ПОЛИТИЧЕСКАЯ КУЛЬТУРА

Тип работы: Материал
Бесплатно: Антиплагиат
Объем: 11 страниц
В избранное:

Министерство Науки и Образования Республики Казахстан

Казахский Национальный Университет Им. Абая

РЕФЕРАТ

ПОЛИТИЧЕСКАЯ КУЛЬТУРА

Выполнила:

студентка 1 курса,2 гр.

Малина И.

Алматы 2005г.

Политическая культура принадлежит наряду с политической психологией и
этикой к важнейшим сторонам гуманитарного измерения политики. Ее можно
определить как внеинституциональную систему, охватывающую политические
традиции, политические ценности и установки практического политического
поведения. Понятие политической культуры активно используется в тех
случаях, когда нужно объяснить, почему одни и те же политические институты
по-иному работают в разных странах, почему те или иные политические новации
и заимствования в одном месте прививаются легче, в другом - труднее.
Человек не является автоматически действующим механизмом, он всегда -
активный интерпретатор осваиваемых или навязываемых ему ролей. Источником
таких интерпретаций и является культура. Политическая культура, как и
культура в целом, выполняет следующие функции:
- когнитивную (политические знания);
- эмоциональную (политические чувства);
- оценочную (политические ценности и идеалы как основа политических
оценок).
Характер политической культуры влияет на протекание политического
процесса в той или иной стране, повышая или, напротив, снижая вероятность
согласования различных групповых интересов, политической предсказуемости,
стабильности.
С точки зрения политолога, вопрос о культурном контексте связан с
выяснением значимости внеинституциональных аспектов политики: за
деятельностью тех или иных политических субъектов, за фасадом институтов
просматривается присутствие устойчивых традиционных архетипов или
"канонов", отнюдь не всегда осознаваемых, но неизменно действующих. В опыте
модернизации обнаружено, что даже новые технологии невозможно произвольно
пересаживать на любую культурную почву; так, будучи импортированными, с
Запада на Восток, в развивающиеся страны, они дают заметно меньший эффект,
хуже "приживаются". Это тем более справедливо в отношении новых
общественных институтов: импортированный извне парламентаризм,
"импортированная демократия" оставляют впечатление глубокой профанации.
Поэтому изучение культурного контекста становится решающим условием
успешности тех или иных социально-политических нововведений и модернизаций.
Политология становится культурно-центричной: не ограничиваясь
исследованием политической системы как механизма, требующего взаимодействия
и пригнанности своих "деталей", она анализирует условия интеграции этого
механизма в "метасистему" социума, где традиции и нормы, ценности и образцы
поведения играют не меньшую роль, чем прагматически понимаемые интересы и
инструменты их достижения. Словом, в политике, как и повсюду, человек
выступает в двух ипостасях: как существо, преследующее практические цели, и
как существо, взыскующее высших смыслов" бытия. Таким образом, вопрос о
политической культуре, с одной стороны, выступает как вопрос о наследии, о
традиции, в прямых или превращенных формах, оказывающих влияние на
политику, а с другой стороны, как вопрос об общих жизнеориентирующих
"смыслах" и ценностях.
В политическом процессе всегда существуют и сталкиваются политические
идеи двух основных типов: представительские, выражающие интересы и позиции
различных групп общества (социопрофессиональных, региональных, этических и
т.п.), и глобальные, конкурирующие на рынке политических проектов "лучшего
будущего". Эти типы не являются взаимозаменяемыми; они связаны отношением
дополнительности. Если политика превращается в конкурс одних только
глобальных мироустроительных идей, а представительские функции оказываются
подавленными, то это грозит идеократическим (теократическим) вырождением
политической культуры, теряющей способность соизмерять "высшие смыслы" с
запросами человеческой повседневности. Если же ареал политических идей
всецело заполнен формами представительства групповых интересов, это чревато
потерей ценностных ориентаций; складывается целиком прагматическая
политическая культура, не способная представить сущее на суд должного, -
культура, в которой гаснет творческое политическое воображение, обращенное
к будущему.
Наряду с указанной дихотомией надо иметь в виду и другую: в политике
мы имеем дело не только с "пространственными" формами детерминации,
