ИСТОРИЯ ИЗУЧЕНИЯ ГУННОВ
КАЗАХСКИЙ НАЦИОНАЛЬНЫЙ УНИВЕРСИТЕТ
ИМ. АЛЬ-ФАРАБИ
Исторический факультет
Кафедра археологии и этнологии
КУРСОВАЯ РАБОТА
ИСТОРИЯ ИЗУЧЕНИЯ ГУННОВ
Исполнитель
магистрант 1 курса
А.К.Айткали
Научный руководитель
д.и.н., профессор
А.Т.Толеубаев
(подпись,
дата)
Консультант
Допущен к защите
зав. кафедрой
д.и.н., профессор
А. Т. Толеубаев
(подпись, дата)
Алматы, 2010
План
Введение ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ..
... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... 3-5
I глава. История исследования хуннской(гуннской) проблемы ... ... ... .6-33
1. Китайские исторические сведения и проблема интерпретации
текстов ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... .6 -12
2. Первые сообщения античных авторов о гуннах ... ... ... ... ... .13-23
3. Изучение хуннской(гуннской) проблемы в период советской
науки ... ... ... ... ... ... ... .. ... ... ... ... ... ... ... ... ... .
... ... ... ... ... ... ... ... ... .24-33
II глава. История исследования гуннской эпохи горного Алтая..34
2.1. I-й этап изучения горного Алтая ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ..34-42
2.2. II-й этап изучения горного Алтая ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ..43-49
Заключение ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... .50-51
Список использованной литературы ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ...52-54
Введение
Независимый Казахстан нуждается в глубоком и всестороннем анализе
своей недавней истории и истории уходящей в глубь тысячелетий. В настоящее
время, после приобретения независимости, Казахстанская археология получает
новый импульс. Важно выявить тот вклад, который внесли в сокровищницу
мировой цивилизации народы, населявшие данный регион в древности.
Исследования последних десятилетий принесли много нового в науку. Но,
наряду со славными традициями старой советской школы, молодая казахстанская
археология взяла на себя и новые социально-значимые функции, способные
удовлетворить потребности современного общества, особенно это касается темы
происхождения казахской нации, формирование государственности и такой
популярной в Казахстане идеи евразийства, которая неразрывно связана с
кочевничеством.
В середине I тысячелетия до н.э. на территории Алтая, южной Сибири и
Восточного Казахстана начал складываться союз племен, получивший
впоследствии название хунну (гунны). Как отмечалось в генеалогических
рассказах гуннов, записанных в начале нашей эры, они имели тысячелетнюю
историю. Эти племена заявили о себе в исторических событиях эпохи
Великого переселения народов. Из числа прототюркских союзов, создавших
государства, сыграли существенную роль в истории Казахстана гунны, усуни и
кангюи.
Изучение пути развития хунну приобретает еще большее значение,
поскольку это был первый кочевой народ и более позднейшие кочевые народы
так или иначе повторили этот путь. Поэтому хуннская проблема является
как бы основой для установления общих закономерностей развития кочевых
народов разных стран в различные исторические эпохи. Таким образом,
создание объективной картины прошлого сейчас становится одним из основных
факторов, влияющих на формирование национального единства Республики
Казахстан, ее государственности, и укреплению суверенитета. Поэтому
познание истории, в которых заключена судьба народа, воспитывает в нас и
целиком в обществе только положительные качества гражданственности и
патриотизма.
Актуальность данной темы определяется, в первую очередь, той
потребностью, которое испытывает ныне общество в поисках истоков своей
истории и культуры, в возвращении забытых имён, очищение страниц истории от
идеологической пыли.
Цель данной работы заключается в поиске и анализе всего доступного на
сегодняшний день материала непосредственно касающегося истории изучения
гуннской проблемы.
