Венский конгресс 1815 года и реставрация бурбонов

Тип работы: Курсовая работа
Бесплатно: Антиплагиат
Объем: 29 страниц
В избранное:

МИНИСТЕРСТВО ОБРАЗОВАНИЯ И НАУКИ
РЕСПУБЛИКИ КАЗАХСТАН

Казахский Национальный Педагогический Университет
им. Абая

Факультет международных отношений
Кафедра международных отношений

Венский конгресс 1815 года и реставрация бурбонов
Курсовая работа

Студентки 2-го курса:
Иминовой Аиды

Научный руководитель:
Ст. преподаватель Канафина Г.Е.

Допущена к защите
зав.кафедры, д.и.н.,
профессор Кузнецов Е.А.
_____________________
_____________2006 г.

Алматы 2006

СОДЕРЖАНИЕ

Введение ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ...3

ГЛАВА I. Внутренняя политика Франции в конце XVIII-начало XIX
века и реакция Европейских стран после крушения империи Наполеона
1.1 Реставрация бурбонов и политика Людовика XVIII века ... ... ... ... ... ..6
1.2 Внутриполитическое положение Франции и попытки сохранения
монархии ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... . ... ... ... ..10
1.3 Позиция Европейских держав к событиям во Франции ... ... ... ... ... ... 14

ГЛАВА II. Венский конгресс 1815 года
2.1 Международная ситуация перед открытием Венского конгресса ... ... ... 22
2.2 Венский конгресс и его основные решения ... ... ... ... ... ... ... ... ... ...24

Заключение ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ..27
Список использованной литературы ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... 29
Введение

Актуальность темы. Навязав Франции 30 мая 1814 года мирный договор в
Париже, союзные державы, входившие в состав коалиции 1813 года, достигли
той цели, которую, начиная с 1792 года, преследовали все коалиции и которой
Англия и Россия в 1804—1805 годах дали совершенно четкое определение:
ввести Францию в ее старые границы, сковать ее в этих пределах, поставить
ей преграды на тот случай, если она снова попытается ворваться в Бельгию
или захватить левый берег Рейна, и, наконец, держать под своей опекой и
изолировать монархию Бурбонов, ослабленную уже условиями, при которых она
была восстановлена.
Конституционная хартия, данная Людовиком XVIII, должна была
ограничить власть французского короля в первую очередь в вопросах внешней
политики. Восстановленная в интересах мира монархия Бурбонов была
непопулярна именно вследствие того, что ее восстановление было связано с
этим миром. Более чем столетний опыт, — писал Кауниц в 1791 году, — не раз
дававший всей Европе почувствовать перевес, который в общей системе
политического равновесия доставляли Франции, при господстве абсолютного
монарха, географическое положение и неисчерпаемые ресурсы этого
королевства, этот опыт убедил в особенности Австрию, что для полного и
продолжительного спокойствия собственных владений последней наиболее
благоприятными являются такое ослабление и усложнение внутренних пружин
грозной французской монархии, которые были бы способны в будущем отвлечь ее
силы от внешних авантюр.
Так думала в 1791 году Австрия и так же смотрела на дело Англия: обе
помнили об эпохе Людовика XIV. А в 1814 году, после Республики и Наполеона,
это стало общим мнением Англии, Австрии, Пруссии и России. Отныне, —
сказал в 1815 году император Александр о конституционной монархии
восстановленных Бурбонов, — эта нация, достигнув внутреннего мира,
перестанет питать агрессивные замыслы против Европы. Но союзники
сговорились предоставить Франции чисто показную роль, дать просто внешнее
удовлетворение ее национальному достоинству и устроить так, чтобы на
конгрессе она фигурировала лишь для вида, в качестве свидетеля, и
допускалась только к подписанию протоколов.
Европейская дипломатия Франции времен Наполеона III исследуется в работах
Клучко К.Н. История Франции: от монархии к республике, Франция при
Наполеонах, Синицина Ф. Становление и развитие дипломатической службы
Франции, Ревуненкова В.Г. Польское восстание и европейская дипломатия,
Рыжова Р.И. Сближение России и Франции после Крымской войны.

