ИСТОРИЯ ИЗУЧЕНИЯ ГУННОВ

Тип работы: Дипломная работа
Бесплатно: Антиплагиат
Объем: 54 страниц
В избранное:

КАЗАХСКИЙ НАЦИОНАЛЬНЫЙ УНИВЕРСИТЕТ

ИМ. АЛЬ-ФАРАБИ

Исторический факультет

Кафедра археологии и этнологии

КУРСОВАЯ РАБОТА

ИСТОРИЯ ИЗУЧЕНИЯ ГУННОВ

Исполнитель

магистрант 1 курса А. К. Айткали

Научный руководитель

д. и. н., профессор А. Т. Толеубаев

(подпись, дата)

Консультант

Допущен к защите

зав. кафедрой

д. и. н., профессор А. Т. Толеубаев

(подпись, дата)

Алматы, 2010

План

Введение . . . 3-5

I глава. История исследования хуннской(гуннской) проблемы . . . 6-33

Китайские исторические сведения и проблема интерпретации текстов. . 6-12
Первые сообщения античных авторов о гуннах . . . …13-23
Изучение хуннской(гуннской) проблемы в период советской науки . . . 24-33

II глава. История исследования гуннской эпохи горного Алтая. . 34

2. 1. I-й этап изучения горного Алтая . . . 34-42

2. 2. II-й этап изучения горного Алтая . . . …43-49

Заключение. 50-51

Список использованной литературы. 52-54

Введение

Независимый Казахстан нуждается в глубоком и всестороннем анализе своей недавней истории и истории уходящей в глубь тысячелетий. В настоящее время, после приобретения независимости, Казахстанская археология получает новый импульс. Важно выявить тот вклад, который внесли в сокровищницу мировой цивилизации народы, населявшие данный регион в древности. Исследования последних десятилетий принесли много нового в науку. Но, наряду со славными традициями старой советской школы, молодая казахстанская археология взяла на себя и новые социально-значимые функции, способные удовлетворить потребности современного общества, особенно это касается темы происхождения казахской нации, формирование государственности и такой популярной в Казахстане идеи евразийства, которая неразрывно связана с кочевничеством.

В середине I тысячелетия до н. э. на территории Алтая, южной Сибири и Восточного Казахстана начал складываться союз племен, получивший впоследствии название хунну (гунны) . Как отмечалось в генеалогических рассказах гуннов, записанных в начале нашей эры, «они имели тысячелетнюю историю». Эти племена заявили о себе в исторических событиях эпохи «Великого переселения народов». Из числа прототюркских союзов, создавших государства, сыграли существенную роль в истории Казахстана гунны, усуни и кангюи.

Изучение пути развития хунну приобретает еще большее значение, поскольку это был первый кочевой народ и более позднейшие кочевые народы так или иначе повторили этот путь. Поэтому хуннская проблема является как бы основой для установления общих закономерностей развития кочевых народов разных стран в различные исторические эпохи. Таким образом, создание объективной картины прошлого сейчас становится одним из основных факторов, влияющих на формирование национального единства Республики Казахстан, ее государственности, и укреплению суверенитета. Поэтому познание истории, в которых заключена судьба народа, воспитывает в нас и целиком в обществе только положительные качества гражданственности и патриотизма.

Актуальность данной темы определяется, в первую очередь, той потребностью, которое испытывает ныне общество в поисках истоков своей истории и культуры, в возвращении забытых имён, очищение страниц истории от идеологической пыли.

Цель данной работы заключается в поиске и анализе всего доступного на сегодняшний день материала непосредственно касающегося истории изучения гуннской проблемы.

Для реализации поставленной цели выдвигаются следующие задачи :

Разобрать и оценить место хуннского(гуннского) общества в региональной макроэкономической системе;
определить особенности общественного строя Хуннской(гуннской) державы в сравнительно-историческом аспекте;
изучение и анализ основных этапов истории исследования гуннской проблемы;
Дать анализ письменным и археологическим источникам, освещающие различные стороны истории хунну(гуннов) .

