Государственная политика принудительных переселений в Казахстан в 20 – 30-е гг. ХХ в
ОБОЗНАЧЕНИЯ И СОКРАЩЕНИЯ 3
ВВЕДЕНИЕ 5
1 ИНСТИТУТ ССЫЛКИ: ОСОБЕННОСТИ ФОРМИРОВАНИЯ И ПРАКТИКА РЕАЛИЗАЦИИ (1920.е гг.) 30
1.1 Истоки и начало советской политической ссылки 30
1.2 Политика «раскрестьянивания»: основные факторы развития (1917 . 1929 гг.) 50
2 НАСИЛЬСТВЕННЫЕ ПЕРЕСЕЛЕНИЯ: ОБЩИЕ НАПРАВЛЕНИЯ И РЕГИОНАЛЬНЫЕ ОСОБЕННОСТИ В КАЗАХСТАНЕ (20 . 30.е гг.) 68
2.1 Политика «расказачивания» и ее последствия (1920 . 1921 гг.) 68
2.2 Массовые и локальные высылки репрессированных крестьян в начале 30.х годов и Казахстан 73
3 СПЕЦПЕРЕСЕЛЕНЧЕСТВО В КАЗАХСТАНЕ: ПРОБЛЕМЫ ТРАНСФОРМАЦИИ 101
3.1 Расселение, организация спецпоселков, хозяйственно.бытовое устройство спецпереселенцев 101
3.2 Крестьянская ссылка в планах и практике индустриально.аграрного освоения Казахстана 116
3.3 «Кулацкая ссылка»: «правовой» и социальный статус 136
ЗАКЛЮЧЕНИЕ 150
СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННЫХ ИСТОЧНИКОВ 155
ПРИЛОЖЕНИЯ 170
ВВЕДЕНИЕ 5
1 ИНСТИТУТ ССЫЛКИ: ОСОБЕННОСТИ ФОРМИРОВАНИЯ И ПРАКТИКА РЕАЛИЗАЦИИ (1920.е гг.) 30
1.1 Истоки и начало советской политической ссылки 30
1.2 Политика «раскрестьянивания»: основные факторы развития (1917 . 1929 гг.) 50
2 НАСИЛЬСТВЕННЫЕ ПЕРЕСЕЛЕНИЯ: ОБЩИЕ НАПРАВЛЕНИЯ И РЕГИОНАЛЬНЫЕ ОСОБЕННОСТИ В КАЗАХСТАНЕ (20 . 30.е гг.) 68
2.1 Политика «расказачивания» и ее последствия (1920 . 1921 гг.) 68
2.2 Массовые и локальные высылки репрессированных крестьян в начале 30.х годов и Казахстан 73
3 СПЕЦПЕРЕСЕЛЕНЧЕСТВО В КАЗАХСТАНЕ: ПРОБЛЕМЫ ТРАНСФОРМАЦИИ 101
3.1 Расселение, организация спецпоселков, хозяйственно.бытовое устройство спецпереселенцев 101
3.2 Крестьянская ссылка в планах и практике индустриально.аграрного освоения Казахстана 116
3.3 «Кулацкая ссылка»: «правовой» и социальный статус 136
ЗАКЛЮЧЕНИЕ 150
СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННЫХ ИСТОЧНИКОВ 155
ПРИЛОЖЕНИЯ 170
Актуальность проблемы. Характерным для современной советологии становится утверждение о беспрецедентности созданной в сталинский период репрессивной системы и принудительной экономики. Реабилитация жертв политических репрессий, открытие многих недоступных ранее архивных материалов, положили начало всестороннему и более глубокому осмыслению государственных репрессий, как одного из системообразующих факторов советского политического строя. Исследование истории советских политических репрессий далеко от своего завершения, тем более изучение политической ссылки, считавшейся периферийной частью истории репрессий и ГУЛАГа, делает только первые шаги. Их изучение вызвано необходимостью понимания не только причин, но и долговременных последствий регулярного репрессивного воздействия на общество.
Рассматриваемый период фокусирует в себе многие теоретико-методологические проблемы советской истории. Данная тема представляет в рамках исследования политических репрессий особый интерес, поскольку затрагивает важнейшие проблемы истоков сталинизма.
Советская власть использовала ссылку в качестве нейтрализации, изоляции потенциальных противников режима. Как на институциональном, так и на личностном уровнях ссылка выступала органичным элементом большевистской карательной системы и сопровождала все социально-политические кампании советской власти. Сначала ссылка применялась исключительно к представителям политической оппозиции, но постепенно, тесно переплетаясь с идеей раскрестьянивания, стала ее основным механизмом реализации. Депортация репрессированного крестьянства означала коренной рубеж в раскрестьянивании деревни.
Безусловно, последствия логически последовавшей за этим маргинализации крестьянства имела все возрастающие со временем издержки: социальные, материальные, политические, нравственные, психологические. Перевод в маргинальное состояние и можно считать наиболее тяжелым для общества в целом последствием. Искусственная маргинализация приобрела в обществе 30-х колоссальные размеры и стала одним из способов решения политических и экономических проблем (создание системы принудительного труда).
Социально-психологические последствия раскрестьянивания не устранены по сей день. Свою корневую основу – малую родину – утратило несколько поколений потомков спецпереселенцев, оказавшихся рассеянными на громадных территориях советской страны. Сегодня наш исторический выбор состоит в том, пойдет ли общество к возвышению действительного труженика, к его социальной, политической защите, к утверждению за каждым человеком неотторжимого права на самореализацию.
Несомненно, ссылка была одним из важных и устойчивых каналов формирования народонаселения в Казахстане. Здесь важен и демографический аспект проблемы. Как справедливо отмечает М.Х. Асылбеков, социально-политические кампании советской власти привели к тому, что казахи на своей
Рассматриваемый период фокусирует в себе многие теоретико-методологические проблемы советской истории. Данная тема представляет в рамках исследования политических репрессий особый интерес, поскольку затрагивает важнейшие проблемы истоков сталинизма.
Советская власть использовала ссылку в качестве нейтрализации, изоляции потенциальных противников режима. Как на институциональном, так и на личностном уровнях ссылка выступала органичным элементом большевистской карательной системы и сопровождала все социально-политические кампании советской власти. Сначала ссылка применялась исключительно к представителям политической оппозиции, но постепенно, тесно переплетаясь с идеей раскрестьянивания, стала ее основным механизмом реализации. Депортация репрессированного крестьянства означала коренной рубеж в раскрестьянивании деревни.
Безусловно, последствия логически последовавшей за этим маргинализации крестьянства имела все возрастающие со временем издержки: социальные, материальные, политические, нравственные, психологические. Перевод в маргинальное состояние и можно считать наиболее тяжелым для общества в целом последствием. Искусственная маргинализация приобрела в обществе 30-х колоссальные размеры и стала одним из способов решения политических и экономических проблем (создание системы принудительного труда).
Социально-психологические последствия раскрестьянивания не устранены по сей день. Свою корневую основу – малую родину – утратило несколько поколений потомков спецпереселенцев, оказавшихся рассеянными на громадных территориях советской страны. Сегодня наш исторический выбор состоит в том, пойдет ли общество к возвышению действительного труженика, к его социальной, политической защите, к утверждению за каждым человеком неотторжимого права на самореализацию.
Несомненно, ссылка была одним из важных и устойчивых каналов формирования народонаселения в Казахстане. Здесь важен и демографический аспект проблемы. Как справедливо отмечает М.Х. Асылбеков, социально-политические кампании советской власти привели к тому, что казахи на своей
1 Стефан Куртуа, Николя Верт, Жан-Луи Панне, Анджей Пачковский, Карел Бартошек, Жан-Луи Марголен. Черная книга коммунизма (преступления, террор, репрессии). – М., 1999. – 768 с.
2 Мельгунов С.П. Красный террор в России. 1918-1923. Репринтное издание. – М., 1994. – 315с.
3 Архив русской революции: В 22-х томах. /Сост. Гессен Г.В. – М., 1991.
4 Красный террор в годы гражданской войны (по материалам Особой следственной комиссии по расследованию злодеяний большевиков). /Под редакцией Ю. Г. Фельштинского, Г.И. Чернявского. – Лондон, 1992. – 440 с.
5 Русский исход. Сборник документов и воспоминаний. – СПб.: РАН, 2004. – 320 с.
6 Красильников С.А. На изломах социальной структуры: маргиналы в послереволюционном российском обществе (1917-конец 1930-х гг.). //Сибирь советская: «Сибирская Заимка». – Новосибирск, 1998-1999.
7 Красильников С.А. Ссылка в 20-е годы. //Минувшее (Исторический альманах). – М. – СПб, 1997. – Вып. 21. – 225 с.
8 Пинкин В.И. Правовой статус административно-ссыльных и высланных в 1920-е годы. //Материалы международной научной конференции «Студент и научно-технический прогресс». – Новосибирск, 1999. – 360 с. – С. 125-134.
9 Полян П.М. Не по своей воле. История и география принудительных миграций в СССР. – М.: О.Г.И., 2001. – 326 с.
10 Бугай Н.Ф. 20-40-е годы: депортация населения с территории Европейской России. //Отечественная история. – М., 1992. – № 4. – С.37-49.
11 Холквист П. Российская катастрофа (1914-1921) в европейском контексте. Тотальная мобилизация и «политика населения». //Россия. – М., 1998. – №11, 12. – С. 26-54.
12 Галиев В.З. Ссыльные революционеры в Казахстане: (вторая половина XIX в.). – Алматы, 1978. – 140 с.
13 Галиев В.З. Декабристы и Казахстан. – Алматы, 1990. – 150 с.
14 Галиев В.З. Общественная деятельность политических ссыльных в Северо-Восточном Казахстане (1890-1904 гг.). – Алматы, 2004. – 216 с.
15 Алдажуманов К.С. Депортация народов в Казахстан. // Депортация народов /и проблема прав человека. – Материалы научного семинара. – Алматы: «Адилет» и ИИЭ НАН РК, 1998. – 108 с. - С. 11-18.
16 Бугай Н.Ф. 20 – 40-е годы: депортация населения с территории Европейской России. //Отечественная история. – М., 1992. - № 4. – С. 37-49.
17 Мамонов В.Ф. Гибель русской Вандеи: Казачество востока России в революции и гражданской войне. – Челябинск – Екатеринбург, 1994. – 175 с.
18 Абдиров М.Ж. История казачества Казахстана. – Алматы, 1994. – 160 с.
19 Елагин А.С. Казачество и казачьи войска в Казахстане. - Алматы, 1993. – 73 с.
20 Насыров Р. Разгром казачества. //Родина. – М., 1995. - № 9-12.
21 Генис В.Л. Расказачивание в Советской России. //Вопросы истории. – М., 1994. - № 3. – С. 42-55.
22 Козлов А. Расказачивание. //Родина. – М., 1990. - № 7. – С. 40-56.
23 Магнер Г. Расказачивание в системе массовых репрессий. //Альтернативы. – М., 1999. - № 4. – С. 118-131.
24 Конквест Р. Жатва скорби: советская коллективизация и террор голодом. //Вопросы истории. – М., 1990. – №1,2.
25 Политическая история: Россия – СССР – Российская Федерация: в 2-х т. /Сост. Аксютин Ю.В., Бровкин В.А., Вилкова В.П. и др. – М., 1996.
26 Рейман М. Сталинизм как феномен советского общества. //Рабочий класс и современный мир. – М., 1990. – №1. – с.121-131.
27 Абылхожин Ж.Б., Кадысова Р.Ж. Новые подходы в освещении истории коллективизации в отечественной историографии. //Отан тарихы. – Алматы: ИИЭ НАН РК, 2004. – №2. – с. 112-121.
28 История Коммунистической партии Советского Союза. – М.: АН СССР, 1972. – Т.4. – Кн. 2.– 420 с.
29 Ивницкий Н.А. Классовая борьба в деревне и ликвидация кулачества как класса (1929-1932). – М., 1972. – 250 с. – С. 118.
30 Абрамов Б.А. Очерки истории идеологической деятельности КПСС (1917-1937 гг.). – М., 1985. – 290 с. – С. 156
31 Гущин Н.Я. Классовая борьба и ликвидация кулачества как класса. - Новосибирск, 1972. – 270 с.
32 Данилов В.П. Очерки истории коллективизации сельского хозяйства в союзных республиках. – М., 1963. – 340 с.
33 Финаров А.П. К вопросу о ликвидации кулачества как класса и о судьбе бывших кулаков в СССР. – М., 1961. – 180 с.
34 Ильиных В.А. Классовая борьба в сибирской деревне. 1920-е – середина 1930-х гг. – Новосибирск, 1987. – 232 с.
35 Платунов Н.И. Переселенческая политика Советского государства и ее осуществление в СССР (1917 – июнь 1941 гг.). – Томск, 1976. – 283 с.
36 Дахшлейгер Г.Ф. Социально-экономические преобразования в ауле и деревне Казахстана (1921-1929 гг.). – Алма-Ата, 1965. – 536 с.
37 Дахшлейгер Г.Ф., Нурпеисов К.Н. История крестьянства Советского Казахстана. – Алма-Ата, 1985. – 247 с.
38 Нурпеисов К.Н. Қазақстанның шаруалар советтері: (1917-1929 жылдар). - Алма-Ата, 1972. – 347 б.
39 Григорьев В.К. Разгром мелкобуржуазной контрреволюции в Казахстане (1920-22 гг.). Алма-Ата, 1984. – 300с.
40 Акишев З. Конфискация скота и имущества крупных баев-полуфеодалов в Казахстане: Дис. …канд. истор. наук. – Алма-Ата, 1947. – 330 с.