Для реализации поставленной цели выдвигаются следующие задачи:
1. Разобрать и оценить место хуннского(гуннского)общества в региональной
макроэкономической системе;
2. определить особенности общественного строя Хуннской(гуннской) державы
в сравнительно-историческом аспекте;
3. изучение и анализ основных этапов истории исследования гуннской
проблемы;
4. Дать анализ письменным и археологическим источникам, освещающие
различные стороны истории хунну(гуннов).
Методы исследования. Реализация научных задач предполагает выбор
адекватных им и самому практическому материалу исследовательских методов. В
данной работе представляется целесообразным использование в основном
описательного и сравнительно-исторического методов, которые помогут
системно изучить историю исследования гуннской проблемы, и раскрыть
основные этапы.
Историография. Описание гуннов(хунну) занимает значительное место в древней
и средневековой китайской историографии.Основателем хуннологии можно
считать автора Исторических записок(Ши-цзи)Сыма Цяня, последователем
был историк Бань Гу и Фань Е. Современники самих хунну, с которых и
следует начинать историографию хуннской проблемы. Что же касается западных
гуннов, то первое место принадлежит труду Аммиана Марцеллиана, давшего
красочное описание этого народа.
На китайских источниках базировалась европейская литература о
гуннах вплоть до конца ХІХ века. В ХVІІІ веке благодаря переводам француза
Дегиню составившии историю кочевых народов под названием История Хуннов,
Тюрков, Монголов и прочих восточных татар до и после Рождества Христова.
Продолжателями его дела явились целая плеяда европейских ученых ХVІІІ-ХІХ
веков, занимавшихся центральноазиатскими проблемами. Первым русским
ученым, поднявшим изучение хунну на ступень выше европейской науки, был
Н.Я.Бичурин. Великолепное знание китайского языка позволили ему осуществить
перевод почти всех китайских сочинений. Его труд Собрание сведений о
народах, обитавших в средней Азии в древние времена. Со времен Н.Я.
Бичурина приоритет самого глубокого и всестороннего изучения Центральной
Азии в историческом и даже естественно-географическом отношениях
принадлежит советской науке.
Обстоятельный обзор литературы, вешедшей до 1925 года, сделал
К.А.Иностранцев в своей книге Хунну и Гунны, содержание которой
определено ее подзаголовком. Это сочинение, подвергшее обстоятельнейшему
анализу все существовавшие к тому времени концепциии, завершает длительный
период историографии хунну, который базируется исключительно на письменных
источниках.
Археологические памятники хунну впервые были открыты в конце ХIХ
века в Юго-Западном Забайкалье Ю.Д.Талько-Грынцевичем. В междуречье Джиды,
Селеги, Чикоя и Хилка было раскопано около 100 хуннских могил в срубах и
гробах. С открытием археологических памятников в Забайкалье, начался
качественно новый этап в исследовании гуннской проблемы, который
продолжается и посей день.
Теоретическая значимость работы заключается в том, что ее
результаты могут способствовать разработке вопросов и заполнению пробелов,
связанные с изучением ряда вопросов хуннологии. Результаты данной работы
могут быть использованы в исследованиях по истории этнографии, культуре
тюркских народов. Сравнительный анализ основных этапов исследования
гуннской проблемы будет способствовать углублению понимания сущности
картины мира гуннской эпохи.
Практическая ценность работы заключается в том, что материалы и
результаты исследования могут быть использованы при разработке спецкурсов,
спецсеминаров, программ и рекомендаций для студентов специальных отделений
по изучению истории и происхождения тюркских народов, при составлении
учебников, учебно-методических пособий. Материалы курсовой работы могут
быть применены в школе на занятиях по краеведению, географии и истории
казахского народа.
Структура работы предопределена целью и содержанием исследования и
состоит из введения, двух глав, заключения, списка сокращений и
библиографии.
I глава. История исследования хуннской(гуннской) проблемы.
1.1.Китайские исторические сведения и проблема интерпретации текстов.
