сумеем возвыситься над своими эмоциями, не воспитаем в себе здоровое правовое сознание, не вернем в наши сердца милосердие к заключенным вместо равнодушия и ненависти -- то мы и будем иметь то общество, где заказное убийство -- дело повседневное, а вакантное место убийцы может занять на скамье подсудимых каждый из нас."

* * *
Я пришла в суд на оглашение приговора по делу об убийстве Андрея Козлова потому, что меня об этом попросила моя знакомая, убежденная в невиновности Френкеля так же страстно, как Юлия Латынина убеждена в его виновности. "Посмотри на него, и ты увидишь, что этот человек не мог убить..." -- сказала она.
Я сомневалась, конечно, что смогу при первом взгляде на человека "увидеть", виновен он или нет. Но я не сомневалась, что смогу распознать неувязки и нестыковки, если таковые будут в тексте приговора.
В суд меня привело и удивление выступлениями Юлии Латыниной на тему Френкеля. Я перестала понимать, зачем так регулярно и подолгу проклинать в прямом эфире человека, который итак обречен, к чему такое отчаянное избиение лежачего?
Особенно меня удивили ее гневные обвинения в адрес правозащитника Льва Пономарева, "осмелившегося" заявить о нарушениях прав подсудимого.
Надо сказать, что Лев Пономарев находится сейчас под подпиской о невыезде, против него возбуждено дело по чисто политическому мотиву -- обвинению в "клевете" на директора Федеральной службы исполнения наказаний (озвучивал правду о беззакониях в местах лишения свободы и о пыточных зонах), и нападки на него журналистки с имиджем правдоискательницы более чем странны.
...В назначенный час я подошла к залу заседаний, дверь которого почему-то усиленно охранялась командой судебных приставов.
У закрытой двери оказалась не только я. Целая толпа репортеров с теле- и фотокамерами пребывала в ожидании, равно как и публика, заполнившая просторный холл на третьем этаже Мосгорсуда. Я почувствовала себя в какой-то момент белой вороной в этой толпе, будто пронизанной каким-то единым нервным импульсом посвященности в этот запутанный и бесконечно долгий процесс. Одна дама, например, откровенно возмутилась моему невежеству, когда я спросила, кто такая Аскерова.
Прошел час, и больше, а двери все не открывались, хоть, казалось бы, что мешает судье впустить людей в зал, если заседание не по их вине так задерживается?
Наконец впустили телерепортеров с камерами, и они чуть не зажали друг друга в дверях. Когда и фоторепортеров впустили, подошла и я, полагая, что теперь уж всем можно войти.
Не тут-то было! Двери открылись -- но не для того, чтобы нас впустить. Из зала вышли два ОМОНовца с автоматами наперевес и встали лицом к нам, спиной к закрывшимся дверям. Дуло одного из автоматов оказалось направлено в аккурат мне в область живота. Да-а, так-то встречает меня зал суда, куда я иду послушать вынесенный от имени Российской Федерации приговор!

После длительного ожидания нервозные, суетящиеся секретарши суда дали, наконец, разрешение пропускать людей сквозь этот строй из автоматчиков и судебных приставов. Чтобы одолеть препятствие -- вставшую мне поперек пути руку одной из секретарш -- пришлось раскрыть удостоверение журналиста.
Телекамеры плотно забили места для присяжных. Не так легко было найти место в этом слишком маленьком для такого мероприятия зале, где за перегородкой для публики я обнаружила лишь четыре короткие скамеечки, уже занятые.
В мгновение смолкли голоса, потому что судья начала читать приговор так тихо, что первые полминуты я едва могла что-либо разобрать. Но удивлению моему не было границ, когда вслед за перечнем участников процесса судья сразу же начала оглашать резолютивную часть приговора -- кому и какой срок суд назначил. Без объяснений, почему и за что.
В завершение судья вынесла частное определение в отношение шести адвокатов -- опять без каких-либо объяснений. Все мероприятие заняло не больше 15-20 минут.
Я огляделась по сторонам в надежде найти объяснение происходящему -- но увидела лишь стволы автоматов в руках ОМОНовцев.
Взволнованные работники суда нервозно заторопили публику выходить, один судебный пристав взял меня под локоть, когда я чуть замешкалась.
На мой субъективный взгляд на убийц на скамье подсудимых не походил никто. Но это ведь суд, где свидетельствовать должны не впечатления, а факты. Только вот где они -- факты? Почему суд не счел нужным огласить мотивировочную часть приговора?
Мое внимание привлек пожилой человек на скамье подсудимых, седоволосый, в очках, который на преступника -- ну ни с какого бока не походил. Уходя, я успела услышать, как он с какой-то доброй и грустной улыбкой попросил женщину (возможно, сестру) не говорить маме о том, какой ему дали срок, а та ответила, что в этом нет смысла.