41 Атабаев К. Классовая борьба и ликвидация кулачества и байства как класса в Казахстане в годы коллективизации (29 – 34 гг.): Дис. …канд. истор. наук. – Алма-Ата, 1981. – 240 с.
2 Мельгунов С.П. Красный террор в России. 1918-1923. Репринтное издание. – М., 1994. – 315с.
3 Архив русской революции: В 22-х томах. /Сост. Гессен Г.В. – М., 1991.
4 Красный террор в годы гражданской войны (по материалам Особой следственной комиссии по расследованию злодеяний большевиков). /Под редакцией Ю. Г. Фельштинского, Г.И. Чернявского. – Лондон, 1992. – 440 с.
5 Русский исход. Сборник документов и воспоминаний. – СПб.: РАН, 2004. – 320 с.
6 Красильников С.А. На изломах социальной структуры: маргиналы в послереволюционном российском обществе (1917-конец 1930-х гг.). //Сибирь советская: «Сибирская Заимка». – Новосибирск, 1998-1999.
7 Красильников С.А. Ссылка в 20-е годы. //Минувшее (Исторический альманах). – М. – СПб, 1997. – Вып. 21. – 225 с.
8 Пинкин В.И. Правовой статус административно-ссыльных и высланных в 1920-е годы. //Материалы международной научной конференции «Студент и научно-технический прогресс». – Новосибирск, 1999. – 360 с. – С. 125-134.
9 Полян П.М. Не по своей воле. История и география принудительных миграций в СССР. – М.: О.Г.И., 2001. – 326 с.
10 Бугай Н.Ф. 20-40-е годы: депортация населения с территории Европейской России. //Отечественная история. – М., 1992. – № 4. – С.37-49.
11 Холквист П. Российская катастрофа (1914-1921) в европейском контексте. Тотальная мобилизация и «политика населения». //Россия. – М., 1998. – №11, 12. – С. 26-54.
12 Галиев В.З. Ссыльные революционеры в Казахстане: (вторая половина XIX в.). – Алматы, 1978. – 140 с.
13 Галиев В.З. Декабристы и Казахстан. – Алматы, 1990. – 150 с.
14 Галиев В.З. Общественная деятельность политических ссыльных в Северо-Восточном Казахстане (1890-1904 гг.). – Алматы, 2004. – 216 с.
15 Алдажуманов К.С. Депортация народов в Казахстан. // Депортация народов /и проблема прав человека. – Материалы научного семинара. – Алматы: «Адилет» и ИИЭ НАН РК, 1998. – 108 с. - С. 11-18.
16 Бугай Н.Ф. 20 – 40-е годы: депортация населения с территории Европейской России. //Отечественная история. – М., 1992. - № 4. – С. 37-49.
17 Мамонов В.Ф. Гибель русской Вандеи: Казачество востока России в революции и гражданской войне. – Челябинск – Екатеринбург, 1994. – 175 с.
18 Абдиров М.Ж. История казачества Казахстана. – Алматы, 1994. – 160 с.
19 Елагин А.С. Казачество и казачьи войска в Казахстане. - Алматы, 1993. – 73 с.
20 Насыров Р. Разгром казачества. //Родина. – М., 1995. - № 9-12.
21 Генис В.Л. Расказачивание в Советской России. //Вопросы истории. – М., 1994. - № 3. – С. 42-55.
22 Козлов А. Расказачивание. //Родина. – М., 1990. - № 7. – С. 40-56.
23 Магнер Г. Расказачивание в системе массовых репрессий. //Альтернативы. – М., 1999. - № 4. – С. 118-131.
24 Конквест Р. Жатва скорби: советская коллективизация и террор голодом. //Вопросы истории. – М., 1990. – №1,2.
25 Политическая история: Россия – СССР – Российская Федерация: в 2-х т. /Сост. Аксютин Ю.В., Бровкин В.А., Вилкова В.П. и др. – М., 1996.
26 Рейман М. Сталинизм как феномен советского общества. //Рабочий класс и современный мир. – М., 1990. – №1. – с.121-131.
27 Абылхожин Ж.Б., Кадысова Р.Ж. Новые подходы в освещении истории коллективизации в отечественной историографии. //Отан тарихы. – Алматы: ИИЭ НАН РК, 2004. – №2. – с. 112-121.
28 История Коммунистической партии Советского Союза. – М.: АН СССР, 1972. – Т.4. – Кн. 2.– 420 с.
29 Ивницкий Н.А. Классовая борьба в деревне и ликвидация кулачества как класса (1929-1932). – М., 1972. – 250 с. – С. 118.
30 Абрамов Б.А. Очерки истории идеологической деятельности КПСС (1917-1937 гг.). – М., 1985. – 290 с. – С. 156
31 Гущин Н.Я. Классовая борьба и ликвидация кулачества как класса. - Новосибирск, 1972. – 270 с.
32 Данилов В.П. Очерки истории коллективизации сельского хозяйства в союзных республиках. – М., 1963. – 340 с.
33 Финаров А.П. К вопросу о ликвидации кулачества как класса и о судьбе бывших кулаков в СССР. – М., 1961. – 180 с.
34 Ильиных В.А. Классовая борьба в сибирской деревне. 1920-е – середина 1930-х гг. – Новосибирск, 1987. – 232 с.
35 Платунов Н.И. Переселенческая политика Советского государства и ее осуществление в СССР (1917 – июнь 1941 гг.). – Томск, 1976. – 283 с.
36 Дахшлейгер Г.Ф. Социально-экономические преобразования в ауле и деревне Казахстана (1921-1929 гг.). – Алма-Ата, 1965. – 536 с.
37 Дахшлейгер Г.Ф., Нурпеисов К.Н. История крестьянства Советского Казахстана. – Алма-Ата, 1985. – 247 с.
38 Нурпеисов К.Н. Қазақстанның шаруалар советтері: (1917-1929 жылдар). - Алма-Ата, 1972. – 347 б.
39 Григорьев В.К. Разгром мелкобуржуазной контрреволюции в Казахстане (1920-22 гг.). Алма-Ата, 1984. – 300с.
40 Акишев З. Конфискация скота и имущества крупных баев-полуфеодалов в Казахстане: Дис. …канд. истор. наук. – Алма-Ата, 1947. – 330 с.
41 Атабаев К. Классовая борьба и ликвидация кулачества и байства как класса в Казахстане в годы коллективизации (29 – 34 гг.): Дис. …канд. истор. наук. – Алма-Ата, 1981. – 240 с.
Дисциплина: История Казахстана
Тип работы: Дипломная работа
Бесплатно: Антиплагиат
Объем: 180 страниц
В избранное:
Тип работы: Дипломная работа
Бесплатно: Антиплагиат
Объем: 180 страниц
В избранное:
Институт истории и этнологии им. Ч.Ч.Валиханова Комитета науки
Министерства науки и образования Республики Казахстан
УДК 94 "19" (574) На правах
рукописи
Марданова Зулейха Женисовна
Государственная политика принудительных переселений
в Казахстан в 20 – 30-е гг. ХХ в.
07.00.02 – Отечественная история (История Республики Казахстан)
Диссертация на соискание ученой степени
кандидата исторических наук
Научный руководитель:
к.и.н. Алдажуманов К.С.
Республика Казахстан
Алматы, 2007
Содержание
обозначения и сокращения 3
Введение 5
1 Институт ссылки: особенности формирования и практика 30
реализации (1920-е гг.)
1.1 Истоки и начало советской политической ссылки 30
1.2 Политика раскрестьянивания: основные факторы развития 50
(1917 – 1929 гг.)
2 насильственные ПЕРЕСЕЛЕНИЯ: общие направления и региональные 68
особенности в Казахстане (20 – 30-е гг.)
2.1 Политика расказачивания и ее последствия (1920 – 1921 68
гг.)
2.2 Массовые и локальные высылки репрессированных крестьян 73
в начале 30-х годов и Казахстан
3 Спецпереселенчество в Казахстане: ПРОБЛЕМЫ ТРАНСФОРМАЦИИ 101
3.1 Расселение, организация спецпоселков, 101
хозяйственно-бытовое устройство спецпереселенцев
3.2 Крестьянская ссылка в планах и практике 116
индустриально-аграрного освоения Казахстана
3.3 Кулацкая ссылка: правовой и социальный статус 136
Заключение 150
Список использованных источников 155
Приложения 170
Обозначения и сокращения
ГУЛАГ Главное управление исправительно-трудовых лагерей и
колоний ОГПУ (НКВД)
ОГПУ Объединенное государственное политическое управление
при СНК СССР
НКВД Народный комиссариат внутренних дел
ВЧК Всероссийская чрезвычайная комиссия по борьбе с
контрреволюцией, спекуляцией и преступлениями по
должности
Совнарком, СНК Совет Народных Комиссаров
ЦИК Центральный исполнительный комитет
ВКП(б) Всесоюзная коммунистическая партия большевиков
Наркомснаб, НКСнаб Народный комиссариат снабжения
хозорган Хозяйственная организация
Наркомзем, НКЗ Народный комиссариат земледелия
ЦГА РК Центральный государственный архив Республики Казахстан
Наркомтяжпром, НКТПНародный комиссариат тяжелой промышленности
Наркомздрав, Народный комиссариат здравоохранения
НКЗдрав
Наркомтруд, НКТ Народный комиссариат труда
Наркомюст, НКЮ Народный комиссариат юстиции
Казлеспромхоз Лесопромышленное хозяйство Казахской ССР
Колхозсоюз Объединение колхозов
ЦСУ Центральное статистическое управление
АП РК Архив Президента Республики Казахстан
каэры контрреволюционеры
РККА Рабоче-крестьянская красная армия
УК Уголовный кодекс РСФСР
ВПК Всесоюзный переселенческий комитет
АралСО Государственный трест соляной промышленности Арала
ВМН Высшая мера наказания
Казкрайком Краевой комитет Казахской АССР
Карлаг Карагандинский исправительно-трудовой лагерь
Каруголь Государственный трест Караганда, производственное
объединение по добыче угля
каэры контрреволюционеры
ИТЛ исправительно-трудовые лагеря
концлагерь концентрационный лагерь
СОЭ социально-опасные элементы
ПП, ППОГПУ Полномочное представительство ОГПУ
Казлес Государственный лесозаготовительный и сплавной
трест Казахской АССР
ЛПХ лесное промышленное хозяйство
Наркомпрос, НКПрос Народный комиссариат просвещения
Наркомсобес, Народный комиссариат социального обеспечения
НКСобес
НКО Народный комиссариат обороны
Новлубтрест Трест по производству новолубяных культур
хлопководческой промышленности
ЦМЗ Цветметзолото
ОРС Отдел рабочего снабжения
Оргнабор Организованный набор и вербовка рабочей силы
ОСП Отдел спецпоселений
ОСХ Объединение совхозов
ОТП Отдел трудовых поселений
Введение
Актуальность проблемы. Характерным для современной советологии
становится утверждение о беспрецедентности созданной в сталинский период
репрессивной системы и принудительной экономики. Реабилитация жертв
политических репрессий, открытие многих недоступных ранее архивных
материалов, положили начало всестороннему и более глубокому осмыслению
государственных репрессий, как одного из системообразующих факторов
советского политического строя. Исследование истории советских политических
репрессий далеко от своего завершения, тем более изучение политической
ссылки, считавшейся периферийной частью истории репрессий и ГУЛАГа, делает
только первые шаги. Их изучение вызвано необходимостью понимания не только
причин, но и долговременных последствий регулярного репрессивного
воздействия на общество.
Рассматриваемый период фокусирует в себе многие теоретико-
методологические проблемы советской истории. Данная тема представляет в
рамках исследования политических репрессий особый интерес, поскольку
затрагивает важнейшие проблемы истоков сталинизма.
Советская власть использовала ссылку в качестве нейтрализации, изоляции
потенциальных противников режима. Как на институциональном, так и на
личностном уровнях ссылка выступала органичным элементом большевистской
карательной системы и сопровождала все социально-политические кампании
советской власти. Сначала ссылка применялась исключительно к представителям
политической оппозиции, но постепенно, тесно переплетаясь с идеей
раскрестьянивания, стала ее основным механизмом реализации. Депортация
репрессированного крестьянства означала коренной рубеж в раскрестьянивании
деревни.
Безусловно, последствия логически последовавшей за этим маргинализации
крестьянства имела все возрастающие со временем издержки: социальные,
материальные, политические, нравственные, психологические. Перевод в
маргинальное состояние и можно считать наиболее тяжелым для общества в
целом последствием. Искусственная маргинализация приобрела в обществе 30-х
колоссальные размеры и стала одним из способов решения политических и
экономических проблем (создание системы принудительного труда).
Социально-психологические последствия раскрестьянивания не устранены по
сей день. Свою корневую основу – малую родину – утратило несколько
поколений потомков спецпереселенцев, оказавшихся рассеянными на громадных
территориях советской страны. Сегодня наш исторический выбор состоит в том,
пойдет ли общество к возвышению действительного труженика, к его
социальной, политической защите, к утверждению за каждым человеком
неотторжимого права на самореализацию.
Несомненно, ссылка была одним из важных и устойчивых каналов
формирования народонаселения в Казахстане. Здесь важен и демографический
аспект проблемы. Как справедливо отмечает М.Х. Асылбеков, социально-
политические кампании советской власти привели к тому, что казахи на своей
исконной территории оказались в национальном меньшинстве. Необходимо
учитывать и происходившее многоаспектное влияние ссылки на протекавшие в
регионе социальные процессы.
В свете вышесказанного приобретает актуальность выявление черт сходства
и различий в функционировании этой карательной практики на различных этапах
развития в контексте колонизационно-освоенческих процессов в регионе.