Поскольку хунну не имели своей письменности, главным источником
хуннской истории являются китайские исторические хроники. В ряде их имеются
специальные разделы, посвященные хунну: знаменитое сочинение Сыма Цяня Ши
цзи (Исторические записки): цзюань (глава) ПО, а также произведения
историков Бань Гу Хань шу (История династии Хань) цзюань 94а, 946 и
Фань Е Хоу Хань шу (История Поздней династии Хань) цзюань 79. Это
основные и, к сожалению, практически единственные источники для
реконструкции структуры общества и власти в хуннском обществе.
В работе использованы как оригинальные тексты, цитируемые по сборнику
Лидай гэцзу чжуаньцзи хуйбянь* (Собрание сведений о народах различных
исторических эпох) [Лидай 1958; см. также: Сюнну 1961], в котором данные
источники собраны вместе, так и в переводах различных отечественных и
зарубежных ориенталистов, привлекаемых для сравнения и интерпретации текста
[Бичу-рин 1950а (1851); Wylie 1874; 1875; Панов 1916; de Groot 1921; Кюнер
1961; Watson 1961; Материалы 1968; 1973; 1989]. Поскольку в синологии
отсутствует универсальная система ссылок на источники, подобно той, которая
распространена в антиковедении, для удобства чтения параллельно, по мере
возможности, я буду ссылаться на соответствующие русскоязычные переводы
древнекитайских источников.
Кроме перечисленных выше разделов китайских хроник, в других главах
данных сочинений также имеется определенная информация по истории хунну. В
частности, B.C. Таскин и Р.В. Вяткин существенно дополнили перечень
источников переводами фрагментов из Ши цзи и Хань шу. B.C. Таскин
перевел фрагменты из 81, 93, 99, 109, 111, 112 цзюаней Ши цзи и из 52,
54, 70, 96а цзюаней Хань шу, содержащих новую важную информацию об
истории хунну в имперское и постимперское время [Материалы 1968: 63–116;
1973: 100–134; Материалы 1984]. Часть этой информации была переведена на
английский язык Б. Уотсоном [Watson 1969; 1974]. Р.В. Вяткин в процессе
работы над Ши цзи перевел 10, 19 и 30 цзюани, дополнительно раскрывающие
характер хунно-ханьских отношений [40, 13-15].
Наличие выше цитированных переводов, снабженных подробными глубокими
комментариями, дает возможность приступить к более тщательному анализу и
интерпретации тех или иных тем, затронутых китайскими летописцами в своих
текстах. Вне всякого сомнения, хуннская проблема для китайских хронистов
была наиболее актуальна.
Поскольку практически все нарративные источники по социальной истории
хуннского общества уже введены в научный оборот, имеющаяся в них прямая или
явная информация давно известна специалистам по истории Центральной Азии.
Однако развитие исторического знания может происходить не только
посредством введения в научный оборот новых источников, но и путем
использования более совершенных методик, увеличивающих информативную отдачу
уже известных письменных памятников. По этой причине прогресс в изучении
хуннского общества возможен посредством выявления в уже известных
источниках скрытой структурной информации. Можно наметить основные
принципы, которые применялись в ходе работы над интерпретацией текстов.
(1) Необходимо учитывать методологическую направленность китайских
текстов и преобладание в описании соседей стереотипных характеристик.
Совершенно очевидно, что для древнекитайских хронистов значение истории
было более важным, чем для современных исследователей. Помимо попытки
описать (любое описание субъективно) и оценить (социальный заказ
существовал всегда) исторические события, китайские авторы особенное
внимание всегда уделяли дидактическому компоненту своих сочинений. Это
превращало одно из обычных составляющих исторического повествования
(назидательный уклон) в самоцель. Тем самым история становилась надежным
инструментом для воспевания всего достойного подражания и осуждения всего
недостойного.
Соответственно интерпретация определенных событий, а также описание
соседних с китайцами народов производились под определенным утлом зрения
[29, 23-28].