¹Послание президента Республики Казахстан Н.А. Назарбаева народу
Казахстана. Казахстанская правда. 2006.-2 марта-С.1.
² Яковлев Н.Н. У. Питт- младший и французкая революция. М., 2000.-С.255

Эти пункты и явились предметом тайных статей, присоединенных к
Парижскому трактату. Первая из этих статей гласила: Постановления
относительно территорий, уступаемых его христианнейшим величеством
(французским королем)... и отношения, результатом коих должна явиться
система действительного и прочного равновесия в Европе, будут урегулированы
на конгрессе на основаниях, принятых по общему соглашению союзными
державами, и согласно общим постановлениям, содержащимся в нижеследующих
статьях. Таким образом, союзные державы, т. е. четыре шомонских союзника:
Австрия, Великобритания, Пруссия и Россия — оставляли исключительно за
собой право установить основные принципы, на которых должен будет покоиться
европейский мир. Они не желали больше
никого допускать к обсуждению этих вопросов, а для того чтобы Франция ни
под каким видом не могла туда проникнуть, они принудили ее заранее
подписаться под унизительными постановлениями.
Целью данной работы является исследование Венского конгресса и
реставрацию Бурбонов во Франции. Исходя из цели работы поставлены следующие
задачи работы:
1. Для достижения цели работы предстоит решить следующие задачи
работы:
2. Исследовать русско-французские отношения во время правления
Наполеона III;
3. Рассмотреть дипломатию Франции в отношении Крымской войны;
4. Исследовать политику Наполеона III в США во время Гражданской
войны;
5. Рассмотреть дипломатию Франции во время Второй империи при
Наполеоне III;
6. Проанализировать достижения политики Наполеона III.
Степень изученности темы. Европейская дипломатия Франции времен
Наполеона III исследуется в работах Клучко К.Н. История Франции: от
монархии к республике, Франция при Наполеонах, Синицина Ф. Становление
и развитие дипломатической службы Франции, Ревуненкова В.Г. Польское
восстание и европейская дипломатия, Рыжова Р.И. Сближение России и
Франции после Крымской войны.
История дипломатии Франции во время франко-прусской, франко-русской
войн рассматривается в книге Утилина К.А., Рыжова Р.И. История европейских
войн 1790-1914гг..
Стоит также отметить труды Бовыкина Д.Ю. Людовик XVII: жизнь и
легенда, Людовик XVII: жизнь после смерти, Сироткина В.Г.
Абсолютистская реставрация или компромисс с революцией и многие др.
Источниковая база. При написании данной работы необходимыми
источниками явились:
1. Дипломатические документы;
2. Научно-исторические работы посвященные исследованию истории Европы и
Франции времен правления Наполеона III;
3. Энциклопедии и справочная литература по всемирной истории;
4. Электронные источники сети Интернет – официальные сайты научно-
исторических журналов Всемирная история, Колесо истории, По
страницам истории.
Методология работы. Основными методами написания данной работы
явились системный подход и принцип историзма в изучении Венского конгресса
и реставрации Бурбонов во Франции. Также были использованы анализ и
сравнительный метод, изучение документальных и архивных материалов при
анализе достижений внешней политики Франции в середине ХIХ в.
Практическая значимость работы заключается в том, что полученные
путем исследования теоретические и практические выводы позволяют глубже
понять сущность Венского конгресса и реставрации Бурбонов во Франции,
политику и дипломатию Людовика 19, ее концепцию, а также политические
приоритеты Франции на тот период.
Структура работы. Данная работа выполнена соответственно цели и
задачам исследования. Структурно работа состоит из введения, двух глав,
заключения и списка использованной литературы. Объем работы составляет 31
страница.

ГЛАВА 1

Внутренняя политика Франции в конце XVIII – начало XIX века и реакция
Европейских стран после крушения империи Наполеона

1.1 Реставрация Бурбонов и политика Людовика XVIII.