Возрастает необходимость создания аналитических работ по истории
принудительных переселений в Казахстан, в которых были бы обобщены
результаты исследований, выявлены спорные аспекты и обозначены перспективы
изучения проблемы.
С середины 30-х гг. кулацкая ссылка перестала быть доминирующим
элементом ссылки как карательного института. Очевидно, впрочем, и то, что
кулацкая ссылка оказалась предтечей последующих депортаций народов.
Цель и задачи исследования. Основная цель нашего исследования – в общем
контексте развития репрессивности советского государства выявить истоки,
основные факторы развития института ссылки и роль Казахстана в репрессивно-
колонизационных мероприятиях государства.
Не ставя целью дать всеобъемлющее, окончательное объяснение феномену,
которое в силу своих масштабов в начале 30-х гг. остается непостижимым для
человеческого разума, это исследование направлено в основном на раскрытие
механизмов и динамики принудительных высылок в 20-е – 30-е годы.
Для реализации поставленной цели нами были определены следующие задачи:
обозначить и систематизировать те концептуально-понятийные построения,
которые обнаруживаются в историографической эволюции данной проблематики;
на примере развития института ссылки, неотъемлемой части и одной из
основных форм в карательной практике проследить черты преемственности трех
исторических эпох: царской – штрафной колонизации, ленинской –
административной ссылки и сталинской – спецпереселенчества;
показать на базе истории советских репрессий непрерывность в осуществлении
государственной политики ссылки, как части борьбы с явной и потенциальной
политической оппозицией в стране, начиная с 1917 года;
выявить соотношение экономических, административно-репрессивных и
колонизационно-освоенческих факторов и проблему противоречий в
осуществлении принудительных переселений в 20-е – нач. 30-х гг. в
Казахстан;
проследить механизмы процесса превращения ссылки как карательной меры в
основную стратегию колонизации в начале 30-х гг. и роль территории
Казахстана в репрессивно-освоенческих планах и практике реализации
государственной политики ссылки в 20-е – 30-е годы.
Степень разработанности проблемы. Интерес к вопросам истории ссылки как
части репрессивной, дискриминационной политики советской власти стал
проявляться только в последние два десятилетия. К числу табуированных
данная тема была отнесена по идеологическим соображениям и изучалась
исключительно в контексте противопоставления царской ссылки как карательной
меры правильной ссылке советского времени, объектами которой становились,
прежде всего, контрреволюционные элементы и которая несла в себе
воспитательные функции.
Другая причина забвения тематики советской ссылки заключалась в том,
что историки репрессивной политики большевизма центральной темой
исследования избирали наиболее жестокие элементы репрессий – расстрелы и
концлагеря, т.е. преимущественно ГУЛАГ. Признавая, что по масштабности и
степени трагичности последствий, как для ссыльных, так и для общества в
целом, ссылка не уступала другим видам дискриминаций, тем не менее, ссылка
рассматривалась качестве вспомогательного элемента репрессий, а потому
оставалась на периферии тематических разработок.
Немаловажной причиной того, что освоение темы политической ссылки в
послереволюционном обществе находится до сих пор на начальной стадии,
является состояние источниковой базы. Многие материалы, касающиеся ссылки,
рассредоточены по различным фондам ведомственных архивов, в ведении которых
в разные годы находилось управление ссылкой – ГПУ–ОГПУ–НКВД–КГБ–МВД.
Большинство документов как нормативного характера, так и информационного
плана, находятся на особом режиме хранения и в значительной своей массе
недоступны историкам.
В последние полтора десятилетия историками, философами, политологами,
экономистами, публицистами сделано немало для осмысления природы,
мотивации, масштабов и последствий репрессивной политики государства в 20 –
30-е годы. Попытки создания концептуально целостной модели репрессий времен
Великого перелома периодически предпринимаемые российскими учеными – С.А.
Красильников, В.П. Данилов, В.Н. Земсков, Н.А. Ивницкий, равно как и
перманентно вспыхивавшие в Казахстане в лице М.К. Козыбаева, Ж.Б.
Абылхожина, К.С. Алдажуманова, Т.О. Омарбекова дискуссии о характере эпохи
и отдельных ее аспектах свидетельствует о том, что научный поиск
продолжается. Заинтересованное участие в нем принимают и зарубежные
исследователи, имеющие несомненный опыт и плодотворные подходы к изучению
указанных проблем (Р. Конквест, Ш. Фитцпатрик, А. Грациози и др.).
Единственным на сегодняшний день обобщающим коллективным исследованием
зарубежных авторов, в котором отчасти прослеживаются проблемы развития
института ссылки в общем контексте истории советских репрессий является
Черная книга коммунизма (преступления, террор, репрессии) [1]. В целом,
история политической ссылки, в особенности проблемы ее истоков, мотивации,
специфики развития на разных этапах является темой, практически обойденной
современной историографией.
Если начать обзор с политической ссылки 20-х годов, особенно первой
половины, когда этот карательный институт был воссоздан большевиками, то
получится, что организационный и делопроизводственный хаос в ВЧК, а позже и
в ГПУ практически не оставил даже приблизительных общих цифр в силу
отсутствия элементарного государственного учета наказанных.
Исключением являются труды белоэмигрантских деятелей, где в контексте
анализа репрессивной деятельности большевиков имеются скудные упоминания о
ссылке. Среди них можно выделить работу С.П. Мельгунова, изданную в Берлине
в 1924 году [2]. С начала 90-х годов достаточно активно стали
переиздаваться в России изыскания и наработки белой эмиграции в данной
области. Заслуживает внимания историков изданное Г.В. Гессеном в 1991 году
уникальное издание, выходившее в Берлине в 20–30-х годах [3]. Оно содержит
материалы – документы и воспоминания, освещающие историю репрессий,
эмиграции и ссылок людей в видении тех политических сил, которые
противостояли большевизму и Советской власти.
По материалам Особой следственной комиссии по расследованию злодеяний
большевиков, состоявшей при главнокомандующем вооруженными силами Белой
армии и существовавшей с 1919 года, под редакцией докторов исторических
наук Ю.Г. Фельштинского и Г.И. Чернявского в 1992 году был составлен
сборник документов и материалов Красный террор в годы гражданской войны
[4]. Сборник содержит ранее неизвестные сведения об административных
высылках православных священнослужителей, последовавшей за инструкцией
Политбюро об экспроприации Церкви, массовых ссылках восставших тамбовских
крестьян, кронштадтских рабочих и др. в глубь страны, в том числе и на
территорию Казахстана.
Интерес к трудам белоэмигрантов по репрессиям первых лет власти
большевиков не утихает до сих пор: последнее издание российских
исследователей, вышедшее в конце 2004 года и сразу же вызвавшее
определенный резонанс в научных кругах, Русский исход, содержит документы
и воспоминания об эмиграции и беспрецедентной высылке за границу лучших
представителей интеллигенции в 1922 году, осуществленной Лениным [5].
В последние годы вышли в свет работы, освещающие отдельные аспекты
политической части ссылки 1920-х годов, но, как правило, фрагментарно. Так,
за исключением нескольких работ, принадлежащих С.А. Красильникову [6, 7] и
В. Пинкину [8], попытавшихся, кроме анализа нормативно-директивной базы
высылки и ссылки, определить социальный статус и правовое положение
ссыльных 20-х годов, никто из исследователей постсоветского пространства
пока всерьез не занимался изучением комплекса основных проблем ссылки и
ссыльных.
При сравнительном анализе с дореволюционной ссылкой и массовой
депортацией 30-х годов, главный вывод исследователей заключается в том, что
политическая ссылка 20-х является своеобразным промежуточным этапом,
наследовавшим многие традиции царской ссылки и, вместе с тем, приобретающая
со второй половины 20-х годов симптомы ГУЛАГа. Академик С.А. Красильников
акцентирует внимание, прежде всего, на параметрах и характеристиках
ссыльных как особой маргинальной группы, а также на основных этапах и
тенденциях формирования ссылки в 20-е годы [7, с. 40-55].
Первые исследования о высылке российской интеллигенции и контингентной
депортации казаков в глубь страны связаны с именами П.М. Поляна [9] и Н.Ф.
Бугая [10], ставящих последний прецедент вовне основного ряда ссылок 20-х
годов, носивших персонифицированный характер.
Наиболее интересной в наработках зарубежных авторов 90-х годов является
идея преемственности в развитии института ссылки: царская штрафная
колонизация – ленинская административная ссылка – сталинское
спецпереселенчество. Однако эта мысль только вскользь обозначена историками
и нуждается в дальнейшей разработке.
Более отчетливо преемственность между депортационной политикой России до-
и послереволюционной прослеживается в трудах американского ученого П.
Холквиста [11]. Сочетание анализа новодобытых в России эмпирических данных
с традиционной для западных исследователей приверженностью к литературным
источникам мемуарного характера, он ближе, нежели его российские и
отечественные коллеги подходит к обобщающим оценкам и теоретическим
выводам.
Проблематика дореволюционной ссылки не была обойдена вниманием в
Казахстане. В исследованиях В.З. Галиева отмечается, что регион становится
местом ссылки бунтарей и вольнодумцев еще до революции [12-14].
Совершенно иначе обстоит дело с послереволюционной ссылкой: 20-е годы
словно выпали из летописи репрессивных процессов. Между тем, достоверно
известно, что значительная часть расказаченного населения была
депортирована на территорию края в 1920-21 годах. Согласно новым архивным
данным, также значительная часть административно-ссыльных 1922-24 годов
была направлена именно в Казахстан, где была устроена на различных
предприятиях, ведомствах и наркоматах. Позже, в 1928 году их ряды пополнили
представители политической оппозиции – сам Л. Троцкий, троцкисты,
зиновьевцы и др. Несмотря на эти факты до сих пор общепринятым является
утверждение, что Казахстан в качестве района ссылки был определен только в
1930 году по личному указанию Сталина. Пожалуй, исключением в отечественной
историографической лакуне является К.С. Алдажуманов, обозначившим круг
вопросов политической ссылки в Казахстан 20-е гг. [15].
В исторической литературе лишь косвенно в рамках изучения истории
казачества различных регионов страны затрагиваются некоторые аспекты
расказачивания и депортации казаков: в работах Н.Ф. Бугая [16], В.Ф.
Мамонова [17], М.Ж. Абдирова [18], А.С. Елагина [19], Р. Насырова [20], в
публикациях В.Л. Гениса [21], А. Козлова [22], Г. Магнера [23].
Историки, в общем-то, единодушны в вопросе об исходном мотиве
расказачивания: репрессивный фактор считается основным. В то же время
попытки Н.Ф. Бугая интерпретации казачьих высылок как составной части
большевистской политики решения русского вопроса, русофобии и чуть ли
не как геноцида русского народа неубедительны и прискорбны, поскольку
широко используются для шовинистических провокаций [16, с. 40].
Одна из предметных исследовательских областей, в которых взаимодействие
исследователей осуществляется в тесном контакте – история советского
крестьянства, получившая отражение в процессе так называемого
раскрестьянивания. История советского крестьянства накануне и в период
коллективизации и связанные с ней принудительные миграции являются той
областью изучения послереволюционного советского общества, в которой
наиболее рельефно отразились успехи и неудачи процесса познания в последние
десятилетия. Очевидно, что проблемы, касающиеся именно судеб крестьянства,
сегодня в общественном сознании выдвинулись на передний план. Постепенно
происходит пересмотр специалистами устоявшихся, десятилетиями незыблемых,
исторических построений.
Первые специальные упоминания, первые постановочные и обобщающие
исследования, посвященные принудительным миграциям в СССР начала 30-х
годов, появились также на Западе. Бесспорно, приоритет в постановке
теоретических вопросов депортации как части репрессивной политики
государства принадлежит Роберту Конквесту, опубликовавшему свой первый труд
уже в 1960 году, т.е. спустя всего несколько лет после начала реабилитации
наказанных классов и этносов. Непосредственно раскулачиванию и
насильственному переселению репрессированного крестьянства посвящена его
книга Жатва скорби: советская коллективизация и террор голодом, вышедшая
в 1988 году [24]. Основывался он при этом на чрезвычайно скудные источники
– советском официозе. Полное отсутствие доступа к материалам советских
архивов обусловила ряд субъективных оценок и фактических неточностей во
многих его исчислений. Сталинские депортации в целом он рассматривал как
естественное продолжение колониальной политики царской России, облегченное
компактной конфигурацией и сухопутностью империи.
Ответ на вопрос о целях режима в развертывании чрезвычайщиныв общих
чертах содержится в работах ряда зарубежных исследователей,
придерживающихся т.н. тоталитаристской концепции истории СССР. Так,
польский историк Е. Ланг пишет о сложении своеобразного военно-
мобилизационного симбиоза экономики и политической системы, который для
своего воспроизводства требовал экстремальных внутренних и внешних условий
[25]. По мнению М. Реймана, сталинизм как результат системного кризиса
послереволюционного общества стал инструментом насильственной трансформации
общества [26].
Вклад сторонников концепции тоталитаризма в отечественной науке в
исследование темы довольно значителен: достаточно назвать имена М.К.
Козыбаева, Ж.Б. Абылхожина, К.С. Алдажуманова, Т.О. Омарбекова.
В советской историографии помимо официальной интерпретации депортаций
допускались беглые ссылки фактографического характера, как правило, в
контексте мажорного анализа колхозного строительства. Суть сложившейся
ситуации в аграрной историографии заключается в том, что анализ процесса
колхозного строительства исходил из убеждения в правильности теории и
практики раскулачивания и депортации крестьян.