взаимодействием и взаимоограничением сосуществующих социальных групп и
групп давления, но и с временной формой детерминации, с давлением прошлого
опыта и традицией.
Таким образом, культуролог в политике выступает как герменевтик,
решающий проблему контекста. Сегодня, когда в России вновь встал вопрос о
культурной и цивилизационной идентичности, о месте между Западом и
Востоком, Севером и Югом, индустриальным и постиндустриальным обществом,
понимание специфики и перспектив ее политической культуры приобретает
особое значение.
Наиболее известной из современных классификаций политической культуры
является та, что предложена американским политологом Г. Алмондом. Он
различает четыре типа политической культуры: англо-американскую,
континентально-европейскую, доиндустриальную (авторитарно-патриархальную) и
тоталитарную. Англо-американскую культуру отличают следующие черты. Во-
первых, она является светской и прагматической: политика здесь выступает не
в манихейском обличий непримиримой борьбы сил Добра и Зла (Прогресса и
Реакции), а всего лишь как столкновение групповых интересов, каждый из
которых имеет право на существование. И поскольку здесь отвергается
фаталистический принцип предопределенной коллективной судьбы, оно давало о
себе знать в привычной для нас теории "непреложных исторических
закономерностей", то политический процесс выступает как "процедура
открытия" реальных возможностей и влияния различных общественных групп, а
также как ограничитель их стихийной экспансии.
Во-вторых, эта культура отличается гомогенностью: общенациональным
консенсусом по поводу некоторых основополагающих ценностей и не нарушаемых
правил игры. Практическим тестом, подтверждающим наличие этого признака,
является то обстоятельство, что здесь не только победившая партия признает
законность и справедливость правил игры, в которой она победила, но и
побежденная партия - тоже, хотя именно ей это признание дается труднее. Что
дает побежденной стороне силы вынести свое поражение и не броситься на
баррикады, не прибегнуть к тактике террора или тотального саботажа? В
первую очередь, светскопрагматическое видение реальности: убеждение в том,
что в ходе выборов сталкивались не силы Добра и Зла, а всего лишь "грешные"
земные интересы, каждый из которых законен. Далее, представление о том, что
общественная жизнь не представляет игру с нулевой суммой, при которой
благополучие одной стороны покупается ценой обезболивания другой. Наконец,
уверенность в том, что политические победы и поражения не являются
окончательными: следует просто потерпеть до следующих выборов. Ясно, что
такой культуре чужд "эсхатологический романтизм": предчувствие конца мира,
кануна "величайших переворотов" и "окончательных развязок" истории. Этот
тип ментальности тяготеет к "срединному" времени, равноудаленному от
варварских стихий "начала истории" и от кульминационного напряжения ее
"позднего часа".
В пространственном отношении эта культура центристская: ее
олицетворяет "партия середины", которую в других политических культурах
склонны считать "презренной". Электорат обеих крупнейших партий тяготеет к
центру. Например, республиканцы, представляющие в США правый спектр,
тяготеют к нему справа, а демократы, представляющие аналог европейского
умеренного социал-демократизма, - слева. Поэтому и партийная политика
балансирует вокруг центра: всякое смещение позиций в духе правого или
левого радикализма угрожает политическим вакуумом; по краям политического
спектра массовый избиратель "не водится". В отдельные моменты истории
традиция центризма может прерваться, в американской политической лексике
это обозначается как "смена рубежей". Но если взять долговременный масштаб,
то доминанта политического центризма не вызывает сомнений. С этим связана
высокая преемственность различных периодов американской истории: приход
новой администрации, столь же близкой к центру, как и предыдущая, не
нарушает размеренной ритмики, не порождает ожиданий "нового мира" и "нового
человека".
Характеризуя континентально-европейскую политическую культуру, Алмонд
указывает на ее смешанный или переходный - между традиционным и современным
обществом - характер. Наряду со светским восприятием политики как борьбы
групповых интересов здесь сохраняет влияние ее понимание как борьбы
идеалов, столкновения Добра и Зла. Эта традиция накладывает свой отпечаток
на массовое восприятие политического процесса как "борьбы титанов", как