Китай представлялся ханьцам Срединным государством, центром
мироздания, окруженным со всех сторон варварскими народами [Кроль 1973:
13–27; Kroll 1996: 77]. Недобродетельные кочевники, не обладающие
добродетельными качествами благородного человека (цзюньцзы), это силы Тьмы
– инь. В китайской астрологической системе им даже была отведена планета
Меркурий (чэнь-син), которая ассоциировалась с севером, зимой, с военными
действиями [Сыма Цянь 1975: 284 прим. 132]. Номады обладают сердцем диких
птиц и зверей, – предупреждал императора У-ди один из крупных чиновников
государства Хань Ань-го. Поэтому не удивительно, что в описаниях
древнекитайских хронистов хунну предстают неотесанными и жадными варварами,
имеющими лицо человека и сердце дикого зверя. У племени сюньюй нет
почитания старших, у них дикое сердце [Сыма Цянь 1992: 277].
С точки зрения летописца, номады как бы воплощают в себе комплекс всех
возможных и невозможных человеческих пороков: они не имеют оседлости и
домов, письменности и системы летоисчисления (а значит и истории!),
земледелия и ремесла. Они едят сырое мясо и с пренебрежением относятся к
старикам, не заплетают волосы по китайскому обычаю и запахивают халаты на
противоположную сторону. Наконец, они женятся даже на своих собственных
матерях (!) и вдовах братьев. Ну как можно относиться с уважением к такому
народу?!
Интересно, что такая характеристика древних номадов мало чем
отличается от описания народов кочевников более позднего времени.
Характеризуя последних, китайские историки не скупятся на отрицательные
эпитеты: не имеют постоянного места жительства, злы, глупы, склонны к
насилию и грабежам, алчны, хитры, беспринципны, лживы и пр. [Хафизова 1995:
55–57]. У тюрок, например, мало честности и стыда; не знают ни приличия,
ни справедливости, подобно древним хуннам [Бичурин 1950а: 229].
Из перечисленных выше стереотипных оценок вырисовывается типичный
образ северного варвара, который, однако, далеко не соответствует
реальной действительности. Можно привести, возможно, ставший уже
хрестоматийным пример из истории хунну: китайские хронисты постоянно
подчеркивают, что номады не имеют оседлости, тогда как при внимательном
чтении тех же самых источников выясняется, что в Хуннской империи
существовали и укрепленные валами населенные пункты, и категории лиц,
занимавшихся земледелием и ремеслом [Давыдова, Шилов 1953; Рижский 1959:
131; Давыдова 1965; 1978; 1985: 68; 1995: 43; Коновалов 1976: 210; Кызласов
1984: 21–23; Данилов 1996; и др.]. Наличие поселений и городищ у хунну,
земледельческого и ремесленного укладов подтверждаются данными
археологических исследований.
Отчасти такая направленность древнекитайских текстов может быть
объяснима милитаристским характером внешней политики кочевых обществ. Но
китайская ксенофобия распространялась не только на кочевников. Китайцы
отрицательно отзывались и о земледельческих народах Средней Азии, и о
русских, и о англичанах. Чаще всего подчеркивалось коварство и двуличность
иноземцев [Хафизова 1995: 60].
Данный вывод справедлив не только в отношении китайских летописей.
Конфуцианский призыв видеть в номадах диких зверей очень похож на совет
Аристотеля Александру Македонскому: подходить к эллинам как к родным и
близким людям, тогда как в варварах видеть лишь животных [Крюков и др.
1983: 347–348]. Поэтому столь же осторожно следует относиться к оценкам
античных авторов. Аммиан Марцеллин [XXXI, 2, 10], например, характеризует
европейских гуннов как банду разбойников, не имеющих крепкой
государственной власти: Без определенного места жительства, без дома, без
закона или устойчивого образа жизни кочуют они, словно вечные беглецы с
кибитками, в которых проводят жизнь.