Методы исследования . Реализация научных задач предполагает выбор адекватных им и самому практическому материалу исследовательских методов. В данной работе представляется целесообразным использование в основном описательного и сравнительно-исторического методов, которые помогут системно изучить историю исследования гуннской проблемы, и раскрыть основные этапы.

Историография. Описание гуннов(хунну) занимает значительное место в древней и средневековой китайской историографии. Основателем хуннологии можно считать автора «Исторических записок»(«Ши-цзи) Сыма Цяня, последователем был историк Бань Гу и Фань Е. Современники самих хунну, с которых и следует начинать историографию хуннской проблемы. Что же касается западных гуннов, то первое место принадлежит труду Аммиана Марцеллиана, давшего красочное описание этого народа.

На китайских источниках базировалась европейская литература о гуннах вплоть до конца ХІХ века. В ХVІІІ веке благодаря переводам француза Дегиню составившии историю кочевых народов под названием «История Хуннов, Тюрков, Монголов и прочих восточных татар до и после Рождества Христова». Продолжателями его дела явились целая плеяда европейских ученых ХVІІІ-ХІХ веков, занимавшихся центральноазиатскими проблемами. Первым русским ученым, поднявшим изучение хунну на ступень выше европейской науки, был Н. Я. Бичурин. Великолепное знание китайского языка позволили ему осуществить перевод почти всех китайских сочинений. Его труд «Собрание сведений о народах, обитавших в средней Азии в древние времена». Со времен Н. Я. Бичурина приоритет самого глубокого и всестороннего изучения Центральной Азии в историческом и даже естественно-географическом отношениях принадлежит советской науке.

Обстоятельный обзор литературы, вешедшей до 1925 года, сделал К. А. Иностранцев в своей книге «Хунну и Гунны», содержание которой определено ее подзаголовком. Это сочинение, подвергшее обстоятельнейшему анализу все существовавшие к тому времени концепциии, завершает длительный период историографии хунну, который базируется исключительно на письменных источниках.

Археологические памятники хунну впервые были открыты в конце ХIХ века в Юго-Западном Забайкалье Ю. Д. Талько-Грынцевичем. В междуречье Джиды, Селеги, Чикоя и Хилка было раскопано около 100 хуннских могил «в срубах» и «гробах». С открытием археологических памятников в Забайкалье, начался качественно новый этап в исследовании гуннской проблемы, который продолжается и посей день.

Теоретическая значимость работы заключается в том, что ее результаты могут способствовать разработке вопросов и заполнению пробелов, связанные с изучением ряда вопросов хуннологии. Результаты данной работы могут быть использованы в исследованиях по истории этнографии, культуре тюркских народов. Сравнительный анализ основных этапов исследования гуннской проблемы будет способствовать углублению понимания сущности картины мира гуннской эпохи.

Практическая ценность работы заключается в том, что материалы и результаты исследования могут быть использованы при разработке спецкурсов, спецсеминаров, программ и рекомендаций для студентов специальных отделений по изучению истории и происхождения тюркских народов, при составлении учебников, учебно-методических пособий. Материалы курсовой работы могут быть применены в школе на занятиях по краеведению, географии и истории казахского народа.

Структура работы предопределена целью и содержанием исследования и состоит из введения, двух глав, заключения, списка сокращений и библиографии.

I глава. История исследования хуннской(гуннской) проблемы.

1. 1. Китайские исторические сведения и проблема интерпретации текстов.

Поскольку хунну не имели своей письменности, главным источником хуннской истории являются китайские исторические хроники. В ряде их имеются специальные разделы, посвященные хунну: знаменитое сочинение Сыма Цяня «Ши цзи» («Исторические записки») : цзюань (глава) ПО, а также произведения историков Бань Гу «Хань шу» («История династии Хань») цзюань 94а, 946 и Фань Е «Хоу Хань шу» («История Поздней династии Хань») цзюань 79. Это основные и, к сожалению, практически единственные источники для реконструкции структуры общества и власти в хуннском обществе.

