Биография Курмангазы Сагырбаева

Вступление

Курмангазы Сагырбаев родился в 1806 г., умер в 1879 г. В его кюях нашли отражение суровые страницы истории казахского народа и личные невзгоды музыканта, его размышления о жизни и яркие зарисовки казахской степи, народных празднеств.
Одним из наиболее ярких произведений Курмангазы является кюй "Кишкентай" ("Меньшой"). По мнению учеников и последователей великого кюйши, этот кюй посвящен восстанию Исатая Тайманова. Считая себя младшим братом Исатая, Курмангазы создал композицию, в которой "мотивы глубокого эпического раздумья чередуются с драматической темой борьбы. В конце кюя снова проходит тема суровой скорби и кюй завершается как бы трагическим реквиемом павшему батыру".
На какие бы темы ни создавал кюй Курмангазы, они несли в себе всю гамму человеческих чувств - любовь, нежность, доброту, сострадание. У него был собственный своеобразный исполнительский стиль, своя народная домбровая школа.
Жизнь Курмангазы была богата событиями. Он был очевидцем народного восстания казахов Букеевской орды (1836-1837) под руководством Исатая Тайманова и Махамбета Утемисова против хана Джангира. Пламенные песни Махамбета и бунтарские кюи Курмангазы неслись тогда по степи и зажигали сердца людей. За бунтарские взгляды и неподчинение властям Курмангазы подвергался преследованиям и арестам. Он был вынужден подолгу жить вдали от родных мест.
Курмангазы был знаком с представителями русской прогрессивной культуры - филологами, историками, этнографами, которые собирали материал о казахской музыке, музыкантах и народных инструментах. Современник Курмангазы Сагырбаева уральский журналист и поэт Н. Савичев в газете "Уральские войсковые ведомости" писал: "Сагырбаев - редкая музыкальная душа и, получи он европейское образование, то был бы в музыкальном мире звездой первой величины..." Кюй "Лаушкен" Курмангазы посвятил русскому другу, который помог ему в трудные минуты жизни. Его дружеские чувства отражены также в кюях "Машина", "Перовский марш" и других.
Вершиной творчества Курмангазы является кюй "Сары-Арка" ("Широкая степь"), наполненный светлой тональностью, рисующий картину бескрайних просторов казахской степи. Особые приемы игры Курмангазы, во многом развивающие музыкальную технику того времени, бережно восприняли и

Дисциплина: Исторические личности
Тип работы: Реферат
Бесплатно: Антиплагиат
Объем: 14 страниц
В избранное:

Курмангазы Сагырбаев
(1806-1879гг)
Курмангазы Сагырбаев родился в 1806 г., умер в 1879 г. В его кюях
нашли отражение суровые страницы истории казахского народа и личные
невзгоды музыканта, его размышления о жизни и яркие зарисовки казахской
степи, народных празднеств.
Одним из наиболее ярких произведений Курмангазы является кюй "Кишкентай"
("Меньшой"). По мнению учеников и последователей великого кюйши, этот кюй
посвящен восстанию Исатая Тайманова. Считая себя младшим братом Исатая,
Курмангазы создал композицию, в которой "мотивы глубокого эпического
раздумья чередуются с драматической темой борьбы. В конце кюя снова
проходит тема суровой скорби и кюй завершается как бы трагическим реквиемом
павшему батыру".
На какие бы темы ни создавал кюй Курмангазы, они несли в себе всю гамму
человеческих чувств - любовь, нежность, доброту, сострадание. У него был
собственный своеобразный исполнительский стиль, своя народная домбровая
школа.
Жизнь Курмангазы была богата событиями. Он был очевидцем народного
восстания казахов Букеевской орды (1836-1837) под руководством Исатая
Тайманова и Махамбета Утемисова против хана Джангира. Пламенные песни
Махамбета и бунтарские кюи Курмангазы неслись тогда по степи и зажигали
сердца людей. За бунтарские взгляды и неподчинение властям Курмангазы
подвергался преследованиям и арестам. Он был вынужден подолгу жить вдали от
родных мест.