Между тем, внимательное чтение тех же источников и современные
исследования показывают, что гуннское общество представляло собой империю,
разделенную на три улуса. Гунны имели мощную, хорошо вооруженную армию,
умели брать приступом города, их правители вели дипломатические отношения с
соседними странами, разработали хитроумную политику чередования набегов и
вымогания даров, подобную внешнеполитической стратегии их далеких азиатских
предков. Ставка гуннов представляла собой настоящий город [32, 54–63].
Еще один характерный пример китайского видения культуры номадов:
постоянное подчеркивание того, что хунну плохо относятся к отцам [Лидай
1958: 30; Кюнер 1961: 312; Материалы 1968: 45; Сыма Цянь 1992: 272]. По
всей видимости, здесь присутствует едва ли не в чистом виде конфуцианское
видение вопроса: поскольку номады – это недобродетельные варвары, то,
следовательно, и к старшим они должны относиться не так, как
добропорядочные конфуцианцы. В то же время любому исследователю, хотя бы
поверхностно знакомому с этнографией скотоводческих народов, хорошо
известно, какое значение в жизни кочевников имеет почитание старших
родственников.
Правда, есть не меньший соблазн видеть в этой фразе не только (и не
столько) конфуцианскую позицию китайских хронистов, но и специфическое
отношение к собственной жизни воина-степняка, для которого смерть в бою
считалась более почетной, чем спокойная старость в окружении детей и
внуков.
Как мирный образ жизни приятен людям спокойным и тихим, – писал об
аланах Аммиан Марцеллин, – так им доставляют удовольствие опасности и
войны. У них считается счастливым тот, кто испускает дух в сражении, а
стариков или умерших от случайных болезней они преследуют жестокими
насмешками, как выродков или трусов [18, 2-22].
Данная воинственная идеология всадничества нашла отражение даже в
более позднее время, например, в нартском эпосе [Цюме-зиль 1990: 199–204;
ср. рассказ Чжунхана Юэ: Лидай 1958: 30; Кюнер 1961: 312; Материалы 1968:
46]. Но это совсем не значит, что сыновья плохо относились к родителям.
Скорее наоборот, в силу преобладания клановой патронимической организации
старшие родственники пользовались почетом, уважением и определенными
привилегиями.
В ряде случаев необходима внутренняя критика источников. Так, например, все
китайские хронисты отмечают, что все хунны питаются только мясом домашних
животных [Лидай 1958: 3; Материалы 1968:34]. Между тем хорошо известно, что
основная пища кочевников – молочные продукты животноводства. Основная часть
номадов питалась мясом только по праздникам, осенью при забое скота, при
гибели животных, а также в случае посещения их кочевий гостями. Всякий
приезд издалека любого чужака, тем более китайца, воспринимался как
неординарное событие. Обычай гостеприимства строго предписывал накормить
чужеземца мясом баранины. Не удивительно, что у китайцев сложилось
представление, что кочевники употребляют в пищу исключительно мясо своих
животных.
Для китайских хронистов характерно определенное искажение описываемых
событий. Любое посольство, прибывшее в Китай, трактуется в источниках как
принятие вассалитета от империи, в летописях явно преувеличивается
облагораживающее влияние китайской цивилизации на грубых, неотесанных
варваров, их желание заимствовать конфуцианские ценности. Любые подарки (а
ведь речь идет об архаических обществах, в которых доминировали ценности не
рыночной, но престижной экономики) интерпретировались китайскими
хронистами как дань. Более того, иногда они намеренно стирали грань между
данью и иными формами политико-экономических отношений. В их интерпретации
даньюпредстают и торговые поставки номадов на китайские рынки, пошлины за
переход границы и т.д. [37,34-39].