космогонии, рождающей новые миры. Электорат здесь резко поляризуется на
левых и правых при явной малочисленности центра. Поэтому и политическим
лидерам невыгодно демонстрировать центризм, ибо это угрожает утратой
массовой социальной базы и рождает презрительное неприятие с обеих сторон.
Здесь имеют шанс на победу только партии и коалиции с ярко выраженной
правой или левой доминантой. Поэтому и политическое время в континентальной
культуре отличается выраженной цикличностью, прерывностью. Каждая
победившая партия пытается начать национальную историю "сначала",
"переиграть" и переиначить ее.
К политическому противнику относятся как к злому искусителю -
похитителю рая, с которым компромиссы неуместны. Поэтому важнейший из
демократических принципов, касающийся охраны прав политического
меньшинства, здесь постоянно ставится под вопрос в качестве помехи для
прометеевых амбиций победившего "авангарда". Но тем самым в историю
закладывается механизм цикла - побежденная сторон ждет своего часа, чтобы
развернуть движение истории в противоположном направлении. Так, французский
политолог А.Пейрефит подсчитал, что между 1789 и 1958 гг. Франция пережила
16 режимов (средняя продолжительность каждого - 10 лет и 5 месяцев). И
после каждого переворота французы чувствовали себя помещенными в "новую
истории. Только в последние годы французская политическая культура
демонстрирует тенденцию к центризму. Переизбрав в свое время на следующий
срок Миттерана, французы продемонстрировали непривычный для политической
традиции вкус к сочетанию гетерогенных начал: президента-социалиста вкупе с
кабинетом, проводящим "правую" политику экономического либерализма.
Можно сказать, что политический центризм, принципы плюрализма,
готовность защитить права политического меньшинства - это не что иное, как
инструмент борьбы с цикличной, "бумеранговой" историей. В самом деле, чем
безусловнее победа одной стороны над другой, чем безраздельнее ее
господство сейчас в настоящем, чем последовательнее возводится
однопартийная "воля" в общеобязательный закон, тем и сильнее скажется в
будущем эффект бумеранга, ударяющего по нынешним победителям или их
наследникам. И наоборот, признав права и интересы другой стороны,
сегодняшние победители расширяют горизонт предсказуемой и преемственной
истории, предотвращая ее трагическую цикличность.
Таким образом, сопоставление англо-американской и континентально-
европейской культур является достаточно содержательным, чтобы быть принятым
во внимание у нас, вырабатывающих стратегию политической модернизации и
сопоставляющих различные ее модели. Однако дихотомия Алмонда должна быть
переосмыслена. Нам представляется культурологически более содержательной
дихотомия протестантской и католической или, в более широком смысле,
реформационной и ортодоксальной религиозных традиций. В странах, не имеющих
опыта религиозной реформации, противопоставление высших мироспасательных
целей и повседневных забот, общего интереса и индивидуальной пользы,
великих учений и массового обыденного сознания продолжает довлеть над
людьми, принимая каждый раз новые, в том числе светские, формы.
В свете сравнительно-политического анализа, пожалуй, французская
политическая история отмечена для нас знаком "коммуникационного
избранничества": постижение ее обогащает нас новым знанием самих себя. Как
и наша страна, Франция не имела полноценного опыта религиозной реформации.
Результатом этого опыта является особая "релятивистская" парадигма
мышления, отрицающая возможность точных разгадок "конечного смысла" и
"плана" истории. Поэтому революции, если они и совершались в протестантских
странах, не выходили за рамки земных, эмпирических целей: ликвидации
зримых, очевидных препон, сковывающих предпринимательскую инициативу или
политические свободы граждан. Разительно отличаются от этого амбиции
преобразующего Разума в странах, в свое время не преодолевших
теократическое искушение католической доктрины. На месте всезнающей папской
церкви здесь неизменно возникают "великие учения", претендующие на
постижение смысла истории, конечного назначения человека и других
трансцендентных сущностей. И Франция здесь - наиболее яркий пример.
Французская революция осознавалась ее живыми участниками как эпоха
обретения земного рая, построения истинных, основанных на Разуме форм
жизни.
Столь же разительны отличия, касающиеся собственно политических