О том, что это был Борис Шафрай, я узнала уже в холле. Адвокат Гарри Мирзаянов сказал мне, что его подзащитный приговорен к 14 годам заключения за то, что передал от одного лица другому лицу некий конверт, не зная, что в нем лежит. Он также сказал, что не было никаких юридических оснований делать процесс закрытым.
Так ли это, что только за передачу конверта с неведомым содержимым получил 14-летний срок 57-летний Борис Шафрай? Суд не объяснил мне, что это не так.
До меня доносились реплики:
"Семь человек осудили без вины..."
"Половинкин слишком настойчиво доказывал свою невиновность, за это ему и дали пожизненно. В отместку..."
"Трудно будет проследить, точны ли судебные протоколы. Запись вели шесть секретарей. Нам могут показать один протокол, а к делу приложить другой..."
"Частное определение вынесли на адвокатов Френкеля и еще на троих -- на тех, кто больше других придирался к нарушениям процесса..."
И эти реплики, и шокирующее впечатление от нацеленных на публику автоматов, от нервозной суеты секретарш и приставов, от бледного, напряженного до крайности лица Алексея Френкеля, на котором, собственно, и не было лица, на котором было только потрясение, недоумение и одновременно будто какая-то твердая уверенность в себе, и этот приговор, который не был прочитан, и нездоровая, стрессовая атмосфера вокруг суда -- все это оставляло ощущение, будто не на суде ты побывал, а стал свидетелем какой-то жестокой и грязной разборки.

Известно, что Алексея Френкеля обвинили в "заказе" убийства, Аскерову и Шафрая -- в посредничестве, Погоржевского -- в поставке оружия и непосредственной координации убийства, Белокопытова -- в том, что довез убийц до места (не зная об убийстве), Максима Прогляду и Алексея Половинкина -- за непосредственное исполнение.
Сроки, соответственно -- 19 лет, 14, 13, 6, 10, 24, пожизненно... Стоп! Достал оружие, вооружил убийц, координировал убийство -- за это шесть лет. Подвез на машине людей, не зная, что они едут убивать -- за это десять... Это что -- так положено: за двойное убийство и поставку оружия -- шесть лет, случайно подвез не тех и не туда -- десять лет?..
Погоржевский -- единственный из подсудимых, кто признал свою вину и раскаялся, активно сотрудничал со следствием и поддерживал версию прокурора. Все остальные подсудимые виновными себя не признали.
Но разве есть такая практика -- за такое тяжкое преступление давать шесть лет, пусть даже и раскаявшемуся, а за случайную причастность -- десять, пусть даже и в отместку за непризнание вины? Полагаю все-таки, что практики такой нет. И неувязка эта -- лишь капля в море нестыковок и неувязок, которыми буквально испещрен процесс по делу об убийстве Андрея Козлова.
Уже во дворе суда я разговорилась с Александром Черновым, адвокатом Алексея Половинкина.
"Пожизненное заключение Половинкину -- это месть судьи за то, что он добивался открытости процесса и соблюдения УПК" -- сказал адвокат, убежденный в невиновности подзащитного.
"Свидетели преступления говорят, что киллеры были людьми среднего телосложения и среднего роста, поясняя, что средним считают рост около 170 сантиметров. А рост Половинкина -- 186 сантиметров. В деле имеется два фоторобота, нам запретили их предъявлять присяжным, потому что фотороботы совсем не похожи на подсудимых".
Адвокат пояснил также, что оружие, из которого якобы стрелял Половинкин, не могло стрелять и не могло убить. В Козлова стреляли из другого оружия, и настоящие убийцы скрылись...
"Однозначно несправедливый приговор, отдающий расправой. Тем людям, которые отстаивали свою позицию, дали максимальные сроки", -- услышала я от другого адвоката, который рассказал и о недопустимых перетасовках в составе коллегии присяжных, и о том, как присяжных удаляли из процесса без оснований.
"Нас шокировало, как удалили последнюю присяжную. Прокурор сказала, будто видела, как присяжная разговаривала с двумя мужчинами. Это никак не может являться причиной для отвода. К тому же присяжная заявила, что вообще ни с кем не разговаривала. Но ей дали отвод..."
Свидетельства адвокатов о других немыслимых нарушениях закона -- давление на подсудимых, избиения и карцеры, отказ подсудимым в слове на суде, бесконечные удаления Френкеля из зала суда и удаление всех присяжных в момент его речи -- все это оставляет большое сомнение в справедливости приговора. Те самые сомнение, которое, как известно, трактуются в пользу подсудимого.