Между тем, советская литература в рамках этой темы накопила мощный объем
эмпирического материала. Нельзя не согласиться с мнением ряда отечественных
ученых, что крайне некорректным было бы отказывать историческим
исследованиям советского периода в научной значимости только потому, что
они не были свободны от идеологических требований тоталитарного государства
[27].
Советские историки попытались установить численность выселенных кулаков
и районы их расселения. Однако приводимые в литературе данные о
численности выселенных кулаков и их расселения по отдельным районам СССР
имеют существенные различия. Так, в Истории Коммунистической партии
Советского Союза говорится, что в 1930-1932 гг. выселению подверглось
240 757 кулацких семей [28]. При характеристике численности выселенных
кулаков на данный источник ссылаются почти все авторы, но Н.А. Ивницкий
делает замечание, что эта цифра ошибочно отнесена к 1930-1932 гг. В самом
деле, - пишет он, - эта цифра относится к 1930-1931 гг. Но поскольку с 1932
г. массовое выселение кулацких семей фактически прекратилось, то
погрешность будет невелика [29].
Б.А. Абрамов число выселенных кулаков определяет значительно большей
цифрой. Он считает, что в 1930 г. в отдаленные районы страны было
переселено 115 231, в 1931г. 265 795, а всего за два года – 381 026
кулацких семей [30].
Н.А. Ивницкий дает численность разместившихся кулаков в Северном крае
(46 261 семья), Казахстане (45 тыс. семей, из которых 30 тыс. осели в
Северном и 10 тыс. в Южном Казахстане), на Северном Кавказе (14 тыс. семей
– Прикумский и Моздокский районы), на Кольском полуострове и в
Ленинградской области (8 тыс. семей – заняты на апатитовых рудниках и
Нивострое), на Дальнем Востоке (10 тыс. Семей), в Коми автономной области –
8 140 семей [29, с. 127]. Н.Я. Гущин считает, что в северные районы
Западной Сибири (Нарымский округ) переселилось от 42 до 47 тыс. кулацких
хозяйств (193-195 тыс. человек) и 18-20 тыс. (около 70 тыс. человек) в
промышленные южные районы края, в Восточную Сибирь – более 25 тыс. семей
[31].
Данные о численности депортированных крестьян и других аспектах
раскулачивания приводятся в исследованиях В.П. Данилова [32], А.П.
Финарова [33], В.А. Ильиных [34] и др.
Высылка бывших кулаков в рамках переселенческой политики советской
власти рассматривается с определенным зарядом догматизма, присущим всем
работам тех лет, в известной монографии Н.И. Платунова, изданной в 1976
году [35].
Не отставало в освоении аграрной политики советской власти и
крестьяноведение советского Казахстана. Наиболее крупными прецедентами
стали работы Г.Ф. Дахшлейгера: Социально-экономические преобразования в
ауле и деревне Казахстана (1921-1929 гг.) [36], совместная с К.Н.
Нурпеисовым История крестьянства Советского Казахстана [37], К.Н.
Нурпеисова Қазақстанның шаруалар советтері: (1917-1929 жылдар) [38], В.К.
Григорьева Разгром мелкобуржуазной контрреволюции в Казахстане (1920-22
гг.) [39], З. Акишева Конфискация скота и имущества крупных баев-
полуфеодалов в Казахстане [40], К. Атабаева Классовая борьба и ликвидация
кулачества и байства как класса в Казахстане в годы коллективизации (29–34
гг.) [41] и др.
Несмотря на те реалии, в которых вынуждена была развиваться
отечественная историография, ученые-аграрники наработали целый массив
статистического материала, а нередко и смелых интерпретаций, часть которых
получила солидное эмпирическое подтверждение. К примеру, анализируя
аграрную политику советского государства в Казахстане в своей известной
монографии, Г.Ф. Дахшлейгер приводит сведения об имевших место
постановлениях и декретах СНК и ЦИК КАССР, принимавшихся в течение 1924-
1925 годов о так называемой очередности землеустройства, которые
центральная власть впоследствии отменила и осудила [36, с. 146]. Ученый
расценивал их как вполне законное стремление краевой власти приостановить,
ограничить массовое переселение, в том числе и ссылку на территорию
Казахстана,
Активное участие маститых казахстанских ученых (М.К. Козыбаев, Ж.Б.
Абылхожин, К.С. Алдажуманов, Т.О. Омарбеков, М. Татимов и др.) в дискуссиях
по проблемам коллективизации и крестьянства, прошедших в конце 80-х –
начале 1990-х гг. и охвативших научные круги всех республик, способствовало
радикальному пересмотру основополагающих построений советской
историографии, даже если не повлекло за собой создания новой парадигмы,
которая безоговорочно разделялась бы если не всеми, то большинством
специалистов.
Определенным этапом в преодолении догматических взглядов и оценок в
отечественной историографии заданной темы стала публикация Казахстанской
трагедии в Вопросах истории в 1989 году [42]. Пожалуй, не найдется
исследователя во всем постсоветском регионе, который бы не сослался на
данную статью: трагедия была обнародована поистине во всесоюзном
масштабе. В этом заключается главная заслуга авторов.
Параллельно развернулась работа по расширению источниковой базы, которая
позволяла рассмотреть различные аспекты темы в комплексе. Начиная с
открытия архивов (пусть частично), историки попытались сопоставить
историографию, созданную в ненормальных условиях, со ставшими доступными
источниками.
Немаловажную роль в процессе эмпирического и концептуально-
методологического освоения сыграли круглые столы, семинары, научные
конференции, особенно интенсивно и плодотворно прошедшие в начале 90-х
годов на всем постсоветском пространстве [43-45]. Первые опыты изучения
рассекреченных архивных материалов были проанализированы и подытожены
отечественными историками во время Круглого стола, проведенного газетой
Советы Казахстана в конце мая 1992 года [46].
Особенности и конкретные формы репрессий давно изучаются и российскими
историками, которые не стали дожидаться открытия архивов, чтобы описать
основные этапы и масштабы террора. Первый шаг к концептуальному
переосмыслению феномена раскулачивания был сделан В.П. Даниловым в ряде
его публичных выступлений и научно-популярных работ 1987-1989 гг. [47-49].
Известный вклад внесли в освещение этой проблемы исторические журналы
Вопросы истории, История СССР, Родина [50-52].
Значительно расширилась работа по изданию исторических источников.
Начало этому положил вышедший в 1989 году сборник документов Документы
свидетельствуют [53]. И хотя сборник содержит в основном документы
официального характера, он позволяет судить о драматических событиях в
деревне в годы коллективизации и напряженном политическом положении в
деревне зимой – весной 1930 г.
90-е годы можно считать своеобразным переходным периодом в развитии
указанной предметной области. Появление ряда публикаций отчетливо
выраженного концептуального характера, принадлежащих авторитетным ученым-
аграрникам (российским – В.П. Данилову [54], И.Е. Зеленину [55, 56], Н.Я.
Гущину [57], Н.А. Ивницкому [58, 59], С.А. Красильникову [60-64];
отечественным – М.К. Козыбаеву [65-67], Ж.Б. Абылхожину [68-69], М.Х.
Асылбекову [70], К.С. Алдажуманову [71-73], Т.О. Омарбекову [74-76]),
способствовало всеобщему признанию коллективизации как принудительной, а
раскулачивания - как его самого трагического акта. Начался этап
осмысления причин хода и последствий отмеченных выше процессов. Некоторые
вопросы вполне логично оказались в центре наиболее пристального внимания. К
ним следует отнести, прежде всего, такие объемные темы, как противостояние
власти и крестьянства, политической оппозиции, формы, методы и масштабы
большевистских репрессий, история народного сопротивления государственному
террору, природа и функционирование системы принудительного труда,
механизмов принятия решений на высшем уровне и реализации – на местном.
В 1990-х гг. особое значение приобрело активное вовлечение в научный
оборот источников из ранее закрытых для исследователей фондов бывших
партийных и ведомственных архивов.
Одним из первых на рубеже 80-х – 90-х гг. к теме судеб репрессированных,
крестьян на основе ранее закрытых архивных материалов обратился В.Н.
Земсков [77-83]. Публикации отличались вниманием к социально-историческим и
социально-демографическим аспектам репрессивной политики государства,
условиям труда и жизни различных категорий спецпереселенцев в СССР. Его
усилиями в научный оборот был вовлечен огромный статистический материал
ОГПУ–НКВД–МВД СССР о спецпереселенцах, позволивший оценить масштабы и
составить представление о территориальных перемещениях, проследить
изменения в численности, составе и размещении кулацкой ссылки за весь
период ее существования.
Введение в научный оборот ведомственной статистики репрессивных органов
дает возможность вести изучение феномена принудительного раскрестьянивания
в сталинское время на научной основе.
Вслед за первыми журнальными публикациями В.Н. Земскова вышли в свет
сборники документов и материалов, отразившие историю депортации
крестьянства и формирования сети спецпоселений в тех регионах, в которые по
преимуществу направлялись высланные крестьяне (север европейской части
страны, Урал, Сибирь, Казахстан).
В первой половине 1990-х годов появились первые сборники о депортациях
крестьян, подготовленные на солидном археографическом уровне. Они были
тематическими, региональными или регионально-тематическими. Примерами
тематического издания являются российское трехтомное собрание документов
Так это было: Национальные репрессии в СССР. 1919-1952 годы, составленное
С. Алиевой [84]. Издание Алиевой недаром носит подзаголовок художественно-
документальный сборник: оно вобрало в себя не только и даже не столько
архивные материалы, сколько воспоминания жертв депортаций и эссе
публицистического плана. Чем-то промежуточным между подобными и строго
научными изданиями является другой российский сборник Неизвестная Россия.
ХХ век [85] и составленный казахстанским исследователем М. Пономаревым
Народ не безмолвствует, в котором собраны партийно-правительственные
документы, доклады участников конференций, семинаров, посвященных изучаемой
теме, воспоминания очевидцев и участников событий, стихи и песни, рожденные
среди переселенцев и другие материалы [86].
Примерами добротных региональных изданий стали выпушенный в 1992 году в
Новосибирске сборник документов – Спецпереселенцы в Западной Сибири [87],
изданные в 1997-1998 гг. в Казахстане – Насильственная коллективизация и
голод в Казахстане в 1931-33 гг. [88] и Забвению не подлежит... [89].
Ценность этих сборников состоит, прежде всего, в том, что они содержат
материалы так называемых особых папок (совершенно секретно) не только
местных, республиканских и краевых органов, но и частично общесоюзных.
Представленные источники позволяют вскрыть механизм создания и
функционирования системы спецпоселений, формы и масштабы применения
принудительного труда спецпереселенцев в регионе. Кроме этого, составители
дали своеобразные обобщающие оценки мотивов и последствий для регионов
спецпереселенческой политики.
В рамках международного исследовательского проекта Трагедия советской
деревни. Коллективизация и раскулачивание. Документы и материалы. 1927-
1939, реализацией которого руководил один из крупнейших и маститых
российских историков В.П. Данилов, коллективом историков и архивистов из
России, США, Канады и Австралии завершается работа по подготовке 5-томного
документального научного издания [90]. По ширине охвата и тематическому
разнообразию источников, вобравших в себя трагедию советского крестьянства,
оно не имеет аналогов. Не менее ценными по содержанию сборниками документов
и материалов являются ВЧК – ГПУ: Документы и материалы [91] и Советская
деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД: 1918-1939. [92].
Для уяснения общей картины насильственных переселений, как явления
союзного масштаба большую помощь оказали работы Н.Ф. Бугая [16, 93, 94], А.
Некрича [95], И. Алексеенко [96], С. Максудова [97] и др. В этих
исследованиях приводятся не публиковавшиеся ранее документы по
насильственному переселению, механизм функционирования института
спецпереселенчества, затрагиваются вопросы применения принудительного труда
спецпереселенцев.
Территория Казахстана на рубеже 20–30-х годов стала уникальным центром
пересечения всех основных видов миграций. В изучение соотношения и
взаимодействия различных переселенческих потоков этих лет на территории
СССР значительный вклад внес П.М. Полян [98]. Он предложил оригинальную
классификацию миграционных движений, разделив принудительные миграции на
собственно депортации и добровольно-вынужденные переселения, определив их
как прямое и косвенное принуждение к перемещению.
Это позволило нам расширить диапозон рассматриваемых миграционных
явлений и включить в рамки изучаемой депортационной политики государства и
проблемы эмиграции, беженства как видов принудительного переселения.
В подобном же русле написан последний труд академика С.А. Красильникова
[99]. Автор пошел дальше, доказывая наличие организационной и генетической
связи между плановыми (добровольными) и принудительными миграциями, которые
в определенные периоды истории 20-х – 30-х годов взаимозаменяли и сливались
друг с другом [99, с. 167]. Этот процесс наиболее выпукло был выражен в
Казахстане.
В последнее время вектор региональных исследований истории ссылки и
использования труда ее контингентов сместился в сторону сужения
территориальных рамок. Необходимо признать несомненный вклад в изучение
данной проблемы Ж.Б. Абылхожина [100], в публикациях которого получили
освещение, в первую очередь, социально-экономические аспекты темы.
К.С. Алдажуманов является автором ряда попыток дать обобщающий очерк
таких специфических переселений, как политическая ссылка [101]. Ему
принадлежит попытка систематизации и обобщения накопленной совместными
усилиями эмпирики советских депортаций, поиска стоящих за ними политической
воли, логики и общих, в том числе, географических закономерностей. Следует
отметить содержательную статью исследователя Г.М. Адибекова о
принудительном заселении и условиях жизни спецпереселенцев на территории
Казахстана [102].
