Евразия: первая империя тюрков и их цивилизация

Тип работы: Материал
Бесплатно: Антиплагиат
Объем: 8 страниц
В избранное:

Евразия: первая империя тюрков и их цивилизация

АВТОР РАССКАЗЫВАЕТ ОБ ОБСТОЯТЕЛЬСТВАХ СТАНОВЛЕНИЯ ТЮРКСКОГО КАГАНАТА В
552-745 ГОДАХ, ЕГО ИСТОРИЧЕСКИ ОБУСЛОВЛЕННОЙ ИМПЕРСКОЙ ПРИРОДЕ,
ВЗАИМОСВЯЗИ ГОСУДАРСТВЕННОГО УСТРОЙСТВА КАГАНАТА И РОДИВШЕЙСЯ В ЕГО
ЛОНЕ ТЮРКСКОЙ ЦИВИЛИЗАЦИИ.

Фактор имперской традиции в истории сложения древнетюркской
цивилизации ещё ждёт исследовательского внимания. Между тем всё, что
мы можем определить как признаки, присущие цивилизации (и прежде всего
достаточно развитая письменность и запечатлённая в этой письменности
историческая память), явилось прямым следствием создания Тюркского
эля. Так сами тюрки называли свое государство, которое мы называем
Тюркским каганатом или Тюркской империей.

Динамика возникновения центрально-азиатских империй — а все они
созданы кочевниками — казалось бы, проста и прозрачна. Уже
первоначальный завоевательный импульс направлен не столько на
расширение пастбищных территорий, сколько на подчинение стран с иным
хозяйственно-культурным укладом. Степные племена консолидируются под
властью одного вождя, одного рода, одной династии. Подчинив племена,
соперничающие во власти над степью, завоеватель стремится поставить в
зависимость от себя страны и народы с многообразными типами
хозяйственной деятельности и, как правило, с развитой
государственностью. Зависимость реализуется либо в форме
непосредственного подчинения завоевателю, либо выплатой обусловленной
дани. Именно на этой стадии государство, созданное кочевниками,
преобразуется в империю.

Тенденция к образованию империи прослеживается уже у гуннов в III веке
до нашей эры. Однако первой евразийской империей стал Тюркский
каганат, распространившийся к 576 году от Маньчжурии и Жёлтой реки до
Кавказа и Боспора Киммерийского (Керченского пролива). Именно в
Тюркском каганате впервые обозначилось преобладание имперских традиций
над партикулярными, невоенными устремлениями, что проявилось и в
материальной культуре, и в формах социальной и политической
организации, и в идеологии, и, наконец, в языковой ситуации. На
обширнейшем евразийском пространстве, главным образом в его степной
зоне, складывается тот облик культуры и жизнедеятельности, который мы
вправе, пусть и с некоторыми оговорками, обозначить как древнетюркскую
цивилизацию. И ярчайшим показателем общего уровня этой цивилизации
является письменность, причем не только воспринятая и адаптированная
из иного культурного мира, но и оригинальная, порождённая самой
древнетюркской средой.

В год Барса по степному календарю, а по нашему летосчислению в году
582 от Р. X., в Оленьем урочище на берегу реки Баин-Цаган, в центре
Хангайской горной страны, над местом поминовения четвёртого тюркского
кагана Таспара была воздвигнута стела с надписью, прославляющей деяния
усопшего и его предшественников. Стела была написана на лингва франка
(универсальном языке — Ред.) древней Центральной Азии — согдийском
языке, языке согдийцев (согдов) — восточно-иранской народности Средней
Азии и Казахстана, предков современных таджиков и узбеков. А на задней
плоскости стелы сохранились следы санскритской надписи письмом брахма
— на языке и письмом центральноазиатского буддизма. С этой стелы
начинается отсчёт тысячелетней истории древнетюркской письменности.
Минует полтора века и на тюркских поминальных курганах появятся
надписи на тюркском языке и тюркским руническим письмом. В этих
надписях апология усопших вождей соседствовала с царским хрониконом и
актуальной декларацией, а дидактика окрашивалась политическими
эмоциями. Эпитафии становились средством монументальной пропаганды.
Они отражали, формировали и формулировали видение и картину мира,
отстаивали и навязывали жизненные и нравственные идеалы, устремления,
цели.

Памятники манифестировали идею вечного эля, божественного эля, а это
была имперская идея, слитая с историей и неотделимая от неё: "Когда
вверху возникло Голубое Небо, а внизу — Бурая Земля, между ними обоими
возник род людской. И воссели над людьми мои пращуры — Бумын-каган,
Истеми-каган. Воссев на царство, они учредили Эль (государство — Ред.)
и установили Тёрю (закон — Ред.) народа тюрков... имеющих головы они
заставили склонить головы, имеющих колени они заставили преклонить
колени! На восток и на запад они расселили свой народ. Они были мудрые
каганы, они были мужественные каганы!".