Это относится и к описаниям военных столкновений с номадами, в которых
с большой неохотой приводятся потери ханьских армий и в то же время
несколько преувеличиваются любые победы. Правда, не исключено, что цифрам
военных достижений ханьцев можно верить, так как за соответствующие
приписки военачальники могли быть сурово наказаны [Сыма Цянь 1984:
658–659].
(4) Социальная структура хунну отражена в китайских терминах. Так,
например, к правителям уделов Хуннской державы использован китайский термин
вон (князь). В.А. Панов считает, что это дело рук Сыма Цяня, который ввел
понятие князь, поясняя тем самым, что речь вдет о правителе во многом
самостоятельного удела. Свою аргументацию Панов основывает на аналогии с
древнетюркской титулатурой. В Тан шу [Бичурин 1950а: 273] упоминается,
что знаменитый Кюльтегин имел титул восточного чжуки-князя (эта традиция,
видимо, досталась от хуннов), хотя на тюркском (об этом имеется
соответствующая запись в рунах) данный титул назывался туг (знамённый, от
тюрк, туг – знамя). Приставка ван была добавлена китайцами для большей
солидности [ 19, 32-34].
Помимо этого, китайские термины использовались для описания хуннских
функционеров более низкого ранга. Так, под 59 г. до н.э. в Хань шу
упоминается должность чэнсяна. B.C. Таскин указывает, что в китайской
бюрократической терминологии данный термин обозначает главного помощника
императора [Материалы 1973: 140 прим. 37]. В то же самое время очевидно,
что у хунну не было ни императора, ни аналогичного номенклатурного чина. По
всей видимости, при описании политической жизни номадов так же следует
относиться и к использованию таких специальных должностей, как правитель
дел (по Н.Я. Бичурину [1950а: 76]) или старший делопроизводитель ставки
(по B.C. Tacкину [Материалы 1973: 21]), в оригинале чанши – старший
историк [Лидай 1958: 191], а также чиновник (по Н.Я. Бичурину –
церемониймейстер [1950а: 68], отвечающий за прием иностранных послов
[Лидай 1958: 46–47; Материалы 1968: 56].
Данное явление не уникально. Средневековые европейские путешественники
(Марко Поло, Плано Карпини, Рубрук и др.) описывали монгольское общество в
привычных для них понятиях: император, бароны, рыцари, чиновники.
Нечто подобное можно встретить в описаниях европейцами архаических народов
Америки, Африки и Океании. Свидетельства европейцев пестрят такими
терминами, как короли, феодалы, сеньоры и т.д., тогда как
исследования этнографов-антропологов нашего времени убедительно показали,
что социальное устройство данных народов к европейскому феодализму не имеет
никакого отношения. По этой причине необходимо критически воспринимать
специальную терминологию, обозначающую те или иные категории лиц в хунн-
ском обществе. Можно только согласиться с мнением Г.Е. Маркова,
отметившего, что нередко используемые авторами древних и средневековых
хроник знакомые термины при перенесении их на описание кочевой среды только
вводили исследователей последующих поколений в заблуждение [1976: 44]. С
данной точки зрения, например, не столь принципиально, в каких терминах
переводить названия титулов хуннской элиты (да чэнь) из знаменитого
описания политической системы хунну из 110 цзюаня Ши Цзт, как старейшин
[Бичурин 1950а: 49], как сановников, как начальников [Материалы 1968:
40] или просто как лидеров (leaders) [Watson 1961: 163]. Более
существенным представляется выявление функций и статуса данных лиц в
исследуемом обществе[ 36,31- 33].
(5) В текст китайских летописей оказались включенными сюжеты эпоса,
записанные китайскими летописцами со слов их информантов. Это предполагает
необходимость соответствующей критической переоценки данной информации.
Судя по всему, для Сыма Цяня не было характерно критическо-рациональное
отношение к собственным источникам информации, то, что в нынешней
исторической науке принято называть источниковедческой критикой.