Курмангазы был знаком с представителями русской прогрессивной культуры -
филологами, историками, этнографами, которые собирали материал о казахской
музыке, музыкантах и народных инструментах. Современник Курмангазы
Сагырбаева уральский журналист и поэт Н. Савичев в газете "Уральские
войсковые ведомости" писал: "Сагырбаев - редкая музыкальная душа и, получи
он европейское образование, то был бы в музыкальном мире звездой первой
величины..." Кюй "Лаушкен" Курмангазы посвятил русскому другу, который
помог ему в трудные минуты жизни. Его дружеские чувства отражены также в
кюях "Машина", "Перовский марш" и других.
Вершиной творчества Курмангазы является кюй "Сары-Арка" ("Широкая
степь"), наполненный светлой тональностью, рисующий картину бескрайних
просторов казахской степи. Особые приемы игры Курмангазы, во многом
развивающие музыкальную технику того времени, бережно восприняли и
разработали его ученики и последователи. Среди них были Махамбет Утемисов,
Майен, Кокбала, Дина Нурпеисова, Ергали Ещанов и другие.
Хранителями традиций народной домбровой школы Курмангазы явились
последующие поколения кюйши, донесшие до нашего времени богатое наследие
выдающегося народного композитора.
Музыкальное наследие Курмангазы творчески используется в оперных,
симфонических, инструментальных, песенно-хоровых и фортепианных
произведениях композиторов Казахстана.
Одним из главных хранителей и популяризаторов кюев Курмангазы Сагырбаева
является заслуженный коллектив Республики Казахский Академический оркестр
народных инструментов, названный его именем.
Народ в течение почти двух столетий хранил в памяти кюи Курмангазы,
передавая их из поколения в поколение в живом исполнении. В начале 20-х гг.
к нотной записи кюев Курмангазы обратился А. Затаевич, а в 30-е годы
включились композиторы и фольклористы Казахстана Л. Хамиди, А. Жубанов, Б.
Ерзакович, Е. Брусиловский, Д. Мацуцин, С. Шабельский, в наши дни -
домбристы, фольклористы Т. Мергалиев, К. Ахмедьяров и другие.
В 1961 г. были изданы отдельным сборником сочинения Курмангазы под
названием "Кюи"", составителем и музыкальным редактором которого был
профессор А. Жубанов. В сборник вошел 51 кюй, комментарии к этим кюям.
Когда отмечалось 175-летие со дня рождения знаменитого народного
композитора, издательство "Онер" подготовило второй сборник его кюев под
названием "Сары-Арка", куда помимо ранее изданных вошли около 20 кюев,
записанных за последние годы.
Есть хлеб — будет и песня... Не зря так говорится. Хлеб всегда был
важнейшим продуктом, мерилом всех ценностей. И в наш век великих научно-
технических достижений он составляет первооснову жизни народов. Люди
вырвались в космос, покоряют реки, моря, океаны, добывают нефть и газ в
глубинах земли, овладели энергией атома, а хлеб остается хлебом.
Особое, трепетное, святое отношение к хлебу присуще гражданам страны с
колосьями в гербе. Могу сказать, что смолоду оно ведомо и мне.
По отцу — рабочий, по деду — крестьянин, я испытал себя и в заводском, и в
сельском труде. Начинал рабочим, но в годы разрухи, когда остановили
надолго завод, пришлось узнать пахоту, сев, косовицу, и я понял, что это
значит — своими руками вырастить хлеб. Вышел в землеустроители, работал в
курских деревнях, в Белоруссии, на Урале, да и позже, когда опять стал
металлургом, само время не давало забыть о хлебе. Вместе с другими
коммунистами выезжал в села, бился с кулаками на сходах, организовывал
первые колхозы.
Можно сказать: всего четыре года в начале трудовой деятельности целиком
были отданы деревне. А можно иначе: целых четыре года. Землеустроителем
начал работать в самом начале коллективизации, а на завод вернулся, когда
она была в основном завершена. Эти годы — с 1927 по 1931 — равны эпохе в
истории страны. Нарезая землю сельскохозяйственным артелям, мы сознавали,
что не просто уничтожаем межи, но помогаем социалистическому переустройству
села, перекраиваем весь тысячелетний уклад крестьянской жизни.
Говорю это к тому, что близки стали мне город и деревня, завод и поле,
промышленность и сельское хозяйство. В Запорожье, о чем уже писал, основное
внимание пришлось уделять восстановлению индустрии, но неустанных забот
требовали и колхозные дела. В Днепропетровске город и деревня занимали в
работе примерно равное время. В Молдавии на первый план вышло сельское
хозяйство, но и промышленность, создаваемая там практически заново, тоже не
давала забыть о себе. Так и шли эти заботы рядом, словно две параллельные
линии, которым пересечься не дано, а для меня они пересеклись.