С этого момента реставрация Бурбонов в королевстве обеих Сицилий
стала совершившимся фактом, признанным восемью державами (ст. 104
Заключительного акта) Разрешение этой проблемы облегчило решение всех
других вопросов, относящихся к Италии. Было постановлено предоставить Парму
в пожизненное владение Марии-Луизе Австрийской, супруге Наполеона. По ее
смерти Парма должна была перейти к Марии-Луизе Испанской, бывшей королеве
Этрурии, и к ее детям; а пока эта принцесса получала Лукку, которая затем
должна была быть возвращена Тоскане. Тоскана переходила в наследственное
владение эрцгерцога Фердинанда Австрийского, а Модена — эрцгерцога Франца
д'Эсте (ст. 98—102 Заключительного акта). Папа получал обратно легатства
Равенну, Болонью и Феррару, кроме части Феррарской области, расположенной
на левом берегу реки По (ст. 103). Сардинский король получал Геную, и право
наследования, вопреки притязаниям Австрии и согласно желанию Франции,
обеспечивалось за Савойско-Кариньянской ветвью (ст. 85 и 86). И, наконец,
Австрия, которая благодаря брачным связям господствовала над Апеннинским
полуостровом, получала Ломбардию, Тироль, всю территорию бывшей
Венецианской республики, Вальтелину, Триест, Далмацию и Иллирию (ст. 93,
94, 96 Заключительного акта).
Коалиция государств, одержавших решающую победу над Наполеоном,
поспешила возвести на французский престол старшего представителя
легитимной (законной) династии — Людовика XVIII. Новые правители Франции
должны были признать перераспределение земельной собственности,
буржуазный гражданский кодекс, выработанный при Наполеоне и, следовательно,
уничтожение феодальных отношений, а также новую администрацию Франции.[1]
Они согласились одарить Францию писаной конституцией, известной под
названием Хартии 1814 года. Авторы назвали ее свободной и монархической.
Хартия 1814 года, как это вытекало из ее содержания, должна была примирить
верхи буржуазии с дворянством. Соответственно с тем: а) признавалось, что
граждане в равной степени допускаются к гражданским и военным должностям;
б) что верховная власть короля ограничивалась законодательными полномочиями
палат и несменяемостью судей. Создавалось две палаты: верхняя, назначаемая
королем, и нижняя, избираемая узкой коллегией, состоящей из лиц,
уплачивающих не менее 300 франков прямых налогов; от депутата палаты
требовалось, чтобы он уплачивал по меньшей мере 1000 франков налога. При
этой системе голосовало не больше 90 тыс. человек (из 30 млн. право быть
избранным имело около 15 тыс.). Такова была эта конституция, призванная, по
ее собственным словам, оправдать ожидания просвещенной Европы. Лишив
нацию всякого легального политического действия, отдав власть в руки
маленькой кучки ее поработителей, Хартия заявляла о заветном желании,
чтобы все французы жили братьями.
Не удивительно, что, когда Наполеон, решившись на свой последний
полет орла, высадился во Франции с горсткой ветеранов (1815 г.),
антинародная монархия была сброшена в грязь, из которой ее перед тем
подобрали.
Восстановленный на престоле после битвы при Ватерлоо Людовик XVIII
царствовал до 1824 года. Перед Французской революцией он был вовлечен в
многочисленные политические интриги и считался вождем реакционной
придворной партии. Тем не менее длительное изгнание, продолжавшееся с 1791
по 1814, сделало его взгляды более умеренными, и когда в 1814 союзники-
победители возвели Людовика на французский престол, он был готов пойти на
большие уступки средним слоям. В обнародованном им в 1814 декрете
учреждалась конституционная монархия и признавались некоторые достижения
революции и наполеоновского режима. Умеренная и ориентированная на
компромисс политика Людовика XVIII послужила причиной сопротивления его
брата Карла, графа Артуа, позже Карла X. Но в 1815–1820 Людовик XVIII умело
противостоял Артуа и реакционерам, поддерживая определенный уровень
либерализма.
Первые выборы в палату депутатов в 1815 проходили в атмосфере террора,
что дало преимущество ультрароялистам. В итоге эта группа оказалась