В отборе фактов он без колебаний следовал уже сложившейся традиции,
суть которой сводилась не столько к стремлению точно рассказать, как все
было, сколько к тому, чтобы дать понять читателю, как все должно было быть
[ 19, 37].
По этой причине все включенные в китайские династийные сочинения о
народах Центральной Азии генеалогические сюжеты (легенды о происхождении
тюрок и уйгуров, легенды о чудесном происхождении правителя (Таньшихуай,
Абаоцзи, Чингисхан) и т.д.) необходимо воспринимать как произведения эпоса,
но не как исторические тексты. Данная проблема, судя по всему, имеет более
широкий контекст. Во всяком случае, можно привести немалое количество
древних европейских источников, в которые были включены элементы эпической
традиции кочевников. Такие вставки отмечены, например, у Прокопия
Кесарийского в Войне с вандалами* (кн. I, IV, 29–35).
При исследовании этих сюжетов необходимо иметь в виду следующие
обстоятельства.
1. Данные произведения не являются собственно историческими источниками.
Они не могут использоваться для восстановления картины исторических
событий.
2. Для их изучения необходимо пользоваться специальными методами
фольклористики.
3. Эти произведения необходимо рассматривать как важный источник по
этногенезу и истории культуры и идеологии.
1.2. Первые сообщения античных авторов о гуннах.
Изучение памятников южнорусских степей гуннской эпохи и определение
хронологии их показало, что в целом они относятся к первой половине
—середине V в., и, следовательно, являются отражением культуры кочевых
племен эпохи господства здесь гуннов, в формировании которой последние
играли немаловажную роль.
Историю европейских гуннов можно разделить на четыре этапа: I —нашествие
гуннов в южнорусские степи (370—378 гг.); 2 — образование и господство
гуннского племенного союза в Северном Причерноморье (378—445 гг.); 3 —
организация державы Аттилы в Паннонии (445—454 гг.); 4— распад гуннского
племенного союза (454 —вторая половина V в.). В литературных источниках эти
этапы освещены неравномерно. Наиболее подробные сведения относятся к
первому и третьему этапам, когда история гуннов тесно переплелась с
судьбами народов Римской империи. Значительно меньше данных и более трудных
для понимания представлено по второму и четвертому этапам.
Однако прежде чем перейти к описанию исторических событий, связанных с
вторжением гуннов в конце IV в. в Восточную Европу, остановимся на
некоторых сообщениях античных авторов более раннего времени, в которых
упоминаются племена созвучные с этнонимом гунны [36,47-58].
Некоторые исследователи считают, что унны Дионисия есть
лишь искаженное описание страбоновских Витиев—утиев (Оштю:), то есть
ошибка, допущенная малосве-дующнми переписчиками, которые якобы заменили
незнакомое имя на имя известного им племени (ТЬотрзоп, 1948, р. 20). Однако
такое предположение нам представляется не бесспорным. Поэтому, прежде всего
обратимся к тексту Страбона, в котором упоминаются утии. Страбон пишет:
Наши современники называют Даями кочевников, живущих на побережье
Коспийского моря по левую руку для вплывающего з него и называемых также
Парнами. Далее в промежутке лежит пустыня, а за нею Иркания, у которой море
уже расширяется до соприкосновения с Мидий-скими и Армянскими горами. Форма
этих гор лунообразна у подошв, которые, оканчиваясь у моря, образуют
внутреннюю часть залива. Эти горные склоны, начиная от моря до вершин, на
небольшом пространстве заселяет часть Албанцев и Армян, а большую часть
занимают Гилы, Кадусии, Амарды, Витии и Анариаки. Однако большую часть
побережья в горной стране занимают Кадусии, на пространстве почти 5000
стадий, Из этого отрывка явствует, что Страбон описывает расположение
прикаспийских народов с северо-восточной стороны, далее спускается к югу и