В работе использованы как оригинальные тексты, цитируемые по сборнику «Лидай гэцзу чжуаньцзи хуйбянь* (Собрание сведений о народах различных исторических эпох) [Лидай 1958; см. также: Сюнну 1961], в котором данные источники собраны вместе, так и в переводах различных отечественных и зарубежных ориенталистов, привлекаемых для сравнения и интерпретации текста [Бичу-рин 1950а (1851) ; Wylie 1874; 1875; Панов 1916; de Groot 1921; Кюнер 1961; Watson 1961; Материалы 1968; 1973; 1989] . Поскольку в синологии отсутствует универсальная система ссылок на источники, подобно той, которая распространена в антиковедении, для удобства чтения параллельно, по мере возможности, я буду ссылаться на соответствующие русскоязычные переводы древнекитайских источников.

Кроме перечисленных выше разделов китайских хроник, в других главах данных сочинений также имеется определенная информация по истории хунну. В частности, B. C. Таскин и Р. В. Вяткин существенно дополнили перечень источников переводами фрагментов из «Ши цзи» и «Хань шу». B. C. Таскин перевел фрагменты из 81, 93, 99, 109, 111, 112 цзюаней «Ши цзи» и из 52, 54, 70, 96а цзюаней «Хань шу», содержащих новую важную информацию об истории хунну в имперское и постимперское время [Материалы 1968: 63-116; 1973: 100-134; Материалы 1984] . Часть этой информации была переведена на английский язык Б. Уотсоном [Watson 1969; 1974] . Р. В. Вяткин в процессе работы над «Ши цзи» перевел 10, 19 и 30 цзюани, дополнительно раскрывающие характер хунно-ханьских отношений [40, 13-15] .

Наличие выше цитированных переводов, снабженных подробными глубокими комментариями, дает возможность приступить к более тщательному анализу и интерпретации тех или иных тем, затронутых китайскими летописцами в своих текстах. Вне всякого сомнения, «хуннская проблема» для китайских хронистов была наиболее актуальна.

Поскольку практически все нарративные источники по социальной истории хуннского общества уже введены в научный оборот, имеющаяся в них прямая или явная информация давно известна специалистам по истории Центральной Азии. Однако развитие исторического знания может происходить не только посредством введения в научный оборот новых источников, но и путем использования более совершенных методик, увеличивающих информативную отдачу уже известных письменных памятников. По этой причине прогресс в изучении хуннского общества возможен посредством выявления в уже известных источниках скрытой структурной информации. Можно наметить основные принципы, которые применялись в ходе работы над интерпретацией текстов.

(1) Необходимо учитывать методологическую направленность китайских текстов и преобладание в описании соседей стереотипных характеристик. Совершенно очевидно, что для древнекитайских хронистов значение истории было более важным, чем для современных исследователей. Помимо попытки описать (любое описание субъективно) и оценить (социальный заказ существовал всегда) исторические события, китайские авторы особенное внимание всегда уделяли дидактическому компоненту своих сочинений. Это превращало одно из обычных составляющих исторического повествования (назидательный уклон) в самоцель. Тем самым «история становилась надежным инструментом для воспевания всего достойного подражания и осуждения всего недостойного».

Соответственно интерпретация определенных событий, а также описание соседних с китайцами народов производились под определенным утлом зрения [29, 23-28] .

Китай представлялся ханьцам «Срединным государством», центром мироздания, окруженным со всех сторон варварскими народами [Кроль 1973: 13-27; Kroll 1996: 77] . Недобродетельные кочевники, не обладающие добродетельными качествами благородного человека (цзюньцзы), это силы Тьмы - инь. В китайской астрологической системе им даже была отведена планета Меркурий (чэнь-син), которая ассоциировалась с севером, зимой, с военными действиями [Сыма Цянь 1975: 284 прим. 132] . Номады обладают «сердцем диких птиц и зверей», - предупреждал императора У-ди один из крупных чиновников государства Хань Ань-го. Поэтому не удивительно, что в описаниях древнекитайских хронистов хунну предстают неотесанными и жадными варварами, имеющими «лицо человека и сердце дикого зверя». «У племени сюньюй нет почитания старших, у них дикое сердце» [Сыма Цянь 1992: 277] .