лидирующей в палате; она руководствовалась лишь чувством мести, что не
могло не встревожить Людовика XVIII. В 1816 он распустил палату. Вторые
выборы привели к появлению более умеренного Законодательного собрания. Были
проведены реформы в армии, введены более мягкие цензурные ограничения. В
1818 армии Четырехстороннего союза покинули территорию Франции.
Первым делом нового короля было вознаграждение дворян, потерявших
землю во время революции. Компенсация эта составила огромную сумму — 1
млрд. франков. Его следующим делом было восстановление смертной казни за
оскорбление католической религии.[2]
Французскому правительству не были известны тайны союзников; но оно
догадывалось об их существовании, благодаря дружеским сообщениям
заинтересованных сторон и главным образом благодаря жалобам мелких
итальянских и немецких дворов, видевших для себя угрозу: одни со стороны
Пруссии, другие со стороны Австрии. Отсрочки заседаний конгресса достаточно
ясно показывали, что четыре союзные державы не добились соглашения
относительно статей, которые они решили выработать исключительно между
собой. По тому молчанию, которого они придерживались относительно Франции,
очевидно было, что они по-прежнему упорно хотели отстранить ее от участия в
решении этих крупных вопросов. Кэстльри написал 14 августа Веллингтону,
английскому посланнику в Париже, а Веллингтон напомнил Талейрану, что
существуют обязательства, заключенные "в такую эпоху, когда Англия далеко
не могла считать французское правительство в числе своих друзей". Распри
союзников открыли брешь, через которую Франция только и могла снова
вернуться в Европу, занять там свое место и со временем, быть может,
разорвать цепи образовавшейся против нее коалиции.
В этом заключалась главная задача политики Людовика XVIII, и с этой
именно целью задуман был тонкий, остроумный и глубоко дипломатический план,
который король, по соглашению со своим министром Талейраном, выработал для
французской делегации на конгрессе.
Прежде всего Людовик XVIII должен был найти средства, чтобы вывести
Францию из того изолированного положения, в которое поставили ее союзники и
в котором они намерены были ее удержать. Страх и зависть к могуществу
Франции лежали в основе коалиции и связывали воедино ее составные элементы.
Доставить какой-нибудь предлог для подозрений союзников, проявить какое бы
то ни было стремление к территориальному расширению, внушить беспокойство
англичанам в отношении Бельгии, а пруссакам и всем немцам вообще в
отношении левого берега Рейна — это значило бы немедленно сблизить
союзников и дать оружие в руки тем, кто, как, например, пруссаки,
одушевлены были неумолимой ненавистью к Франции и хотели отнять у нее
Эльзас и Лотарингию.
Поэтому в распоряжении Франции было лишь одно средство для того, чтобы
расколоть союзников: это средство заключалось в том, чтобы успокоить их.
Союзники навязали Франции отказ от своекорыстных притязаний, и это было ее
единственной силой. Союзники организовали хитрую систему предосторожностей
против честолюбия и двуличия французской политики, но они не предвидели
того случая, когда Франция откажется от своих честолюбивых замыслов или,
вынужденная обстоятельствами, захочет быть искренней. Союзники заставили ее
отказаться от политики уловок и интриг, но этим самым они внушили ей в
некотором смысле "политику принципов". Людовик XVIII и Талейран это поняли,
и их искусство заключалось в том, что они сумели извлечь силу и способы
действия из наложенных на них обязательств.[3]
Коалиция боролась с Францией и принудила ее подписать Парижский мир во
имя европейского государственного права; и Франция намеревалась выступить
на конгрессе во имя этого самого права и потребовать от всех применения его
ко всем постановлениям, навязанным ей. Франция хотела доказать свое
уважение к принятым на себя обязательствам энергичным отстаиванием
всеобщего применения положенного в их основание принципа. "Следовало, —
говорил Талейран, — дать понять, что Франция довольствуется тем, что имеет;