Так повествует о прошлых веках, о начале Тюркского эля и его первых
каганах их далекий потомок Йоллыг-тегин, "принц счастливой судьбы",
первый тюркский летописец, имя и труд которого сохранились. Он
начертал тюркским руническим письмом на "вечном камне", на двух
стелах, увенчанных фигурами драконов, поминальные строки почившим
родичам — Бильге-кагану и Кюль-тегину — и не забыл упомянуть
основателей державы. Он повторил этот текст дважды — в 732 году и 735-
м. Две каменные плиты с надписями, повествующими о бурной истории
тюрков, и поныне лежат в одной из межгорных котловин Хангая, близ реки
Орхон, там, где ставили юрты и строили дворцы властители
могущественных империй. Отзвуки рождённых степью легенд заместили
действительность той жизни, но сохранили парадигму власти: Бодун — Эль
— Тёрю, "народ — государство — закон". Осознание триединства,
понимание слитности слов и того, что стояло за ними, проявилось и
отлилось в формуле нового бытия.

Ещё большую глубину исторической памяти показывают посвящённые
прошлому фрагменты в открытых, исследованных и опубликованных мною
двух уйгурских рунических памятниках — Терхинском и Тэсинском,
отражающих огузскую (огурскую) историографическую традицию. (Огузы —
тюркские племена в Центральной и Средней Азии в VII — XI веках; в
середине XI века часть огузов заселила южнорусские степи, другая
завоевала страны Передней Азии; огузы сыграли важную роль в этногенезе
туркмен, азербайджанцев , турок, гагаузов, каракалпаков — Ред.).

В середине VIII века летописцы Уйгурского эля повествуют о двух
предшествующих огузских царствах и о двух периодах упадка и
чужеплеменного господства. Особенно насыщен эмоционально окрашенной
информацией рассказ о первом Огузском эле, просуществовавшем 80 лет и
погибшем из-за внутренних распрей, предательства вождей, в особенности
двух "именитых" — Беди Берсила и Кадыр Касара. Реальная глубина
памяти, исторической памяти уйгурского историографа, опирается на
традицию по меньшей мере двухсотпятидесятилетней давности, что,
впрочем, совершенно не исключает обычной при устной передаче событий
их "фольклоризации". Во всяком случае, глухой отзвук потрясений V
века, когда менялась этническая карта евразийских степей, прорвался в
систему представлений уйгуров VIII века о своём прошлом и получил
отражение в письменном тексте. Так вместе с другими компонентами
древнетюркской цивилизации рождалась тюркская историография.

Главные политические устремления степных империй направлены во вне, за
пределы своего юрта, своих племенных территорий. Мотив войны ради
добычи и завоевания чужих земель настойчиво звучит в рунических
текстах Орхона и Селенги, Енисея и Таласа. "Я постоянно ходил походами
на близких и на дальних", — похваляется Бег-чор, один из князей
Притяньшанья тридцатых годов VIII века.

Через несколько столетий в Кашгаре, столице Караханидской державы,
государства, уже вовлечённого в сферу исламской цивилизации, но ещё
сохранившего архаичные институты древнетюркского времени, была
написана дидактическая поэма "Кугадгу билиг" ("Благодатное знание").
Её автор, государственный деятель и политический теоретик XI века,
хасхаджиб (министр двора) Юсуф Баласагунский обрисовал идеальные формы
общественного и политического устройства, тесно коррелирующие с
представлениями древнетюркского времени. Общество, конструируемое
Юсуфом как идеальное, строго иерархично. Личность в нём, полностью
лишенная индивидуальности, выступает только как воплощение сословных
черт. Её поведение определено исключительно сословными функциями. Всё,
что делает или может сделать человек в мире, воспетом Юсуфом, сводится
к двум категориям — должного и недолжного. Конечно же, должное и
недолжное совершенно различны для людей из разных сословий и покушение
на эти разграничения почитается абсолютным злом, нарушением
божественной воли и заветов предков. Вряд ли какой-либо из памятников
тюркского средневековья столь же полно отражает образ мышления
имперской аристократии. И ни один из памятников не перекликается столь
же живо с древнейшими тюркскими текстами в формулировании политической
доктрины. И тут и там абсолютным императивом было стремление к
подчинению иноплеменников и господству над ними.

Каковы были социальная и политическая структуры Тюркского эля?
Состоявший из племен (бод) и родов (огуш) тюркский племенной союз
(тюрк кара камаг бодун) был политически организован в эль. Родо-
племенная организация (бодун) и военно-административная организация
(эль) взаимно дополняли друг друга, определяя плотность и прочность
социальных связей. По терминологии одного из рунических памятников хан
"держал эль и возглавлял бодун". Он осуществлял функции главы внутри
своего собственного племенного союза (народа) по праву старшего в
генеалогической иерархии и выступал в роли вождя, верховного судьи и
верховного жреца. Вместе с тем, возглавляя эль, он выполнял функции
военного руководителя, подчинявшего другие племена и страны,
вынуждавшего их ... продолжение

Вы можете абсолютно на бесплатной основе полностью просмотреть эту работу через наше приложение.