На фоне возрастающего количества публикаций, посвященных истории
крестьянства на рубеже 1920–1930-х гг., все более насущной становится
необходимость в серьезном осмыслении ключевых проблем теоретического и
конкретно-исторического характера. В первую очередь, это касается проблемы
уточнения категориально-понятийного аппарата: появление, бытование, замена
терминов в карательной лексике предполагает определенные стратегические
изменения политики директивных органов в отношении репрессированных
крестьян.
В этом плане необходима серьезная работа с архивными материалами,
критическое отношение к источникам. Для исследователей важно не оказаться
под влиянием позиции, лексики и аргументации составителей документов.
Сказанное подчеркивает переходное состояние современного крестьяноведения.
В качестве базовой категории необходимо, на наш взгляд, использовать
понятие раскрестьянивание, поскольку то, что традиционно именовалось
ликвидацией кулачества, раскулачиванием и т.д., являлось самой острой и
драматической стадией принудительного раскрестьянивания (здесь можно
провести определенную аналогию с политикой властей по расказачиванию –
авт.) [99, с. 35]. Представляется бесспорным, что в ходе форсированной и
насильственной по своей сути и методам коллективизации, разорению и высылке
подвергались значительные массы крестьянства, не имевшие подчас ничего
общего с зажиточным слоем деревни.
В ходе Большого скачка крестьянство в целом утратило экономическую
самостоятельность и независимость от государства, а подвергшиеся депортации
– личные права и свободы. Таким образом, правомерно было бы заменить
термины раскулаченные - на репрессированные крестьяне и т.д.
Столь же абсурден тезис советской историографии о трудовом
перевоспитании бывших кулаков, который, тем не менее, сохранялся в
политической и карательной лексике в течение всего периода существования
режима.
Что касается научной дискуссии о том, когда прекратились массовые
депортации крестьянства и высылка из деревни приобрела ограниченный,
точечный характер, то в ней нам кажется обоснованной позиция известного
историка И.Е. Зеленина, считающего рубежом вторую половину 1933 г. [103].
Однако в исторической литературе имеют распространение различные точки
зрения по поводу верхних хронологических рамок. К примеру, версия о новой
волне раскулачивания в 1937-1938 гг. как составной части Большого
террора [104]. В этом случае неясно, насколько точно на основе карательной
статистики можно выделить кулацкую составляющую из этнических зачисток
границ со второй половине 1930-х гг.
Из работ последних лет, в которых анализируется проблемы массовых
антикрестьянских репрессий и, как следствие последних, возникновение
категории спецпереселенцев, следует выделить две монографии Н.А. Ивницкого
[58, 59]. В первой, вышедшей в 1994 г., автор посвятил данной теме
четвертую, заключительную главу Судьба раскулаченных. Спецпереселенцы. В
исследовании 2004 г., анализируя разработку и реализацию партийно-
государственными органами репрессивной политики в деревне в конце 1920-х –
начале 1930-х гг. и затрагивая различные аспекты депортации крестьянства,
справедливо отмечая, что тема спецпоселения заслуживает особого
рассмотрения. [59, с. 6]. Несомненной заслугой автора следует считать
выявление и введение в научный оборот весьма значительного количества
источников: в монографии 1994 г. это документы фонда бывшего архива
Политбюро, а в работе 2004 г. к ним добавились источники из фонда
центрального аппарата ОГПУ–НКВД. Благодаря этому появилась возможность
реконструировать механизм выработки и корректировки уже принятых ключевых
решений партийного руководства в отношении репрессированного крестьянства.
На Западе проблематика принудительных переселений крестьян, не
выдерживая конкуренции с ГУЛАГом, НКВД и другими темами, до известной
степени ушла в тень. Можно привести лишь несколько имен историков,
посвятивших ей монографическое исследование, главу или хотя серию статей.
Более или менее интенсивно разработка истории кулацкой ссылки проведена
немецким ученым С. Мерлем, работы которого были переведены сразу же в 1995
году [105, 106].
Вопросы депортации репрессированных крестьян глубоко и убедительно
анализируются в контексте концепции советской рефеодализации деревни в
переведенных оригинальных работах американской исследовательницы Ш.
Фитцпатрик [107-109].
В рамках Великой крестьянской войны рассматривается характер
противоречий между новым режимом и крестьянством, насильственное
переселение как один из методов подавления крестьянства итальянским
историком-аграрником А. Грациози в его историческом очерке Великая
крестьянская война в СССР. Большевики и крестьяне. 1917-1933 [110].
Если судить о развитии отечественной историографии репрессивных
мероприятий государства в начальный период его существования, то окажется,
что тема принудительных переселений начала 30-х годов на территорию
Казахстана и судьба кулацкой ссылки практически обойдена вниманием
казахстанских исследователей. Не считая отдельных публикаций, которые к
тому же сужаются внутрирегиональными рамками [111-113], данной теме не
посвящено ни одного специального монографического исследования. Отчасти это
объясняется фактической недоступностью архивных документов по
спецпереселениям начала 30-х годов, находящихся на особом режиме хранения.
Ситуация в исторической науке Казахстана изменилась после августа 1991
года и связана с созданием в ноябре Комиссии Верховного Совета Республики
Казахстан для изучения обстоятельств насильственной коллективизации, в
которую вошли ученые-историки, в том числе М.К. Козыбаев, К.Н. Нурпеисов,
Ж.Б. Абылхожин, К.С. Алдажуманов и др. Положения и выводы Комиссии по
изучению постановлений ЦИК и СНК КАССР от 27 августа 1928 года О
конфискации байских хозяйств, от 13 сентября 1928 года Об уголовной
ответственности за противодействие конфискации и выселению крупнейшего и
полуфеодального байства и др. заложили прочный фундамент теоретико-
концептуальных подходов для последующего изучения событий 20–30-х гг. [86,
с. 188-195]. В вышедших в последующем публикациях Коллективизация в
Казахстане: трагедия крестьянства, Тоталитарный социализм: реальность и
последствия в сборнике Народ не безмолвствует были поставлены и частично
рассмотрены вопросы раскулачивания и принудительных переселений
репрессированных баев в регионах Казахстана.
В первой и во второй половине 90-х годов появились новые работы
казахстанских исследователей, где в той или иной степени затрагиваются
проблемы, связанные с репрессивными переселениями крестьян. К ним относятся
работы С. Жакишевой [114], Е.С. Куандыка [115] – по раскулачиванию; Л.
Шотбаковой [116] – по репрессивным переселениям, К.С. Алдажуманова [72],
Т.О. Омарбекова [75] – по истории народного сопротивления политике
раскрестьянивания; Д.А. Шаймуханова [117], С.Д, Дильманова [118], Б.Т.
Рыспековой [119], Т.С. Садыкова [120], М. Сулейменовой [121], А.Р.
Кукушкиной [122] – по истории спецпереселенцев Карлага и других
исправительно-трудовых лагерей ОГПУ-НКВД СССР на территории республики. В
них исследованы различные аспекты изучаемого вопроса.
В большинстве работах как зарубежных, так и отечественных,
исследователей оказался расплывчатым вопрос о социально-правовом статусе
спецпереселенцев. В данном случае недостаточно констатации факта применения
к крестьянству такого вида репрессий, как высылка (или ссылка). То, что
происходило в деревне с 1929 г., являлось мерой, не имевшей ранее аналогов
в карательной практике. Это была административная (внесудебная) ссылка, но
не обычная, поскольку носила семейный характер; осуществлялась в соединении
с принудительными работами и была бессрочной.
В контексте сказанного важно определить конкретный статус различных
групп и категорий внутри спецпереселенцев, выявив комбинацию прав и
обязанностей, которыми они наделялись властями. Изучению этих аспектов
ссылки посвящены публикации отечественных историков: такие вопросы, как
статус и правовое положение спецпереселенцев в крае, складывание системы
управления спецпереселенцами частично рассмотрены М. Баймахановым [123,
124] и довольно полно отражены в публикациях, Б.О. Жангуттина [125].
Осмысление рассматриваемых процессов и отдельных проблем
раскрестьянивания на региональном уровне происходило весьма плодотворно.
Особо следует отметить разработки Ж.Б. Абылхожина, обобщившего и
теоретически осмыслившего многие вопросы раскулачивания в Казахстане.
Монография Ж.Б. Абылхожина опубликованная в 1997 году, содержит несколько
разделов, в которых даются нетривиальные оценки и подкрепленная солидной
фактологией интерпретация уже известным событиям: мотивы конфискации и
выселения байских хозяйств, влияние массового голода на миграционные
процессы в Казахстане и др. [69]. Вместе с тем, многие аспекты темы были
лишь обозначены автором и требовали дальнейшего развития и углубления.
Значительную ценность представляют наработки С.А. Жакишевой, имеющие под
собой серьезное эмпирическое обоснование. К примеру, С.А. Жакишева
представляет ранее неизвестные данные о ликвидированных в 1928 году
байских хозяйств Казахстана. В результате кропотливого анализа архивных
документов и личных дел баев-полуфеодалов она выводит количество
фактически экспроприированного байства, несоизмеримо большее, чем было
принято считать на основе официальной статистики [114, с. 101].
Немалый интерес представляют для нас материалы различных научных
конференций, круглых столов и семинаров, прошедших во 2-ой пол. 90-х
годов. Так, например, в 1996 г. Казахским историко-просветительным
обществом Әділет совместно с ИИЭ НАН РК были организованы целые серии
научных семинаров и круглых столов, где с докладами и сообщениями
выступили ведущие историки и юристы, общественные деятели республики: М.К.
Козыбаев, ... продолжение
Вы можете абсолютно на бесплатной основе полностью просмотреть эту работу через наше приложение.
Министерства науки и образования Республики Казахстан
УДК 94 "19" (574) На правах
рукописи
Марданова Зулейха Женисовна
Государственная политика принудительных переселений
в Казахстан в 20 – 30-е гг. ХХ в.
07.00.02 – Отечественная история (История Республики Казахстан)
Диссертация на соискание ученой степени
кандидата исторических наук
Научный руководитель:
к.и.н. Алдажуманов К.С.
Республика Казахстан
Алматы, 2007
Содержание
обозначения и сокращения 3
Введение 5
1 Институт ссылки: особенности формирования и практика 30
реализации (1920-е гг.)
1.1 Истоки и начало советской политической ссылки 30
1.2 Политика раскрестьянивания: основные факторы развития 50
(1917 – 1929 гг.)
2 насильственные ПЕРЕСЕЛЕНИЯ: общие направления и региональные 68
особенности в Казахстане (20 – 30-е гг.)
2.1 Политика расказачивания и ее последствия (1920 – 1921 68
гг.)
2.2 Массовые и локальные высылки репрессированных крестьян 73
в начале 30-х годов и Казахстан
3 Спецпереселенчество в Казахстане: ПРОБЛЕМЫ ТРАНСФОРМАЦИИ 101
3.1 Расселение, организация спецпоселков, 101
хозяйственно-бытовое устройство спецпереселенцев
3.2 Крестьянская ссылка в планах и практике 116
индустриально-аграрного освоения Казахстана
3.3 Кулацкая ссылка: правовой и социальный статус 136
Заключение 150
Список использованных источников 155
Приложения 170
Обозначения и сокращения
ГУЛАГ Главное управление исправительно-трудовых лагерей и
колоний ОГПУ (НКВД)
ОГПУ Объединенное государственное политическое управление
при СНК СССР
НКВД Народный комиссариат внутренних дел
ВЧК Всероссийская чрезвычайная комиссия по борьбе с
контрреволюцией, спекуляцией и преступлениями по
должности
Совнарком, СНК Совет Народных Комиссаров
ЦИК Центральный исполнительный комитет
ВКП(б) Всесоюзная коммунистическая партия большевиков
Наркомснаб, НКСнаб Народный комиссариат снабжения
хозорган Хозяйственная организация
Наркомзем, НКЗ Народный комиссариат земледелия
ЦГА РК Центральный государственный архив Республики Казахстан
Наркомтяжпром, НКТПНародный комиссариат тяжелой промышленности
Наркомздрав, Народный комиссариат здравоохранения
НКЗдрав
Наркомтруд, НКТ Народный комиссариат труда
Наркомюст, НКЮ Народный комиссариат юстиции
Казлеспромхоз Лесопромышленное хозяйство Казахской ССР
Колхозсоюз Объединение колхозов
ЦСУ Центральное статистическое управление
АП РК Архив Президента Республики Казахстан
каэры контрреволюционеры
РККА Рабоче-крестьянская красная армия
УК Уголовный кодекс РСФСР
ВПК Всесоюзный переселенческий комитет
АралСО Государственный трест соляной промышленности Арала
ВМН Высшая мера наказания
Казкрайком Краевой комитет Казахской АССР
Карлаг Карагандинский исправительно-трудовой лагерь
Каруголь Государственный трест Караганда, производственное
объединение по добыче угля
каэры контрреволюционеры
ИТЛ исправительно-трудовые лагеря
концлагерь концентрационный лагерь
СОЭ социально-опасные элементы
ПП, ППОГПУ Полномочное представительство ОГПУ
Казлес Государственный лесозаготовительный и сплавной
трест Казахской АССР
ЛПХ лесное промышленное хозяйство
Наркомпрос, НКПрос Народный комиссариат просвещения
Наркомсобес, Народный комиссариат социального обеспечения
НКСобес
НКО Народный комиссариат обороны
Новлубтрест Трест по производству новолубяных культур
хлопководческой промышленности
ЦМЗ Цветметзолото
ОРС Отдел рабочего снабжения
Оргнабор Организованный набор и вербовка рабочей силы
ОСП Отдел спецпоселений
ОСХ Объединение совхозов
ОТП Отдел трудовых поселений
Введение
Актуальность проблемы. Характерным для современной советологии
становится утверждение о беспрецедентности созданной в сталинский период
репрессивной системы и принудительной экономики. Реабилитация жертв
политических репрессий, открытие многих недоступных ранее архивных
материалов, положили начало всестороннему и более глубокому осмыслению
государственных репрессий, как одного из системообразующих факторов
советского политического строя. Исследование истории советских политических
репрессий далеко от своего завершения, тем более изучение политической
ссылки, считавшейся периферийной частью истории репрессий и ГУЛАГа, делает
только первые шаги. Их изучение вызвано необходимостью понимания не только
причин, но и долговременных последствий регулярного репрессивного
воздействия на общество.