что она искренно отказалась от прежних завоеваний; что она чувствует себя
достаточно сильной и в своих прежних границах; что она и не думает
стремиться к их расширению; что она, наконец, полагает теперь свою славу в
умеренности. И если она хочет, чтобы к ее голосу еще прислушивались в
Европе, то настаивает она на этом лишь потому, что намерена защищать права
других народов против всякой попытки нарушения этих прав". Эта роль
самоотречения была, быть может, "не лишена известного величия", но она уже,
во всяком случае, не была лишена известной ловкости. Франция собиралась
завоевать себе "достойное и почетное положение, опираясь на свою полезную
роль защитницы слабых".
Людовик XVIII с тех пор не изменил своих взглядов. Талейран также
продолжал оставаться при своей точке зрения, которая у него стала как бы
постоянной задней мыслью, своего рода мысленной оговоркой при всех тех
отступлениях от той политики умеренности, которые Талейрану в его долгой
деятельности приходилось допускать, чтобы удержаться на месте. Взгляды его
были полностью подтверждены действительностью. Оба они — король, исходя из
принципиальных мотивов, а министр — из соображений расчета — пришли к
одному и тому же заключению, так как оба руководились опытом, пониманием
реальных соотношений сил и инстинктивным чутьем, подсказывавшим им, в чем
состояли неизменные интересы Франции в европейских делах. Таким образом,
под непосредственным внушением Людовика XVIII и на основании указаний и
заметок Талейрана были составлены сентябрьские Инструкции 1814 года.
Редактировал их старший чиновник при министерстве иностранных дел
Лабенардьер. Эти "Инструкции" были вплоть до Парижского трактата 1856 года
блестящим подтверждением и законченным проявлением этой политики и
представляли собой кодекс и устав правил французской дипломатии. Таким
образом, занятая Францией позиция была неуязвима. Франция противопоставляла
союзникам правовые принципы, которые они сами раньше торжественно
провозгласили.[4]
Впрочем, занятая Францией позиция имела и свои слабые стороны. Франции
нельзя было выходить из своей роли поборника бескорыстия даже по самому
незначительному поводу. Если бы она это сделала, то все бы пропало; сразу
же все ее заявления стали бы расцениваться, как лицемерные, и вся эта
великолепная политика принципов сразу упала бы до уровня вульгарнейшей
интриганской игры. Никогда еще политика не требовала большей выдержанности.
В интересах тех элементов, которым эта политика не нравилась, было сбить ее
с толку, расстроить ее, одним словом, ввести французских дипломатических
агентов в искушение, вовлечь их в какую-нибудь сделку и таким образом
скомпрометировать. Меттерних, конечно, не преминул это сделать. Кроме того,
и это было еще важнее, принятая Людовиком XVIII политика неизбежно вела к
полному антагонизму с Россией и Пруссией, интересы которых были солидарны и
государи которых были связаны узами самой нежной и прочной дружбы. Людовик
XVIII справедливо считал их неразлучными, и, не желая ни в коем случае ни
пожертвовать в лице саксонского короля своим принципом в угоду Пруссии, ни
содействовать замыслам ее правительства, он должен был вступить в конфликт
с Россией. Французский король легко решился на это. Рост русского
могущества внушал ему беспокойство, а смутно ощущавшееся им наличие чего-то
безмерного в этой нации оскорбляло его дух классика.
Казалось, что оппозиция графа Артуа и ультрароялистов была сломлена,
но убийство в 1820 герцога Беррийского, наследника престола, резко изменило
ситуацию. Не в силах противостоять давлению семьи, ощущая бремя возраста и
усталости, Людовик в конце концов признал опасения ультрароялистов и в
течение последующих четырех лет неуклонно эволюционировал вправо. Была
введена жесткая цензура печати, пересмотрен избирательный закон о выборах в
сторону ограничения прав избирателей, ультрароялисты заняли господствующие
позиции в палате депутатов и кабинете министров. Умер Людовик XVIII в
Париже 16 сентября 1824, трон перешел к его брату Карлу.