"Ну, хорошо, я знаю, какая у нас прокуратура, я не сомневаюсь, что права битцевского маньяка тоже были нарушены, но почему тогда не защищать права битцевского маньяка - потому, что у него нет дорогих адвокатов, которые способны придти к правозащитнику Пономареву и объяснить, что битцевский маньяк несчастный и ни в чем не виноват?" - говорит Юлия Латынина в прямом эфире "Эха Москвы".
Но кто, собственно, сказал, что права битцевского маньяка не нужно защищать? Я лично с полной ответственностью скажу: нужно! Да еще как нужно! Чем страшнее обвинение -- тем настойчивее защищать, тем внимательнее следить, чтобы права подсудимого (пусть десятикратного маньяка!) не нарушались. В особенности -- процессуальные права.
Потому что когда совершается одно зло -- убийство, нельзя допустить, чтобы следом совершилось второе зло -- осуждение невиновного.
Ведь известно, что по делу Чикатило были осуждены и расстреляны двое невиновных, прежде чем нашли самого Чикатило.
Причем оба, если не изменяет память, признали вину, взяли на себя чужие преступления. Такое у нас следствие, такой суд, и не первое десятилетие мы живем в зоне правого нигилизма.
Так кто же болен -- правозащитники, которые во всеуслышание заявляют, что так быть не должно? Или же те, кто трезвую правовую позицию зачисляют в болезни общества?
К чему, собственно, сводится вся аргументация Юлии Латыниной в поддержку обвинения?
Во-первых, к тому, что Козлов -- идеально честный и бескомпромиссный человек, а Френкель -- подонок и параноик (дословно). Но это -- не доказательство вины.
Во-вторых, между Козловым и Френкелем были отвратительные отношения, Френкель кляузничал на Козлова, Козлов ненавидел Френкеля. Пусть, но и это -- не доказательство.
Френкель писал доносы в ФСБ и жалобу Путину. Скверно, но это называется стукачеством, а не убийством.
Еще Юлия Латынина пересказывает выдержки из следственного дела, которое каким-то непонятным образом ей стало доступно. Переговоры каких-то фигурантов на теневом жаргоне. Версию следствия, которая почему-то стала распадаться, как карточный домик, в суде, потому и закрыли процесс. В самой последней передаче Юлии Латыниной по "Эху Москвы" был добавлен еще один аргумент: Френкель убил потому, что был богат.
Но если для установления такой серьезной вины, как заказное убийство, достаточно ознакомить стороннего человека со следственным делом и выслушать его вердикт -- тогда зачем же суд?
Расшифровки телефонных переговоров в обвинении никак не могут быть доказательством вины, они могут быть и причиной судебной ошибки.
Одна из таких трагических ошибок сегодняшнего дня -- это дело Заурбека Талхигова. Выдержки из телефонных переговоров, на которых было построено обвинение, вошли в дело, а полных их текст, содержавший алиби подсудимому, был уничтожен. В результате ни в чем не повинный человек отбывает срок и по сей день.
Аргументация Юлии Латыниной хороша для того,чтобы заклеймить подсудимых, возбудить к ним ненависть и неприязнь общества. Но она совершенно не пригодна для объективного и всестороннего разбирательства дела.
Для того и существует суд, чтобы рассмотреть дело беспристрастно и всесторонне, чтобы выявить все огрехи следствия, если таковые найдутся, чтобы выслушать и подсудимых, и экспертов, и адвокатов и сделать объективный вывод.
Для того и существует процессуальный кодекс, чтобы свести к абсолютному минимуму возможность судебной ошибки. Суд по определению должен быть беспристрастен, а от суда над Френкелем за версту разит нездоровой страстью.
В нашей истории был уже период, когда вместо суда орудовали чрезвычайки, и был длительный период, когда по материалам следственного дела приговор выносили "тройки".
Тогда клич "смерть врагам народа!" заменял беспристрастное судопроизводство, а общество было заражено представлением, что раз человек объявлен виновным, то никаких доказательств тому и не надо.
Десятилетия такой практики породили агрессивную убежденность в том, что лучше пусть десять невиновных будут осуждены, чем хоть один оправдан за недостатком улик.
Но практика осуждения без суда не проходит обществу безнаказанно, она поражает общество тяжелой болезнью. Она порождает тот правовой нигилизм, который не исцелить десятилетиями.
Она-то и формирует в конечном итоге тот социум, в котором высокопоставленный чиновник, не берущий взяток, обречен стать жертвой преступления, а сочувствующая его семье журналистка льет грязь на правозащитников вместо того, чтобы добиваться законного и объективного судопроизводства.
"Сегодня происходит заседание по замещению вакантных должностей убийц Козлова" -- сказал Алексей Френкель, начиная свое последнее ... продолжение

Вы можете абсолютно на бесплатной основе полностью просмотреть эту работу через наше приложение.