Рассматриваемый период фокусирует в себе многие теоретико-
методологические проблемы советской истории. Данная тема представляет в
рамках исследования политических репрессий особый интерес, поскольку
затрагивает важнейшие проблемы истоков сталинизма.
Советская власть использовала ссылку в качестве нейтрализации, изоляции
потенциальных противников режима. Как на институциональном, так и на
личностном уровнях ссылка выступала органичным элементом большевистской
карательной системы и сопровождала все социально-политические кампании
советской власти. Сначала ссылка применялась исключительно к представителям
политической оппозиции, но постепенно, тесно переплетаясь с идеей
раскрестьянивания, стала ее основным механизмом реализации. Депортация
репрессированного крестьянства означала коренной рубеж в раскрестьянивании
деревни.
Безусловно, последствия логически последовавшей за этим маргинализации
крестьянства имела все возрастающие со временем издержки: социальные,
материальные, политические, нравственные, психологические. Перевод в
маргинальное состояние и можно считать наиболее тяжелым для общества в
целом последствием. Искусственная маргинализация приобрела в обществе 30-х
колоссальные размеры и стала одним из способов решения политических и
экономических проблем (создание системы принудительного труда).
Социально-психологические последствия раскрестьянивания не устранены по
сей день. Свою корневую основу – малую родину – утратило несколько
поколений потомков спецпереселенцев, оказавшихся рассеянными на громадных
территориях советской страны. Сегодня наш исторический выбор состоит в том,
пойдет ли общество к возвышению действительного труженика, к его
социальной, политической защите, к утверждению за каждым человеком
неотторжимого права на самореализацию.
Несомненно, ссылка была одним из важных и устойчивых каналов
формирования народонаселения в Казахстане. Здесь важен и демографический
аспект проблемы. Как справедливо отмечает М.Х. Асылбеков, социально-
политические кампании советской власти привели к тому, что казахи на своей
исконной территории оказались в национальном меньшинстве. Необходимо
учитывать и происходившее многоаспектное влияние ссылки на протекавшие в
регионе социальные процессы.
В свете вышесказанного приобретает актуальность выявление черт сходства
и различий в функционировании этой карательной практики на различных этапах
развития в контексте колонизационно-освоенческих процессов в регионе.
Возрастает необходимость создания аналитических работ по истории
принудительных переселений в Казахстан, в которых были бы обобщены
результаты исследований, выявлены спорные аспекты и обозначены перспективы
изучения проблемы.
С середины 30-х гг. кулацкая ссылка перестала быть доминирующим
элементом ссылки как карательного института. Очевидно, впрочем, и то, что
кулацкая ссылка оказалась предтечей последующих депортаций народов.
Цель и задачи исследования. Основная цель нашего исследования – в общем
контексте развития репрессивности советского государства выявить истоки,
основные факторы развития института ссылки и роль Казахстана в репрессивно-
колонизационных мероприятиях государства.
Не ставя целью дать всеобъемлющее, окончательное объяснение феномену,
которое в силу своих масштабов в начале 30-х гг. остается непостижимым для
человеческого разума, это исследование направлено в основном на раскрытие
механизмов и динамики принудительных высылок в 20-е – 30-е годы.
Для реализации поставленной цели нами были определены следующие задачи:
обозначить и систематизировать те концептуально-понятийные построения,
которые обнаруживаются в историографической эволюции данной проблематики;
на примере развития института ссылки, неотъемлемой части и одной из
основных форм в карательной практике проследить черты преемственности трех
исторических эпох: царской – штрафной колонизации, ленинской –
административной ссылки и сталинской – спецпереселенчества;
показать на базе истории советских репрессий непрерывность в осуществлении
государственной политики ссылки, как части борьбы с явной и потенциальной
политической оппозицией в стране, начиная с 1917 года;
выявить соотношение экономических, административно-репрессивных и
колонизационно-освоенческих факторов и проблему противоречий в
осуществлении принудительных переселений в 20-е – нач. 30-х гг. в
Казахстан;
проследить механизмы процесса превращения ссылки как карательной меры в
основную стратегию колонизации в начале 30-х гг. и роль территории
Казахстана в репрессивно-освоенческих планах и практике реализации
государственной политики ссылки в 20-е – 30-е годы.
Степень разработанности проблемы. Интерес к вопросам истории ссылки как
части репрессивной, дискриминационной политики советской власти стал
проявляться только в последние два десятилетия. К числу табуированных
данная тема была отнесена по идеологическим соображениям и изучалась
исключительно в контексте противопоставления царской ссылки как карательной
меры правильной ссылке советского времени, объектами которой становились,
прежде всего, контрреволюционные элементы и которая несла в себе
воспитательные функции.
Другая причина забвения тематики советской ссылки заключалась в том,
что историки репрессивной политики большевизма центральной темой
исследования избирали наиболее жестокие элементы репрессий – расстрелы и
концлагеря, т.е. преимущественно ГУЛАГ. Признавая, что по масштабности и
степени трагичности последствий, как для ссыльных, так и для общества в
целом, ссылка не уступала другим видам дискриминаций, тем не менее, ссылка
рассматривалась качестве вспомогательного элемента репрессий, а потому
оставалась на периферии тематических разработок.
Немаловажной причиной того, что освоение темы политической ссылки в
послереволюционном обществе находится до сих пор на начальной стадии,
является состояние источниковой базы. Многие материалы, касающиеся ссылки,
рассредоточены по различным фондам ведомственных архивов, в ведении которых
в разные годы находилось управление ссылкой – ГПУ–ОГПУ–НКВД–КГБ–МВД.
Большинство документов как нормативного характера, так и информационного
плана, находятся на особом режиме хранения и в значительной своей массе
недоступны историкам.
В последние полтора десятилетия историками, философами, политологами,
экономистами, публицистами сделано немало для осмысления природы,
мотивации, масштабов и последствий репрессивной политики государства в 20 –
30-е годы. Попытки создания концептуально целостной модели репрессий времен
Великого перелома периодически предпринимаемые российскими учеными – С.А.
Красильников, В.П. Данилов, В.Н. Земсков, Н.А. Ивницкий, равно как и
перманентно вспыхивавшие в Казахстане в лице М.К. Козыбаева, Ж.Б.
Абылхожина, К.С. Алдажуманова, Т.О. Омарбекова дискуссии о характере эпохи
и отдельных ее аспектах свидетельствует о том, что научный поиск
продолжается. Заинтересованное участие в нем принимают и зарубежные
исследователи, имеющие несомненный опыт и плодотворные подходы к изучению
указанных проблем (Р. Конквест, Ш. Фитцпатрик, А. Грациози и др.).
Единственным на сегодняшний день обобщающим коллективным исследованием
зарубежных авторов, в котором отчасти прослеживаются проблемы развития
института ссылки в общем контексте истории советских репрессий является
Черная книга коммунизма (преступления, террор, репрессии) [1]. В целом,
история политической ссылки, в особенности проблемы ее истоков, мотивации,
специфики развития на разных этапах является темой, практически обойденной
современной историографией.
Если начать обзор с политической ссылки 20-х годов, особенно первой
половины, когда этот карательный институт был воссоздан большевиками, то
получится, что организационный и делопроизводственный хаос в ВЧК, а позже и
в ГПУ практически не оставил даже приблизительных общих цифр в силу
отсутствия элементарного государственного учета наказанных.
Исключением являются труды белоэмигрантских деятелей, где в контексте
анализа репрессивной деятельности большевиков имеются скудные упоминания о
ссылке. Среди них можно выделить работу С.П. Мельгунова, изданную в Берлине
в 1924 году [2]. С начала 90-х годов достаточно активно стали
переиздаваться в России изыскания и наработки белой эмиграции в данной
области. Заслуживает внимания историков изданное Г.В. Гессеном в 1991 году
уникальное издание, выходившее в Берлине в 20–30-х годах [3]. Оно содержит
материалы – документы и воспоминания, освещающие историю репрессий,
эмиграции и ссылок людей в видении тех политических сил, которые
противостояли большевизму и Советской власти.
По материалам Особой следственной комиссии по расследованию злодеяний
большевиков, состоявшей при главнокомандующем вооруженными силами Белой
армии и существовавшей с 1919 года, под редакцией докторов исторических
наук Ю.Г. Фельштинского и Г.И. Чернявского в 1992 году был составлен
сборник документов и материалов Красный террор в годы гражданской войны
[4]. Сборник содержит ранее неизвестные сведения об административных
высылках православных священнослужителей, последовавшей за инструкцией
Политбюро об экспроприации Церкви, массовых ссылках восставших тамбовских
крестьян, кронштадтских рабочих и др. в глубь страны, в том числе и на
территорию Казахстана.
Интерес к трудам белоэмигрантов по репрессиям первых лет власти
большевиков не утихает до сих пор: последнее издание российских
исследователей, вышедшее в конце 2004 года и сразу же вызвавшее
определенный резонанс в научных кругах, Русский исход, содержит документы
и воспоминания об эмиграции и беспрецедентной высылке за границу лучших
представителей интеллигенции в 1922 году, осуществленной Лениным [5].
В последние годы вышли в свет работы, освещающие отдельные аспекты
политической части ссылки 1920-х годов, но, как правило, фрагментарно. Так,
за исключением нескольких работ, принадлежащих С.А. Красильникову [6, 7] и
В. Пинкину [8], попытавшихся, кроме анализа нормативно-директивной базы
высылки и ссылки, определить социальный статус и правовое положение
ссыльных 20-х годов, никто из исследователей постсоветского пространства
пока всерьез не занимался изучением комплекса основных проблем ссылки и
ссыльных.
При сравнительном анализе с дореволюционной ссылкой и массовой
депортацией 30-х годов, главный вывод исследователей заключается в том, что
политическая ссылка 20-х является своеобразным промежуточным этапом,
наследовавшим многие традиции царской ссылки и, вместе с тем, приобретающая
со второй половины 20-х годов симптомы ГУЛАГа. Академик С.А. Красильников
акцентирует внимание, прежде всего, на параметрах и характеристиках
ссыльных как особой маргинальной группы, а также на основных этапах и
тенденциях формирования ссылки в 20-е годы [7, с. 40-55].
Первые исследования о высылке российской интеллигенции и контингентной
депортации казаков в глубь страны связаны с именами П.М. Поляна [9] и Н.Ф.
Бугая [10], ставящих последний прецедент вовне основного ряда ссылок 20-х
годов, носивших персонифицированный характер.
Наиболее интересной в наработках зарубежных авторов 90-х годов является
идея преемственности в развитии института ссылки: царская штрафная
колонизация – ленинская административная ссылка – сталинское
спецпереселенчество. Однако эта мысль только вскользь обозначена историками
и нуждается в дальнейшей разработке.
Более отчетливо преемственность между депортационной политикой России до-
и послереволюционной прослеживается в трудах американского ученого П.
Холквиста [11]. Сочетание анализа новодобытых в России эмпирических данных
с традиционной для западных исследователей приверженностью к литературным
источникам мемуарного характера, он ближе, нежели его российские и
отечественные коллеги подходит к обобщающим оценкам и теоретическим
выводам.
Проблематика дореволюционной ссылки не была обойдена вниманием в
Казахстане. В исследованиях В.З. Галиева отмечается, что регион становится
местом ссылки бунтарей и вольнодумцев еще до революции [12-14].
Совершенно иначе обстоит дело с послереволюционной ссылкой: 20-е годы
словно выпали из летописи репрессивных процессов. Между тем, достоверно
известно, что значительная часть расказаченного населения была
депортирована на территорию края в 1920-21 годах. Согласно новым архивным
данным, также значительная часть административно-ссыльных 1922-24 годов
была направлена именно в Казахстан, где была устроена на различных
предприятиях, ведомствах и наркоматах. Позже, в 1928 году их ряды пополнили
представители политической оппозиции – сам Л. Троцкий, троцкисты,
зиновьевцы и др. Несмотря на эти факты до сих пор общепринятым является
утверждение, что Казахстан в качестве района ссылки был определен только в
1930 году по личному указанию Сталина. Пожалуй, исключением в отечественной
историографической лакуне является К.С. Алдажуманов, обозначившим круг
вопросов политической ссылки в Казахстан 20-е гг. [15].
В исторической литературе лишь косвенно в рамках изучения истории
казачества различных регионов страны затрагиваются некоторые аспекты
расказачивания и депортации казаков: в работах Н.Ф. Бугая [16], В.Ф.
Мамонова [17], М.Ж. Абдирова [18], А.С. Елагина [19], Р. Насырова [20], в
публикациях В.Л. Гениса [21], А. Козлова [22], Г. Магнера [23].
Историки, в общем-то, единодушны в вопросе об исходном мотиве
расказачивания: репрессивный фактор считается основным. В то же время
попытки Н.Ф. Бугая интерпретации казачьих высылок как составной части
большевистской политики решения русского вопроса, русофобии и чуть ли
не как геноцида русского народа неубедительны и прискорбны, поскольку
широко используются для шовинистических провокаций [16, с. 40].