1.2 Внутриполитическое положение Франции и попытки сохранения монархии.

1795 год во многом стал переломным в истории Французской революции
конца XVIII века. Свергнув Робеспьера и приложив все усилия для того,
чтобы, по меткому выражению Б. Бачко, выйти из Террора[5], Национальный
Конвент принял решение дать стране новую конституцию и разойтись после ее
одобрения народом. Термидор заканчивался, наступало время Директории.
Однако как нам представляется, середина 1795 г. была столь же важным
и решающим моментом и в истории контрреволюции. Растущая в стране усталость
от революционных потрясений, растущее влияние роялистов в стенах Конвента,
стремление к примирению старых и новых элит, на основе которого в стране
воцарились бы мир и согласие – всё это едва ли не впервые за последние три
года превращало возможность реставрации монархии из недостижимой мечты в
политическую реальность[6].
В немалой степени планам реставрации способствовало и то, что
малолетний король Франции – заключенный в Тампле десятилетний Людовик XVII
– очевидно не мог править самостоятельно. После смерти Людовика XVI
регентом провозгласил себя его брат – Людовик-Станислав Ксавье, граф
Прованский, носивший титул Месье и до 1781 года считавшийся наследником
престола. Однако теоретически ничто не мешало заменить его регентским
советом, в который могли бы войти как легитимисты, так и умеренные
монархисты, в том числе и депутаты Конвента, что предотвратило бы резкую
смену политического курса и предоставило бы определенные гарантии
безопасности участникам Революции. Таким образом, Людовик XVII, отмечает
известный историк Н. Хэмпсон, мог бы стать символом объединения французов
вокруг умеренной конституционной монархии и проложить путь через лабиринт
ненависти, в котором блуждала вся страна. Его смерть в тюрьме 8 июня
положила конец всем подобным надеждам[7].
В этой ситуации крайне принципиальной становилась линия поведения
нового французского монарха, принявшего имя Людовика XVIII. Для
современников едва ли было секретом его давнее стремление занять
французский престол, подогреваемое долгой бездетностью Людовика XVI. В
отличие от своего младшего брата, графа д’Артуа, Месье отказался
эмигрировать в самом начале революции и остался в стране, выжидая, как
развернутся события. Лишь в июне 1791 г., одновременно с Людовиком XVI, он
покидает столицу (правда, в отличие от короля, успешно). Перебравшись из
Брюсселя в Кобленц, Месье становится одним из инициаторов печально
знаменитой Пильницкой декларации, немало поспособствовавшей падению
монархии[8]. Объявив, что Людовик XVI не свободен в своих действиях, граф
Прованский постепенно примеривает на себя королевские одежды; в ответ в
январе 1792 года Законодательное собрание лишает его прав французского
принца.
После неудачной попытки вторгнуться в страну вместе с армиями
эмигрантов, Месье на некоторое время задерживается в Гамме в Вестфалии.
После казни Марии-Антуанетты его права на регентство практически не
оспариваются, чего нельзя сказать о правах на трон: роялисты в годы
революции отнюдь не были едины, многие предлагали, в случае восстановления
монархии, не возвращать Бурбонов, передав престол кому-либо из других
принцев – от герцога Орлеанского до второго сына английского короля Георга
III герцога Йоркского[9]. Однако Месье это мало заботило: обосновавшись в
Вероне, он продолжал ждать своего часа.
Получив известье о смерти племянника, граф Прованский немедленно
провозгласил себя королем и, как и полагалось, сообщил об этом европейским
государям. В обычное время признание нового монарха Франции стало бы
простой формальностью, однако в 1795 г. это ставило многие державы в весьма
щекотливое положение.
Прежде всего, не было полной уверенности, что Людовик XVII
действительно скончался. Об этом сообщил Конвент, но можно ли было ему
доверять, особенно на фоне ходивших в то время многочисленных слухов о том,
что сыну Людовика XVII так или иначе удалось скрыться из Тампля? Известно,
например, что 11 июля 1795 г. министр иностранных дел Австрии барон Тугут
писал графу Стархембергу: Вплоть до сегодняшнего дня преждевременное
признание Месье кажется нам представляющим больше неудобств, нежели
преимуществ. В некотором роде даже удивительно, что Месье поторопился
принять титул короля, поскольку, если внимательно разобраться, не
существует, на самом деле, никакой законной уверенности в смерти сына
Людовика XVI. Далее же в том письме говорится, что законный наследник
трона может еще появиться, если он будет ясным и законным образом
установлен.
С другой стороны, в 1795 г. многие европейские державы активно вели
переговоры о мире с Французской республикой. В начале апреля Пруссия
подписывает с ней Базельский мирный договор, в мае заключается мир с
Голландией, 22 июля – с Испанией. Одновременно шли так и не завершившиеся
успехом переговоры с Австрией, а премьер-министр Англии Вильям Питт-младший
с трудом противостоял намерениям парламента навязать аналогичное соглашение