И сегодня на мой рабочий стол в Кремле регулярно ложатся сводки о ходе
весеннего сева, о состоянии всходов, о темпах уборки. По давней привычке
сам звоню в разные зоны страны и когда слышу товарищей с Кубани, из
Приднепровья, Молдавии, Поволжья, Сибири, то уже по голосам чувствую, каков
у них хлеб. Если, скажем, на целине до 15 июня не выпал дождь, знаю, что
придется сбросить с урожая несколько центнеров. Если дождя не будет до
конца месяца — сбрасывай еще... В такие минуты смотришь из окна на Москву,
а перед глазами — бескрайние целинные поля, озабоченные лица комбайнеров,
агрономов, райкомовцев, и, будучи далеко от этих дорогих мне людей, я снова
ощущаю себя рядом с ними.
Целина прочно вошла в мою жизнь. А началось все в морозный московский день
1954 года, в конце января, когда меня вызвали в ЦК КПСС. Сама проблема была
знакома, о целине узнал в тот день не впервые, и новостью было то, что
массовый подъем целины хотят поручить именно мне. Начать его в Казахстане
надо ближайшей весной, сроки самые сжатые, работа будет трудная — этого не
стали скрывать. Но добавили, что нет в данный момент более ответственного
задания партии, чем это. Центральный Комитет считает нужным направить туда
нас с П. К. Пономаренко.
Суть в том, услышал я, что дела в республике идут неважно. Тамошнее
руководство работает по старинке, новые задачи ему, как видно, будут не по
плечу. В связи с подъемом целины нужен иной уровень понимания всего, что
нам предстоит в этих обширных степях совершить.
.
Главное, что нам поручалось, — обеспечить подъем целины. Дело, я знал,
предстоит чрезвычайно трудное. И прежде всего надо найти правильное решение
организации выполнения столь важной задачи. Речь шла не только о подъеме
зернового хозяйства одной республики, а о кардинальном решении зерновой
проблемы в масштабах всего Советского Союза.
Уже осенью на целине надо было взять хлеб! Непременно нынешней осенью!
Итак, жизнь моя опять, в который уж раз, круто повернулась.
30 января 1954 года состоялось заседание Президиума ЦК, обсудившее
положение в Казахстане и задачи, связанные с подъемом целины. Через пару
дней я вылетел в Алма-Ату.
В ту пору не думал, что через столько лет почувствую необходимость
рассказать об этом незабываемом для меня периоде жизни. Не боясь
повториться, скажу, что и на целине никаких записей или дневников опять же
я не вел. Не до того было, но жалеть об этом, думаю, не стоит.
Вспоминаю послесловие В. И. Ленина к книге Государство и революция. Он
пишет в этом послесловии, как начал было готовить еще одну главу, да
времени не хватило — помешал канун Октября. Такой помехе можно только
радоваться... — замечает с юмором Владимир Ильич, — приятнее и полезнее
опыт революции проделывать, чем о нем писать. Эти ленинские слова наказ
всем нам.
На целине миллионы советских людей продолжали делать опыт революции,
умножали в новых исторических, условиях ее завоевания, творили живой опыт
победоносного строительства развитого социализма. Поэтому мне навсегда
остались памятными и дорогими годы, безраздельно отданные этой земле.
В Алма-Ате мне довелось быть впервые. Но я с каким-то очень теплым чувством
осматривал город. Он давно уже был для меня близким, я заочно любил его так
же, как Каменское, Днепропетровск или Запорожье.
Мне, как многим фронтовикам, не сразу удалось найти адрес, по которому были
эвакуированы в тыл мои близкие, Восемь долгих, тревожных месяцев прошло до
той поры, когда меня нашло на фронте первое письмо от жены с обратным
адресом: Алма-Ата, улица Карла Маркса, дом 95. Из этого письма я узнал
фамилию людей, приютивших мою семью, — Байбусыновы Турсун Тарабаевич и его
жена Рукья Яруловна. Нашел их домишко, похожий на тысячи других в
тогдашней, почти сплошь одноэтажной Алма-Ате. Жена писала во время войны,
что летом дом утопал в зелени деревьев, а под окошком тихо журчал арык. Но
теперь стоял февраль, арык был пуст, а голые, мокрые от наступающей
оттепели деревья роняли с ветвей капли влаги. Почему-то сразу остро, почти
зримо вспомнились многие дни войны. Зайти? Надо же сказать спасибо доброй
казахской семье, поклониться стенам, в которых вместо четырех человек
дружно прожили в те трудные годы семеро. Но я решил подождать жену и, если
удастся, зайти сюда вместе.