Одна из предметных исследовательских областей, в которых взаимодействие
исследователей осуществляется в тесном контакте – история советского
крестьянства, получившая отражение в процессе так называемого
раскрестьянивания. История советского крестьянства накануне и в период
коллективизации и связанные с ней принудительные миграции являются той
областью изучения послереволюционного советского общества, в которой
наиболее рельефно отразились успехи и неудачи процесса познания в последние
десятилетия. Очевидно, что проблемы, касающиеся именно судеб крестьянства,
сегодня в общественном сознании выдвинулись на передний план. Постепенно
происходит пересмотр специалистами устоявшихся, десятилетиями незыблемых,
исторических построений.
Первые специальные упоминания, первые постановочные и обобщающие
исследования, посвященные принудительным миграциям в СССР начала 30-х
годов, появились также на Западе. Бесспорно, приоритет в постановке
теоретических вопросов депортации как части репрессивной политики
государства принадлежит Роберту Конквесту, опубликовавшему свой первый труд
уже в 1960 году, т.е. спустя всего несколько лет после начала реабилитации
наказанных классов и этносов. Непосредственно раскулачиванию и
насильственному переселению репрессированного крестьянства посвящена его
книга Жатва скорби: советская коллективизация и террор голодом, вышедшая
в 1988 году [24]. Основывался он при этом на чрезвычайно скудные источники
– советском официозе. Полное отсутствие доступа к материалам советских
архивов обусловила ряд субъективных оценок и фактических неточностей во
многих его исчислений. Сталинские депортации в целом он рассматривал как
естественное продолжение колониальной политики царской России, облегченное
компактной конфигурацией и сухопутностью империи.
Ответ на вопрос о целях режима в развертывании чрезвычайщиныв общих
чертах содержится в работах ряда зарубежных исследователей,
придерживающихся т.н. тоталитаристской концепции истории СССР. Так,
польский историк Е. Ланг пишет о сложении своеобразного военно-
мобилизационного симбиоза экономики и политической системы, который для
своего воспроизводства требовал экстремальных внутренних и внешних условий
[25]. По мнению М. Реймана, сталинизм как результат системного кризиса
послереволюционного общества стал инструментом насильственной трансформации
общества [26].
Вклад сторонников концепции тоталитаризма в отечественной науке в
исследование темы довольно значителен: достаточно назвать имена М.К.
Козыбаева, Ж.Б. Абылхожина, К.С. Алдажуманова, Т.О. Омарбекова.
В советской историографии помимо официальной интерпретации депортаций
допускались беглые ссылки фактографического характера, как правило, в
контексте мажорного анализа колхозного строительства. Суть сложившейся
ситуации в аграрной историографии заключается в том, что анализ процесса
колхозного строительства исходил из убеждения в правильности теории и
практики раскулачивания и депортации крестьян.
Между тем, советская литература в рамках этой темы накопила мощный объем
эмпирического материала. Нельзя не согласиться с мнением ряда отечественных
ученых, что крайне некорректным было бы отказывать историческим
исследованиям советского периода в научной значимости только потому, что
они не были свободны от идеологических требований тоталитарного государства
[27].
Советские историки попытались установить численность выселенных кулаков
и районы их расселения. Однако приводимые в литературе данные о
численности выселенных кулаков и их расселения по отдельным районам СССР
имеют существенные различия. Так, в Истории Коммунистической партии
Советского Союза говорится, что в 1930-1932 гг. выселению подверглось
240 757 кулацких семей [28]. При характеристике численности выселенных
кулаков на данный источник ссылаются почти все авторы, но Н.А. Ивницкий
делает замечание, что эта цифра ошибочно отнесена к 1930-1932 гг. В самом
деле, - пишет он, - эта цифра относится к 1930-1931 гг. Но поскольку с 1932
г. массовое выселение кулацких семей фактически прекратилось, то
погрешность будет невелика [29].
Б.А. Абрамов число выселенных кулаков определяет значительно большей
цифрой. Он считает, что в 1930 г. в отдаленные районы страны было
переселено 115 231, в 1931г. 265 795, а всего за два года – 381 026
кулацких семей [30].
Н.А. Ивницкий дает численность разместившихся кулаков в Северном крае
(46 261 семья), Казахстане (45 тыс. семей, из которых 30 тыс. осели в
Северном и 10 тыс. в Южном Казахстане), на Северном Кавказе (14 тыс. семей
– Прикумский и Моздокский районы), на Кольском полуострове и в
Ленинградской области (8 тыс. семей – заняты на апатитовых рудниках и
Нивострое), на Дальнем Востоке (10 тыс. Семей), в Коми автономной области –
8 140 семей [29, с. 127]. Н.Я. Гущин считает, что в северные районы
Западной Сибири (Нарымский округ) переселилось от 42 до 47 тыс. кулацких
хозяйств (193-195 тыс. человек) и 18-20 тыс. (около 70 тыс. человек) в
промышленные южные районы края, в Восточную Сибирь – более 25 тыс. семей
[31].
Данные о численности депортированных крестьян и других аспектах
раскулачивания приводятся в исследованиях В.П. Данилова [32], А.П.
Финарова [33], В.А. Ильиных [34] и др.
Высылка бывших кулаков в рамках переселенческой политики советской
власти рассматривается с определенным зарядом догматизма, присущим всем
работам тех лет, в известной монографии Н.И. Платунова, изданной в 1976
году [35].
Не отставало в освоении аграрной политики советской власти и
крестьяноведение советского Казахстана. Наиболее крупными прецедентами
стали работы Г.Ф. Дахшлейгера: Социально-экономические преобразования в
ауле и деревне Казахстана (1921-1929 гг.) [36], совместная с К.Н.
Нурпеисовым История крестьянства Советского Казахстана [37], К.Н.
Нурпеисова Қазақстанның шаруалар советтері: (1917-1929 жылдар) [38], В.К.
Григорьева Разгром мелкобуржуазной контрреволюции в Казахстане (1920-22
гг.) [39], З. Акишева Конфискация скота и имущества крупных баев-
полуфеодалов в Казахстане [40], К. Атабаева Классовая борьба и ликвидация
кулачества и байства как класса в Казахстане в годы коллективизации (29–34
гг.) [41] и др.
Несмотря на те реалии, в которых вынуждена была развиваться
отечественная историография, ученые-аграрники наработали целый массив
статистического материала, а нередко и смелых интерпретаций, часть которых
получила солидное эмпирическое подтверждение. К примеру, анализируя
аграрную политику советского государства в Казахстане в своей известной
монографии, Г.Ф. Дахшлейгер приводит сведения об имевших место
постановлениях и декретах СНК и ЦИК КАССР, принимавшихся в течение 1924-
1925 годов о так называемой очередности землеустройства, которые
центральная власть впоследствии отменила и осудила [36, с. 146]. Ученый
расценивал их как вполне законное стремление краевой власти приостановить,
ограничить массовое переселение, в том числе и ссылку на территорию
Казахстана,
Активное участие маститых казахстанских ученых (М.К. Козыбаев, Ж.Б.
Абылхожин, К.С. Алдажуманов, Т.О. Омарбеков, М. Татимов и др.) в дискуссиях
по проблемам коллективизации и крестьянства, прошедших в конце 80-х –
начале 1990-х гг. и охвативших научные круги всех республик, способствовало
радикальному пересмотру основополагающих построений советской
историографии, даже если не повлекло за собой создания новой парадигмы,
которая безоговорочно разделялась бы если не всеми, то большинством
специалистов.
Определенным этапом в преодолении догматических взглядов и оценок в
отечественной историографии заданной темы стала публикация Казахстанской
трагедии в Вопросах истории в 1989 году [42]. Пожалуй, не найдется
исследователя во всем постсоветском регионе, который бы не сослался на
данную статью: трагедия была обнародована поистине во всесоюзном
масштабе. В этом заключается главная заслуга авторов.
Параллельно развернулась работа по расширению источниковой базы, которая
позволяла рассмотреть различные аспекты темы в комплексе. Начиная с
открытия архивов (пусть частично), историки попытались сопоставить
историографию, созданную в ненормальных условиях, со ставшими доступными
источниками.
Немаловажную роль в процессе эмпирического и концептуально-
методологического освоения сыграли круглые столы, семинары, научные
конференции, особенно интенсивно и плодотворно прошедшие в начале 90-х
годов на всем постсоветском пространстве [43-45]. Первые опыты изучения
рассекреченных архивных материалов были проанализированы и подытожены
отечественными историками во время Круглого стола, проведенного газетой
Советы Казахстана в конце мая 1992 года [46].
Особенности и конкретные формы репрессий давно изучаются и российскими
историками, которые не стали дожидаться открытия архивов, чтобы описать
основные этапы и масштабы террора. Первый шаг к концептуальному
переосмыслению феномена раскулачивания был сделан В.П. Даниловым в ряде
его публичных выступлений и научно-популярных работ 1987-1989 гг. [47-49].
Известный вклад внесли в освещение этой проблемы исторические журналы
Вопросы истории, История СССР, Родина [50-52].
Значительно расширилась работа по изданию исторических источников.
Начало этому положил вышедший в 1989 году сборник документов Документы
свидетельствуют [53]. И хотя сборник содержит в основном документы
официального характера, он позволяет судить о драматических событиях в
деревне в годы коллективизации и напряженном политическом положении в
деревне зимой – весной 1930 г.
90-е годы можно считать своеобразным переходным периодом в развитии
указанной предметной области. Появление ряда публикаций отчетливо
выраженного концептуального характера, принадлежащих авторитетным ученым-
аграрникам (российским – В.П. Данилову [54], И.Е. Зеленину [55, 56], Н.Я.
Гущину [57], Н.А. Ивницкому [58, 59], С.А. Красильникову [60-64];
отечественным – М.К. Козыбаеву [65-67], Ж.Б. Абылхожину [68-69], М.Х.
Асылбекову [70], К.С. Алдажуманову [71-73], Т.О. Омарбекову [74-76]),
способствовало всеобщему признанию коллективизации как принудительной, а
раскулачивания - как его самого трагического акта. Начался этап
осмысления причин хода и последствий отмеченных выше процессов. Некоторые
вопросы вполне логично оказались в центре наиболее пристального внимания. К
ним следует отнести, прежде всего, такие объемные темы, как противостояние
власти и крестьянства, политической оппозиции, формы, методы и масштабы
большевистских репрессий, история народного сопротивления государственному
террору, природа и функционирование системы принудительного труда,
механизмов принятия решений на высшем уровне и реализации – на местном.
В 1990-х гг. особое значение приобрело активное вовлечение в научный
оборот источников из ранее закрытых для исследователей фондов бывших
партийных и ведомственных архивов.
Одним из первых на рубеже 80-х – 90-х гг. к теме судеб репрессированных,
крестьян на основе ранее закрытых архивных материалов обратился В.Н.
Земсков [77-83]. Публикации отличались вниманием к социально-историческим и
социально-демографическим аспектам репрессивной политики государства,
условиям труда и жизни различных категорий спецпереселенцев в СССР. Его
усилиями в научный оборот был вовлечен огромный статистический материал
ОГПУ–НКВД–МВД СССР о спецпереселенцах, позволивший оценить масштабы и
составить представление о территориальных перемещениях, проследить
изменения в численности, составе и размещении кулацкой ссылки за весь
период ее существования.
Введение в научный оборот ведомственной статистики репрессивных органов
дает возможность вести изучение феномена принудительного раскрестьянивания
в сталинское время на научной основе.
Вслед за первыми журнальными публикациями В.Н. Земскова вышли в свет
сборники документов и материалов, отразившие историю депортации
крестьянства и формирования сети спецпоселений в тех регионах, в которые по
преимуществу направлялись высланные крестьяне (север европейской части
страны, Урал, Сибирь, Казахстан).
В первой половине 1990-х годов появились первые сборники о депортациях
крестьян, подготовленные на солидном археографическом уровне. Они были
тематическими, региональными или регионально-тематическими. Примерами
тематического издания являются российское трехтомное собрание документов
Так это было: Национальные репрессии в СССР. 1919-1952 годы, составленное
С. Алиевой [84]. Издание Алиевой недаром носит подзаголовок художественно-
документальный сборник: оно вобрало в себя не только и даже не столько
архивные материалы, сколько воспоминания жертв депортаций и эссе
публицистического плана. Чем-то промежуточным между подобными и строго
научными изданиями является другой российский сборник Неизвестная Россия.
ХХ век [85] и составленный казахстанским исследователем М. Пономаревым
Народ не безмолвствует, в котором собраны партийно-правительственные
документы, доклады участников конференций, семинаров, посвященных изучаемой
теме, воспоминания очевидцев и участников событий, стихи и песни, рожденные
среди переселенцев и другие материалы [86].
Примерами добротных региональных изданий стали выпушенный в 1992 году в
Новосибирске сборник документов – Спецпереселенцы в Западной Сибири [87],
изданные в 1997-1998 гг. в Казахстане – Насильственная коллективизация и
голод в Казахстане в 1931-33 гг. [88] и Забвению не подлежит... [89].
Ценность этих сборников состоит, прежде всего, в том, что они содержат
материалы так называемых особых папок (совершенно секретно) не только
местных, республиканских и краевых органов, но и частично общесоюзных.
Представленные источники позволяют вскрыть механизм создания и
функционирования системы спецпоселений, формы и масштабы применения
принудительного труда спецпереселенцев в регионе. Кроме этого, составители
дали своеобразные обобщающие оценки мотивов и последствий для регионов
спецпереселенческой политики.