Георгу III.
Объявляя Папе Римскому о вступлении на престол, Людовик XVIII обещал
восстановить во Франции католическую веру и просил у Папы благословения,
подписав грамоту: Ваш преданнейший сын[10]. Эта грамота была передана
через испанского посла Николаи ди Аззарра (Azzarra), который, по такому
случаю, получил у Папы трехчасовую аудиенцию, однако, как сообщал в
Петербург генеральный консул России в Риме граф В.И. Кассини 4 (15) июля,
тщетно этот посол пытался склонить Св. Отца к признанию, бесполезны были
протесты и вкрадчивость, и с той, и с другой стороны споры были очень
оживленными, однако так до сих пор ничего и не произошло. О причинах этого
сопротивления невозможно догадаться.... Показательно, что хотя к середине
июля Папа и признал Людовика XVIII, даже в начале августа содержание его
официального ответа еще не было предано гласности. Папа опасается, –
пояснял Кассини, – что, опубликовав ответ, рассердит французов, по
отношению к которым надеется играть роль нейтральной державы.
На фоне нерешительности Папы неудивительной становится и отношение к
Месье других итальянских государств, которое хорошо видно на примере
Сардинии – 16 (27) июня полномочный министр России в Турине граф Г.
Стакельберг сообщал графу Остерману, что касательно признания Людовика
XVIII сардинский двор еще не принял никакого решения и похоже, что он
хочет подождать, какую сторону примут как другие дворы, так и сам Месье; В
Турине предполагали, что он покинет Верону и направится либо к Конде, либо
в Испанию[11]. Не признала Людовика XVIII и Венеция: выяснив, что Людовик
XVIII отправил извещения о вступлении на престол в Санкт-Петербург, Вену,
Лондон и Мадрид, здесь решили подождать сведений о решении этих дворов.
Позднее, уже в 1796 г., когда Венеция вышлет Людовика XVIII со своей
территории, реакция Петербурга на это событие будет весьма резкой и
незамедлительной. В письме к Мордвинову, отправленному из Санкт-Петербурга
13 мая 1796 г., вице-канцлер Остерман отметит сожаление Императрицы о том,
что Сенат до такой степени подчинился повелительному тону французских
цареубийц. А в ноте, направленной в то же время русским правительством
Венецианскому Сенату, будет выражена полная поддержка всем требованиям
изгнанного монарха.
Таким образом, Людовику XVIII ничего не оставалось, кроме как делать
хорошую мину при плохой игре. Весьма показательно в этом отношении его
письмо от 9 июля 1795 г.[12], отправленное из Вероны Екатерине II в ответ
на послание императрицы от 22 июня.
В этом также заключалась одна из особенностей мировосприятия нового
монарха: тогда как многие его подданные были уверены, что для французов
позорно принимать помощь иностранцев, особенно англичан – их давних врагов,
Людовик XVIII напротив, как он сам отмечал в письмах королям шведскому и
датскому, надеялся на помощь Господа и своих могущественных
союзников[13]. Но, разумеется, и он сам, как говорилось далее в письме
Екатерине II, намерен был прекратить бездействие, которое меня унижает,
давит на меня, вредит и моей чести, и моему делу – и отправиться на поиски
моего Трона или же моей могилы в то единственное на земле место, которое
для меня предназначено, во Францию. В то же время, далее Людовик XVIII
подчеркивал, что не может напрямую, не будучи официально признанным,
обращаться к королю Англии и просил Екатерину замолвить словечко за графа
д’Артуа, которому англичане отвели резиденцию в Эдинбурге, с тем, чтобы его
перевели поближе к Франции.
Таким образом, заявление Людовика XVIII о вступление на престол
ставило правительства многих стран перед выбором: либо признать его и, тем
самым, похоронить все надежды на долгожданный мир, либо не признавать – и
нарушить давнюю монархическую традицию. Не удивительно, что многие выбирали
третий путь: не отвечать ни да, ни нет и выжидать, как развернутся
события.
В этом свете не удивительно, что граф Прованский и граф д’Артуа
возлагали надежды на помощь России. Не поленившись лично отправиться в
Санкт-Петербург весной 1793 г., граф д’Артуа вернулся оттуда окрыленным:
Екатерина пообещала ему отправить в Нормандию или Бретань 15 тысяч русских
солдат и осыпала подарками, в число которых – весьма прозрачный намек –
входила и шпага.
Однако Россия явно делала ставку не на военную силу – в одном из
рескриптов Екатерины, датируемом 30 августа 1795 г., говорилось, что
восстановление монархии во Франции видится ей посредством умножения в сем
государстве Королевской партии[14]. В то же время, трудно однозначно
судить о причинах, по которым русские войска так и не были отправлены на
завоевание для Бурбонов французского трона[15]. Если верить вице-канцлеру
графу И.А. Остерману, то императрица так и не приняла более
непосредственно участия в военных действиях единственно в силу препятствий,
чинимых восстанием в Польше[16], однако это явно касается именно 1795 г.,
тогда как в более широкой перспективе не менее реальной и существенной,
была, скажем, турецкая угроза.