последствий революций в протестантских и католических странах. Например, в
США буржуазная революция выступала как акт высвобождения гражданского
общества из-под опеки государства (к тому же чужого, английского). Во
Франции, напротив, якобинская диктатура ставила целью завоевание созданным
в центре революционным государством, представляющим "передовое меньшинство"
нации, консервативного гражданского общества ("несознательного"
большинства).
На основе этих дух типов революции сложились и два разных понимания
демократии. "Протестантская" политическая традиция видит в ней систему
представительства и защиты различных групповых интересов; общее благо
(интерес) здесь понимается как сбалансированная сумма групповых интересов,
что предполагает принятие решений на основе консенсуса. Якобинская традиция
связывает с демократией в первую очередь принцип подчинения меньшинства
большинству. И волю большинства трактует в духе политического гегемонизма -
как абсолютную, "возведенную в закон" и не нуждающуюся в консенсусе.
Это - до боли знакомая нам картина, которая, кстати, позволяет
демистифицировать понятие тоталитаризма. В современной трактовке этого
понятия присутствует старый мотив избранничества, только с обратным знаком.
Еще недавно мы были без ума от собственной истории, теперь нередко
шарахаемся от нее в ужасе. Но "французский прецедент" помогает нам понять,
что наш тоталитаризм — это радикализированная версия якобинского этатизма,
доведенная до предела, до "логического завершения". Только при таком
понимании тоталитаризм лишается мистического ореола "великой тайны",
необъяснимой загадки истории и открывается возможность цивилизованной
будничной работы по его демонтажу.
Немалое значение для понимания природы демократической культуры имеет
старый философский спор о природе универсалий. Как известно, на этой основе
в европейской культуре возникла дихотомия "номинализм - реализм", и сегодня
сохраняющая содержательность. В политологии номинализм связан с двумя
основными принципами:
а) вместо подчинения частного общему, вместо этики "самоотверженного
служения" - приоритет индивидуального интереса. Претензии, какой бы то ни
было государственной и политической инстанции на монопольное
представительство всеобщего интереса, здесь решительно отвергаются: самое
государство понимается как одна из форм частного интереса, с которым другие
частные интересы устанавливают договорные отношения (например, уплата
гражданами налогов государству в обмен на некоторые гарантии, им
предоставляемые, - опять-таки не в силу мессианской природы государства,
пекущегося о гражданах, а на основе заинтересованности);
б) вместо жесткой привязанности граждан к той или иной общности -
классу, этносу, словом, вместо единой коллективной судьбы риск
индивидуального самоопределения и право свободно менять групповую
принадлежность. Демократическая культура исходит из презумпции эпохи
Просвещения о сообществе суверенных индивидов, и в экономике, и в политике
действующих от своего собственного имени, а не от лица высших коллективных
сущностей. Собственно, и сегодня демократия основывается на этой
презумпции.
В самом деле, политические выборы утратили бы всякий смысл, если бы
люди вели себя в политике в духе принципа единой коллективной судьбы и
голосовали, как всегда, лояльные члены своих макрогрупп, классов. Тогда
распределение голосов избирателей всегда было бы заранее известным, будучи
отражением - социальной структуры и совпадая с удельным весом рабочего
класса, крестьянства и т.п. Лишь в той мере, какой избиратели ведут себя
как свободные "электроны", меняя свою "орбиту" (ориентацию) в ходе новых
выборов, демократическая Вселенная становится сложной, стохастической.
Демократическую политическую систему неплохо описывает бихевиористская
теория обмена. Различные конкурирующие партии выступают в качестве
продавцов политического товара, а избиратели - в качестве его покупателей.
Нормальный демократический процесс требует единого политического рынка,
свободного от протекционистских барьеров. Это означает, что его "товары" -
различные политические идеи, программы и платформы - беспрепятственно
циркулируют и конкурируют между собой; избирателей интересует исключительно
качество "товаров", а не облик продавца. В этой связи Алмонд характеризует
американскую ... продолжение

Вы можете абсолютно на бесплатной основе полностью просмотреть эту работу через наше приложение.