В рамках международного исследовательского проекта Трагедия советской
деревни. Коллективизация и раскулачивание. Документы и материалы. 1927-
1939, реализацией которого руководил один из крупнейших и маститых
российских историков В.П. Данилов, коллективом историков и архивистов из
России, США, Канады и Австралии завершается работа по подготовке 5-томного
документального научного издания [90]. По ширине охвата и тематическому
разнообразию источников, вобравших в себя трагедию советского крестьянства,
оно не имеет аналогов. Не менее ценными по содержанию сборниками документов
и материалов являются ВЧК – ГПУ: Документы и материалы [91] и Советская
деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД: 1918-1939. [92].
Для уяснения общей картины насильственных переселений, как явления
союзного масштаба большую помощь оказали работы Н.Ф. Бугая [16, 93, 94], А.
Некрича [95], И. Алексеенко [96], С. Максудова [97] и др. В этих
исследованиях приводятся не публиковавшиеся ранее документы по
насильственному переселению, механизм функционирования института
спецпереселенчества, затрагиваются вопросы применения принудительного труда
спецпереселенцев.
Территория Казахстана на рубеже 20–30-х годов стала уникальным центром
пересечения всех основных видов миграций. В изучение соотношения и
взаимодействия различных переселенческих потоков этих лет на территории
СССР значительный вклад внес П.М. Полян [98]. Он предложил оригинальную
классификацию миграционных движений, разделив принудительные миграции на
собственно депортации и добровольно-вынужденные переселения, определив их
как прямое и косвенное принуждение к перемещению.
Это позволило нам расширить диапозон рассматриваемых миграционных
явлений и включить в рамки изучаемой депортационной политики государства и
проблемы эмиграции, беженства как видов принудительного переселения.
В подобном же русле написан последний труд академика С.А. Красильникова
[99]. Автор пошел дальше, доказывая наличие организационной и генетической
связи между плановыми (добровольными) и принудительными миграциями, которые
в определенные периоды истории 20-х – 30-х годов взаимозаменяли и сливались
друг с другом [99, с. 167]. Этот процесс наиболее выпукло был выражен в
Казахстане.
В последнее время вектор региональных исследований истории ссылки и
использования труда ее контингентов сместился в сторону сужения
территориальных рамок. Необходимо признать несомненный вклад в изучение
данной проблемы Ж.Б. Абылхожина [100], в публикациях которого получили
освещение, в первую очередь, социально-экономические аспекты темы.
К.С. Алдажуманов является автором ряда попыток дать обобщающий очерк
таких специфических переселений, как политическая ссылка [101]. Ему
принадлежит попытка систематизации и обобщения накопленной совместными
усилиями эмпирики советских депортаций, поиска стоящих за ними политической
воли, логики и общих, в том числе, географических закономерностей. Следует
отметить содержательную статью исследователя Г.М. Адибекова о
принудительном заселении и условиях жизни спецпереселенцев на территории
Казахстана [102].
На фоне возрастающего количества публикаций, посвященных истории
крестьянства на рубеже 1920–1930-х гг., все более насущной становится
необходимость в серьезном осмыслении ключевых проблем теоретического и
конкретно-исторического характера. В первую очередь, это касается проблемы
уточнения категориально-понятийного аппарата: появление, бытование, замена
терминов в карательной лексике предполагает определенные стратегические
изменения политики директивных органов в отношении репрессированных
крестьян.
В этом плане необходима серьезная работа с архивными материалами,
критическое отношение к источникам. Для исследователей важно не оказаться
под влиянием позиции, лексики и аргументации составителей документов.
Сказанное подчеркивает переходное состояние современного крестьяноведения.
В качестве базовой категории необходимо, на наш взгляд, использовать
понятие раскрестьянивание, поскольку то, что традиционно именовалось
ликвидацией кулачества, раскулачиванием и т.д., являлось самой острой и
драматической стадией принудительного раскрестьянивания (здесь можно
провести определенную аналогию с политикой властей по расказачиванию –
авт.) [99, с. 35]. Представляется бесспорным, что в ходе форсированной и
насильственной по своей сути и методам коллективизации, разорению и высылке
подвергались значительные массы крестьянства, не имевшие подчас ничего
общего с зажиточным слоем деревни.
В ходе Большого скачка крестьянство в целом утратило экономическую
самостоятельность и независимость от государства, а подвергшиеся депортации
– личные права и свободы. Таким образом, правомерно было бы заменить
термины раскулаченные - на репрессированные крестьяне и т.д.
Столь же абсурден тезис советской историографии о трудовом
перевоспитании бывших кулаков, который, тем не менее, сохранялся в
политической и карательной лексике в течение всего периода существования
режима.
Что касается научной дискуссии о том, когда прекратились массовые
депортации крестьянства и высылка из деревни приобрела ограниченный,
точечный характер, то в ней нам кажется обоснованной позиция известного
историка И.Е. Зеленина, считающего рубежом вторую половину 1933 г. [103].
Однако в исторической литературе имеют распространение различные точки
зрения по поводу верхних хронологических рамок. К примеру, версия о новой
волне раскулачивания в 1937-1938 гг. как составной части Большого
террора [104]. В этом случае неясно, насколько точно на основе карательной
статистики можно выделить кулацкую составляющую из этнических зачисток
границ со второй половине 1930-х гг.
Из работ последних лет, в которых анализируется проблемы массовых
антикрестьянских репрессий и, как следствие последних, возникновение
категории спецпереселенцев, следует выделить две монографии Н.А. Ивницкого
[58, 59]. В первой, вышедшей в 1994 г., автор посвятил данной теме
четвертую, заключительную главу Судьба раскулаченных. Спецпереселенцы. В
исследовании 2004 г., анализируя разработку и реализацию партийно-
государственными органами репрессивной политики в деревне в конце 1920-х –
начале 1930-х гг. и затрагивая различные аспекты депортации крестьянства,
справедливо отмечая, что тема спецпоселения заслуживает особого
рассмотрения. [59, с. 6]. Несомненной заслугой автора следует считать
выявление и введение в научный оборот весьма значительного количества
источников: в монографии 1994 г. это документы фонда бывшего архива
Политбюро, а в работе 2004 г. к ним добавились источники из фонда
центрального аппарата ОГПУ–НКВД. Благодаря этому появилась возможность
реконструировать механизм выработки и корректировки уже принятых ключевых
решений партийного руководства в отношении репрессированного крестьянства.
На Западе проблематика принудительных переселений крестьян, не
выдерживая конкуренции с ГУЛАГом, НКВД и другими темами, до известной
степени ушла в тень. Можно привести лишь несколько имен историков,
посвятивших ей монографическое исследование, главу или хотя серию статей.
Более или менее интенсивно разработка истории кулацкой ссылки проведена
немецким ученым С. Мерлем, работы которого были переведены сразу же в 1995
году [105, 106].
Вопросы депортации репрессированных крестьян глубоко и убедительно
анализируются в контексте концепции советской рефеодализации деревни в
переведенных оригинальных работах американской исследовательницы Ш.
Фитцпатрик [107-109].
В рамках Великой крестьянской войны рассматривается характер
противоречий между новым режимом и крестьянством, насильственное
переселение как один из методов подавления крестьянства итальянским
историком-аграрником А. Грациози в его историческом очерке Великая
крестьянская война в СССР. Большевики и крестьяне. 1917-1933 [110].
Если судить о развитии отечественной историографии репрессивных
мероприятий государства в начальный период его существования, то окажется,
что тема принудительных переселений начала 30-х годов на территорию
Казахстана и судьба кулацкой ссылки практически обойдена вниманием
казахстанских исследователей. Не считая отдельных публикаций, которые к
тому же сужаются внутрирегиональными рамками [111-113], данной теме не
посвящено ни одного специального монографического исследования. Отчасти это
объясняется фактической недоступностью архивных документов по
спецпереселениям начала 30-х годов, находящихся на особом режиме хранения.
Ситуация в исторической науке Казахстана изменилась после августа 1991
года и связана с созданием в ноябре Комиссии Верховного Совета Республики
Казахстан для изучения обстоятельств насильственной коллективизации, в
которую вошли ученые-историки, в том числе М.К. Козыбаев, К.Н. Нурпеисов,
Ж.Б. Абылхожин, К.С. Алдажуманов и др. Положения и выводы Комиссии по
изучению постановлений ЦИК и СНК КАССР от 27 августа 1928 года О
конфискации байских хозяйств, от 13 сентября 1928 года Об уголовной
ответственности за противодействие конфискации и выселению крупнейшего и
полуфеодального байства и др. заложили прочный фундамент теоретико-
концептуальных подходов для последующего изучения событий 20–30-х гг. [86,
с. 188-195]. В вышедших в последующем публикациях Коллективизация в
Казахстане: трагедия крестьянства, Тоталитарный социализм: реальность и
последствия в сборнике Народ не безмолвствует были поставлены и частично
рассмотрены вопросы раскулачивания и принудительных переселений
репрессированных баев в регионах Казахстана.
В первой и во второй половине 90-х годов появились новые работы
казахстанских исследователей, где в той или иной степени затрагиваются
проблемы, связанные с репрессивными переселениями крестьян. К ним относятся
работы С. Жакишевой [114], Е.С. Куандыка [115] – по раскулачиванию; Л.
Шотбаковой [116] – по репрессивным переселениям, К.С. Алдажуманова [72],
Т.О. Омарбекова [75] – по истории народного сопротивления политике
раскрестьянивания; Д.А. Шаймуханова [117], С.Д, Дильманова [118], Б.Т.
Рыспековой [119], Т.С. Садыкова [120], М. Сулейменовой [121], А.Р.
Кукушкиной [122] – по истории спецпереселенцев Карлага и других
исправительно-трудовых лагерей ОГПУ-НКВД СССР на территории республики. В
них исследованы различные аспекты изучаемого вопроса.
В большинстве работах как зарубежных, так и отечественных,
исследователей оказался расплывчатым вопрос о социально-правовом статусе
спецпереселенцев. В данном случае недостаточно констатации факта применения
к крестьянству такого вида репрессий, как высылка (или ссылка). То, что
происходило в деревне с 1929 г., являлось мерой, не имевшей ранее аналогов
в карательной практике. Это была административная (внесудебная) ссылка, но
не обычная, поскольку носила семейный характер; осуществлялась в соединении
с принудительными работами и была бессрочной.
В контексте сказанного важно определить конкретный статус различных
групп и категорий внутри спецпереселенцев, выявив комбинацию прав и
обязанностей, которыми они наделялись властями. Изучению этих аспектов
ссылки посвящены публикации отечественных историков: такие вопросы, как
статус и правовое положение спецпереселенцев в крае, складывание системы
управления спецпереселенцами частично рассмотрены М. Баймахановым [123,
124] и довольно полно отражены в публикациях, Б.О. Жангуттина [125].
Осмысление рассматриваемых процессов и отдельных проблем
раскрестьянивания на региональном уровне происходило весьма плодотворно.
Особо следует отметить разработки Ж.Б. Абылхожина, обобщившего и
теоретически осмыслившего многие вопросы раскулачивания в Казахстане.
Монография Ж.Б. Абылхожина опубликованная в 1997 году, содержит несколько
разделов, в которых даются нетривиальные оценки и подкрепленная солидной
фактологией интерпретация уже известным событиям: мотивы конфискации и
выселения байских хозяйств, влияние массового голода на миграционные
процессы в Казахстане и др. [69]. Вместе с тем, многие аспекты темы были
лишь обозначены автором и требовали дальнейшего развития и углубления.
Значительную ценность представляют наработки С.А. Жакишевой, имеющие под
собой серьезное эмпирическое обоснование. К примеру, С.А. Жакишева
представляет ранее неизвестные данные о ликвидированных в 1928 году
байских хозяйств Казахстана. В результате кропотливого анализа архивных
документов и личных дел баев-полуфеодалов она выводит количество
фактически экспроприированного байства, несоизмеримо большее, чем было
принято считать на основе официальной статистики [114, с. 101].
Немалый интерес представляют для нас материалы различных научных
конференций, круглых столов и семинаров, прошедших во 2-ой пол. 90-х
годов. Так, например, в 1996 г. Казахским историко-просветительным
обществом Әділет совместно с ИИЭ НАН РК были организованы целые серии
научных семинаров и круглых столов, где с докладами и сообщениями
выступили ведущие историки и юристы, общественные деятели республики: М.К.
Козыбаев, ... продолжение
Вы можете абсолютно на бесплатной основе полностью просмотреть эту работу через наше приложение.
Похожие работы
Дисциплины
- Информатика
- Банковское дело
- Оценка бизнеса
- Бухгалтерское дело
- Валеология
- География
- Геология, Геофизика, Геодезия
- Религия
- Общая история
- Журналистика
- Таможенное дело
- История Казахстана
- Финансы
- Законодательство и Право, Криминалистика
- Маркетинг
- Культурология
- Медицина
- Менеджмент
- Нефть, Газ
- Искуство, музыка
- Педагогика
- Психология
- Страхование
- Налоги
- Политология
- Сертификация, стандартизация
- Социология, Демография
- Статистика
- Туризм
- Физика
- Философия
- Химия
- Делопроизводсто
- Экология, Охрана природы, Природопользование
- Экономика
- Литература
- Биология
- Мясо, молочно, вино-водочные продукты
- Земельный кадастр, Недвижимость
- Математика, Геометрия
- Государственное управление
- Архивное дело
- Полиграфия
- Горное дело
- Языковедение, Филология
- Исторические личности
- Автоматизация, Техника
- Экономическая география
- Международные отношения
- ОБЖ (Основы безопасности жизнедеятельности), Защита труда