Пошел дальше по улицам, зная, что это лучший способ составить первое
впечатление о городе, где предстоит жить и работать. Заглянул на базар,
который многое может сказать опытному взгляду. Это ведь своего рода
барометр хозяйственной жизни любой местности, зеркало обычаев, традиций ее
населения. Алма-атинский базар, шумный, многолюдный, пестрый, дал мне
немало поучительных сведений. Весь колоритный облик города пришелся по
душе.
Как-то так вышло, что жить в нем пришлось по разным адресам. Вначале
поселили за городом, в доме отдыха, километрах в пяти от знаменитого ныне
катка Медео (тогда его не было). Место исключительной красоты. Сады,
дорожки, чистый воздух, говорливая речка, бегущая с гор. И сами горы рядом
— темнеют синевой, сверкают снежными вершинами. В последний приезд в
Казахстан, в сентябре 1976 года, я заглянул в этот дом отдыха, решил найти
свою комнату, уверенно поднялся на второй этаж, отыскал знакомую дверь и
начал рассказывать спутникам, что вот у этого окна был рабочий столик, а
сбоку — диван...
— Нет, Леонид Ильич, — улыбнулась сестра-хозяйка. — Вы ошиблись на целых
две двери.
Этот случай говорит не столько о несовершенстве человеческой памяти,
сколько о быстроте перемен. Не только дом отдыха, сильно перестроенный, —
вся сегодняшняя Алма-Ата совсем не похожа на прежнюю. Теперь это огромный,
современный, почти с миллионным населением город, красивый и своеобразный.
Он строится с размахом, по хорошо продуманному плану и, я бы сказал, с
любовью. Здесь не увидишь унылых, однообразных кварталов, архитектура
новостроек оригинальна, ни одно крупное здание не повторяет другое.
Каждый раз, прилетая сюда, говорю старым друзьям:
Вот снова приехал к вам как к близким людям! Когда в Алма-Ату перебралась
моя семья, поселились мы в деревянном домике крестьянского типа все там же,
в Малом ущелье. Дом теперь снесен. Затем переехали в центр, на улицу
Джамбула, в экспериментальное здание из песчаных плит. Видимо, не очень они
были прочны — здание не сохранилось. Нет и домика, приютившего мою семью в
годы войны, — на том месте бьют сегодня веселые струи большого фонтана. И
только один дом, на углу улиц Фурманова и Курмангазы, уцелел и поныне. Но в
нем пришлось жить лишь в последние месяцы работы в Алма-Ате.
А тогда, в начале февраля 1954 года, едва осмотревшись на новом месте, я
должен был присутствовать на пленуме ЦК Компартии Казахстана. Должен
сказать, о делах в республике многие ораторы говорили на нем самокритично и
резко. Мы с П. К. Пономаренко внимательно слушали, сами не выступали. Когда
подошел момент выборов, представитель ЦК КПСС сообщил участникам пленума,
что Президиум ЦК рекомендует первым секретарем избрать Пономаренко, а
вторым — Брежнева.
Работали мы с П. К. Пономаренко рука об руку, добиваясь одной цели, забот и
дел хватало обоим. Что касается меня, то я всегда ценил и уважал
Пантелеймона Кондратьевича и как главного партизана, руководившего всю
войну народным сопротивлением в тылу врага, и как умелого организатора,
надежного товарища.
В конце пленума, поблагодарив участников, он сказал всего несколько слов от
имени нас обоих:
— Надеюсь, мы сможем оправдать ваше доверие. Будем работать и работать!
Думаю, что уже через два года мы сумеем доложить Центральному Комитету о
выполнении задач, возложенных нынче на казахстанскую партийную организацию.
Забегая вперед, скажу, что действительно ровно через два года, будучи уже
первым секретарем ЦК Компартии Казахстана, я доложил XX съезду КПСС о том,
что великое задание партии по подъему целины выполнено с честью.