С точки зрения летописца, номады как бы воплощают в себе комплекс всех возможных и невозможных человеческих пороков: они не имеют оседлости и домов, письменности и системы летоисчисления (а значит и истории!), земледелия и ремесла. Они едят сырое мясо и с пренебрежением относятся к старикам, не заплетают волосы по китайскому обычаю и запахивают халаты на противоположную сторону. Наконец, они женятся даже на своих собственных матерях (!) и вдовах братьев. Ну как можно относиться с уважением к такому народу?!

Интересно, что такая характеристика древних номадов мало чем отличается от описания народов кочевников более позднего времени. Характеризуя последних, китайские историки не скупятся на отрицательные эпитеты: не имеют постоянного места жительства, злы, глупы, склонны к насилию и грабежам, алчны, хитры, беспринципны, лживы и пр. [Хафизова 1995: 55-57] . У тюрок, например, «мало честности и стыда; не знают ни приличия, ни справедливости, подобно древним хуннам» [Бичурин 1950а: 229] .

Из перечисленных выше стереотипных оценок вырисовывается типичный образ северного «варвара», который, однако, далеко не соответствует реальной действительности. Можно привести, возможно, ставший уже хрестоматийным пример из истории хунну: китайские хронисты постоянно подчеркивают, что номады «не имеют оседлости», тогда как при внимательном чтении тех же самых источников выясняется, что в Хуннской империи существовали и укрепленные валами населенные пункты, и категории лиц, занимавшихся земледелием и ремеслом [Давыдова, Шилов 1953; Рижский 1959: 131; Давыдова 1965; 1978; 1985: 68; 1995: 43; Коновалов 1976: 210; Кызласов 1984: 21-23; Данилов 1996; и др. ] . Наличие поселений и городищ у хунну, земледельческого и ремесленного укладов подтверждаются данными археологических исследований.

Отчасти такая направленность древнекитайских текстов может быть объяснима милитаристским характером внешней политики кочевых обществ. Но китайская ксенофобия распространялась не только на кочевников. Китайцы отрицательно отзывались и о земледельческих народах Средней Азии, и о русских, и о англичанах. Чаще всего подчеркивалось коварство и двуличность иноземцев [Хафизова 1995: 60] .

Данный вывод справедлив не только в отношении китайских летописей. Конфуцианский призыв видеть в номадах «диких зверей» очень похож на совет Аристотеля Александру Македонскому: подходить к эллинам как к родным и близким людям, тогда как в варварах видеть лишь животных [Крюков и др. 1983: 347-348] . Поэтому столь же осторожно следует относиться к оценкам античных авторов. Аммиан Марцеллин [XXXI, 2, 10], например, характеризует европейских гуннов как банду разбойников, не имеющих крепкой государственной власти: «Без определенного места жительства, без дома, без закона или устойчивого образа жизни кочуют они, словно вечные беглецы с кибитками, в которых проводят жизнь».

Между тем, внимательное чтение тех же источников и современные исследования показывают, что гуннское общество представляло собой империю, разделенную на три «улуса». Гунны имели мощную, хорошо вооруженную армию, умели брать приступом города, их правители вели дипломатические отношения с соседними странами, разработали хитроумную политику чередования набегов и вымогания даров, подобную внешнеполитической стратегии их далеких азиатских предков. Ставка гуннов представляла собой настоящий город [32, 54-63] .

Еще один характерный пример китайского видения культуры номадов: постоянное подчеркивание того, что хунну «плохо относятся к отцам» [Лидай 1958: 30; Кюнер 1961: 312; Материалы 1968: 45; Сыма Цянь 1992: 272] . По всей видимости, здесь присутствует едва ли не в чистом виде конфуцианское видение вопроса: поскольку номады - это недобродетельные варвары, то, следовательно, и к старшим они должны относиться не так, как добропорядочные конфуцианцы. В то же время любому исследователю, хотя бы поверхностно знакомому с этнографией скотоводческих народов, хорошо известно, какое значение в жизни кочевников имеет почитание старших родственников.