1.3 Позиция Европейских держав события во Франции

Наибольшую холодность в этом отношении проявила Пруссия. Заключив мир
с Францией, король Пруссии с самого начала ясно продемонстрировал свое
отношение к проблеме – он отказался даже объявить траур по случаю смерти
Людовика XVII. На недоуменный запрос русского посла М.М. Алопеуса поступил
ответ, что поскольку этот принц не был признан Королем Пруссии в качестве
Короля Франции, то траур по нему мог бы быть объявлен лишь как по Дофину,
однако в соответствии с этикетом, основанным на законе 1734 г., в этом
случае не объявляется траур даже по принцам прусского королевского дома,
скончавшимся до достижения 12-ти лет. По крайней мере, это то объяснение,
которое мне дал граф де Гаугвиц[17], – добавлял посол в некоторой
растерянности[18].
Не удивительно, что когда Алопеус попытался завести речь о признании
Людовика XVIII, Пруссия осталась глуха к его призывам. Максимум, чего он
добился, – барон Гарденберг в личной беседе сообщил ему, будто он убежден,
что во Франции должна быть восстановлена монархия, имея в виду монархию
конституционную, и что ему кажется невозможным, чтобы королем мог стать
один из эмигрировавших принцев.
Однако его государь решил на официальном уровне ситуацию не обострять.
Получив письмо Людовика XVIII, король Пруссии, по-прежнему называя его
графом Прованским, направил ему ответ, содержащий выражение дружбы и
заинтересованности в том, чтобы французская нация в скором времени признала
те великие обязательства, которые возлагают на нее принцы дома Бурбонов, и
пожелал ему счастья на долгие лета. Трудно сказать, воспринимался ли в
реалиях XVIII в. подобный ответ, как издевательство или как отписка, но
когда Людовик XVIII направил королю Пруссии второе письмо, то получил на
него, как пишет Алопеус, очень сердечный ответ. Ответ, но не признание.
Подобного же курса придерживалась и часть других германских
государств. Так, например, 1 (12) августа полномочный министр в Мюнхене И.
Тункель доносил в Петербург из Баварии: Мне сказано, что дядя умершего
Короля французского сообщил двору здешнему о приеме его престола, и что
отсюда ответствовано токмо с выражением желания о лутшем жребии для него и
для фамилии Королевской, не давая в грамоте ему титул величества[19].
Немногим раньше, 28 июня (9 июля), генеральный консул России в Остенде И.
Фациус докладывал графу Остерману из Ашафенбурга, что курфюрст Майнца
только что получил письмо о вступлении Людовика XVIII в свои права и теперь
раздумывает, дать ли аудиенцию его посланнику, поскольку Ратисбонский сейм
только что принял решение о начале мирных переговоров с Францией.
В этих условиях чрезвычайно принципиальной оказывалась позиция Австрии
– не случайно Екатерина II отдала распоряжение российским дипломатам в
этой стране предпринять соответствующие шаги еще до получения официального
сообщения о смерти дофина[20]. Однако в депеше от 27 июля (7 августа)
русский посол в Вене граф А.К. Разумовский сообщал графу Остерману, что
письмо Людовика XVIII с извещением о вступлении на престол оставлено
императорским двором без ответа вплоть до дальнейшего развития событий, а
сам обмен подобными письмами рассматривается австрийцами как
несвоевременный.
Несколько позднее, в послании от 19 (30) августа граф Разумовский
докладывал, что провел на эту тему беседу с австрийским министром
иностранных дел бароном Тугутом, который подчеркнул, что признание Короля
Франции нельзя ни на секунду ставить под сомнение, однако оно никак не
может произойти в данной ситуации; оно произойдет лишь тогда, когда, ступив
на французскую землю, он объединит вокруг себя достаточно многочисленную
партию, чтобы оказать решающее влияние на общественное мнение, которое, как
хвалится этот Принц, он уже расположил в свою пользу.
Из приведенной цитаты хорошо видно весьма скептическое отношение
Австрии как к самому Людовику XVIII, так и к его заверениям о собственной
популярности – на самом деле, Тугут был уверен, что шансы на возрождение
монархии во Франции, особенно с учетом личных качеств ее нового короля,
весьма малы. Как он сам писал австрийскому послу в России графу Кобенцлю,
к сожалению, даже если где-то внутри страны и не далеки от того, чтобы
желать возвращения королевской власти, правда заключается в том, что никто
не любит Месье и не хочет видеть его на троне.
Отсюда и те мысли, которые высказывает Тугут в письме к Кобенцлю. Если
все союзники вознамерятся вместе взяться за дело, отмечает он, возможно,
будет иметь смысл предложить прежде всего выяснить, не следует ли для
успеха этого важного предприятия склонить Месье от имени дворов главных
стран, входящих в коалицию, отказаться от своих прав и передать их
монсеньеру графу д’Артуа или даже монсеньеру герцогу Ангулемскому[21], чьи
достоинства, как уверяют, внушают большие надежды.
Помимо этого, – продолжает Разумовский, – он мне сказал, что крайне
неудовлетворен поведением этого Принца и в особенности людей, которые его
окружают; среди нет никого, кто хоть немного был бы в курсе дел. Подобная
ремарка не удивительна: первым же своим дипломатическим шагом Людовик XVIII
нанес серьезное оскорбление австрийскому двору, поскольку письма с
извещением о его вступлении на престол были сначала направлены герцогу
Фердинанду Миланскому (и это при том, что Милан официально входил в
Империю), потом – королю Пруссии и лишь затем в Вену. Тугут, писавший об
этом графу Кобенцлю, отмечал, что это несколько странный шаг – прежде всего
направить письмо тому, кто считается одним из лучших друзей Франции.
Однако не только личные качества Месье заставляли императора
отказывать в признании его прав на трон. Когда Конвент согласился обменять
Марию-Терезу, дочь Людовика XVI, на ряд французских чиновников и политиков,
встал вопрос, на территории какой страны, ей следует обосноваться. В одном
из писем Екатерине II Людовик XVIII делился своими мыслями на этот счет
следующим образом: Поскольку, к сожалению, моя племянница не имеет иного
отца, кроме меня, я хотел бы выполнить в отношении ее свой долг. Помимо
этого, у меня есть один проект, который в данный момент я поверяю одному
только Вашему Величеству – выдать ... продолжение

Вы можете абсолютно на бесплатной основе полностью просмотреть эту работу через наше приложение.