2

Громада дел навалилась на всех нас сразу. Сегодня, по прошествии лет,
просматривая документы того времени, думаю, каким образом удавалось столько
делать и везде поспевать? Но, видимо, так уж устроен наш организм, что
приспосабливается даже к немыслимым перегрузкам — и нервным, и физическим.
Снова вспоминаешь войну: люди там находились на пределе человеческих
возможностей — недосыпали, недоедали, мокли в окопах, сутками лежали на
снегу, бросались в ледяную воду — и почти не болели простудами и прочими
мирными болезнями. Что-то подобное наблюдалось и на целине.
Мне уже приходилось сравнивать целинную эпопею с фронтом, с грандиозным
боем, который выиграли партия и народ. Память войны никак не оставляет нас,
фронтовиков, однако сравнение точное. Конечно, не было на целине стрельбы,
бомбежек, артобстрелов, но все остальное напоминало настоящее сражение.
Чтобы начать его, надо было прежде, говоря все тем же военным слогом,
перегруппировать силы, подтянуть тылы, и было это непросто. Вслед за
пленумом состоялся VII съезд Компартии Казахстана, давший анализ состояния
дел. Он признал работу Бюро и Секретариата ЦК прежнего состава
неудовлетворительной.
Объясню почему. В краю богатейших природных возможностей, где насчитывались
сотни колхозов, совхозов и МТС, где на полях работали десятки тысяч
тракторов и комбайнов, где помимо пригодных для пахоты земель были миллионы
гектаров сенокосов и пастбищ, производство зерна, мяса, хлопка, шерсти в
сравнении с довоенным уровнем не росло, а порой даже падало. Удои молока
были ниже, чем в 1940 году, зерновых собирали 5—6 центнеров с гектара,
хлопка — всего 10 центнеров, картофеля — не более 60 центнеров с гектара.
К тому времени даже такие полностью опустошенные войной районы страны, как
Кубань, Украина, Дон, восстановили разрушенное, стали наращивать урожаи и
продуктивность животноводства. А тут, хотя 1953 год выдался в республике на
редкость благоприятный, из-за бескормицы. Допустили падеж полутора
миллионов голов скота. Держали его в лютые зимы под открытым небом, не
имели даже примитивных кошар, говоря: У нас всегда так было. Добавлю, что
среди председателей колхозов многие имели начальное образование, а триста
были попросту малограмотны.
Конечно, тяжелое состояние сельского хозяйства в Казахстане объяснялось и
объективными причинами. Оно отражало запущенность этой важнейшей отрасли по
всей стране, о чем прямо и откровенно было сказано партией на сентябрьском
Пленуме ЦК КПСС 1953 года. Однако даже на общем фоне дела в Казахстане
выглядели удручающе. Сложность состояла еще и в том, что некоторые местные
руководители смирились с трудностями и действовали по принципу куда кривая
вывезет.
— Руководство такой большой республикой нам оказалось не по плечу, —
говорил на съезде секретарь ЦК И. И. Афонов, непосредственно ведавший
сельским хозяйством. — Мы не управляем событиями, а мечемся, как плохие
пожарники. Тушим пожары, которые без конца возникают то в одном, то в
другом месте. Основная форма нашего руководства даже не бумаги, а
уполномоченные.
После таких признаний уже не удивляло отсутствие какой-либо инициативы со
стороны обкомов партии. Если кто и пытался поправить дело, то выглядело это
довольно оригинально. Скажем, Актюбинская область выступила с инициативой
— создать полуторагодичный запас кормов для скота. Столь благородное дело
одобрили, обязательство напечатали в газетах. Но любые почины должны, как
известно, опираться прежде всего на внутренние силы, на неиспользованные
резервы. В этом их главная ценность. Актюбинцы поступили иначе. Вслед за
звонким обязательством отправили в Совет Министров Казахской ССР письмо:
так, мол, и так, чтобы мы смогли выполнить обязательства, срочно дайте нам
дополнительно триста тракторов, шесть тысяч тонн керосина, столько-то
автола, солидола, запчастей. Словом, помогите нам стать героями, если не
хотите оскандалиться вместе с нами.
Весь мой опыт руководящей работы — партийной, советской, армейской,
хозяйственной — давно убедил: иждивенчество, желание поправить дело за счет
других, словно лакмусовая бумажка, показывает, на что способен тот или иной
товарищ. Поскольку нам предстоял подъем целины, то при ... продолжение

Вы можете абсолютно на бесплатной основе полностью просмотреть эту работу через наше приложение.