Правда, есть не меньший соблазн видеть в этой фразе не только (и не столько) конфуцианскую позицию китайских хронистов, но и специфическое отношение к собственной жизни воина-степняка, для которого смерть в бою считалась более почетной, чем спокойная старость в окружении детей и внуков.

«Как мирный образ жизни приятен людям спокойным и тихим, - писал об аланах Аммиан Марцеллин, - так им доставляют удовольствие опасности и войны. У них считается счастливым тот, кто испускает дух в сражении, а стариков или умерших от случайных болезней они преследуют жестокими насмешками, как выродков или трусов» [18, 2-22] .

Данная воинственная идеология всадничества нашла отражение даже в более позднее время, например, в нартском эпосе [Цюме-зиль 1990: 199-204; ср. рассказ Чжунхана Юэ: Лидай 1958: 30; Кюнер 1961: 312; Материалы 1968: 46] . Но это совсем не значит, что сыновья плохо относились к родителям. Скорее наоборот, в силу преобладания клановой патронимической организации старшие родственники пользовались почетом, уважением и определенными привилегиями.

В ряде случаев необходима внутренняя критика источников. Так, например, все китайские хронисты отмечают, что все хунны питаются только мясом домашних животных [Лидай 1958: 3; Материалы 1968:34] . Между тем хорошо известно, что основная пища кочевников - молочные продукты животноводства. Основная часть номадов питалась мясом только по праздникам, осенью при забое скота, при гибели животных, а также в случае посещения их кочевий гостями. Всякий приезд издалека любого чужака, тем более китайца, воспринимался как неординарное событие. Обычай гостеприимства строго предписывал накормить чужеземца мясом баранины. Не удивительно, что у китайцев сложилось представление, что кочевники употребляют в пищу исключительно мясо своих животных.
Для китайских хронистов характерно определенное искажение описываемых событий. Любое посольство, прибывшее в Китай, трактуется в источниках как принятие вассалитета от империи, в летописях явно преувеличивается облагораживающее влияние китайской цивилизации на грубых, неотесанных варваров, их желание заимствовать конфуцианские ценности. Любые подарки (а ведь речь идет об архаических обществах, в которых доминировали ценности не рыночной, но «престижной» экономики) интерпретировались китайскими хронистами как дань. Более того, иногда они намеренно стирали грань между данью и иными формами политико-экономических отношений. В их интерпретации «данью»предстают и торговые поставки номадов на китайские рынки, пошлины за переход границы и т. д. [37, 34-39] .

Это относится и к описаниям военных столкновений с номадами, в которых с большой неохотой приводятся потери ханьских армий и в то же время несколько преувеличиваются любые победы. Правда, не исключено, что цифрам военных достижений ханьцев можно верить, так как за соответствующие «приписки» военачальники могли быть сурово наказаны [Сыма Цянь 1984: 658-659] .

(4) Социальная структура хунну отражена в китайских терминах. Так, например, к правителям уделов Хуннской державы использован китайский термин вон («князь») . В. А. Панов считает, что это дело рук Сыма Цяня, который ввел понятие князь, поясняя тем самым, что речь вдет о правителе во многом самостоятельного удела. Свою аргументацию Панов основывает на аналогии с древнетюркской титулатурой. В «Тан шу» [Бичурин 1950а: 273] упоминается, что знаменитый Кюльтегин имел титул «восточного чжуки-князя» (эта традиция, видимо, досталась от хуннов), хотя на тюркском (об этом имеется соответствующая запись в рунах) данный титул назывался туг («знамённый», от тюрк, туг - «знамя») . Приставка ван была добавлена китайцами для большей солидности [ 19, 32-34] .

... продолжение

Вы можете абсолютно на бесплатной основе полностью просмотреть эту работу через наше приложение.