затем переходит на западное побережье, где в первую очередь, отмечает
албанцев и армян. Поэтому можно предположить, что племена, упомянутые после
албанцев, находятся севернее. Однако из других отрывков Географии
Страбона выявляется более точная последовательность этих народов. Описывая
путь вокруг Ирканского моря, то есть южной части Каспийского моря, Страбон
сообщает: По словам Эратосфена, известный Еллинам путь вокруг этого моря,
составляет вдоль областей Албанцев и Кадусиев 5400 стадий, затем вдоль
страны Анариаков, Мардов и Ирканов до устья реки Окса 4800, а отсюда до
реки Иаксарта — 2400. В этом отрывке описание определенно ведется с запада
на юг, начиная с албанцев, и далее на восток. Таким образом, кадусии,
ариаки, марды оказываются не севернее, а южнее албанцев. Та же картина
наблюдается и в сообщении Страбона об азиатских Таврах, в котором он
отмечает, что северные части его заселяют во-первых Гилы, Кадусии, Амарды,
как сказано выше, и некоторые из Ирканцев, затем народы: Парфянский,
Маргианский и Арийский, потом пустыня..,, которую отделяет от
Иркании, река Сарний, если идти к востоку и реке Оху. И хотя утии
упомянуты только в одном отрывке, где они помещаются между амардами и
анариаками, учитывая данные всех трех приведенных выше отрывков из
Географии Страбона, становится очевидным, что племена вдоль южной части
Каспия — Ирканского моря располагаются в следующем порядке—-албанцы,
армяне, гилы, кадусии, амарды, утии, анариаки, иркаиы.
Как полагает К. В. Тревер, утии являлись одним из коренных племен
албанского народа. Свое предположение К. В. Тревер основывает на предании,
сохраненном Мо-иссеем Хоренским и Моиссеем Каланкатуйским, согласно
которому утии считаются потомками мифического албанского предка правителя
Арана, посаженного в Албанию якобы легендарным ариан-ским царем Валаршаном.
В этой связи интересно свидетельство древних армянских историков о
существовании области Отяно (по-гречески) или Утик (по-армянски) на
побережье Куры, входившей в IV веке в состав Армении, а затем, ставший
территорией Албанского царства [42,23-45].
Таким образом, утии несомненно локализуются в горной стране, в Закавказье,
и упоминаются в блоке вместе с албанцами, кадусиями, амардами, анариаками,
ирканами. Унны же Дионисия отделены от этой группы племен каспийцами. Если
же предположить, что переписчик Дионисия исказил написание страбоновских
утиев, сделав из них уннов, то почему же ему понадобилось изменить их
место в списке перечисленных Страбоном племен. Не мог этого сделать и сам
Дионисий, который, определенно, .использовал данные Страбона. В частности,
перечисленные Дионисием племена, живущие в гористой стране и вблизи них—■
албанцы— кадусии — марды — ирканы — почти полностью соответствуют перечню
племен в одном из отрывков Страбона. Пересказывая Эратосфена, он описывает
племена, обитавшие вокруг Ирканского моря — албанцы — кадусии — анариаки —
марды ■— ирканы. Доказав, как мы полагаем, невозможность отождествления
уинов Дионисия с утиями Страбона попробуем решить еще один не менее важный
вопрос — где следует помещать на карте уннов. В современной литературе
существует мнение, что последние обитали на территории между Каспийскими и
Аральским морями. Однако, на наш взгляд, такое предположение не
подтверждается анализом письменных источников.
К сожалению, данная точка зрения специально не рассматривалась
исследователями, и потому мы не можем судить, что послужило основанием для
ее появления.Предлагая свою трактовку локализации уннов Дионисия, мы
исходим из того, что сведения автора являются полноценным источником и не
содержат ошибок переписчика.Если предположить, что унны жили к востоку от
Каспийского моря, то тогда сведения о перечисленных Дионисием за уннами
племенах вступают в противоречие с описаниями других авторов и, прежде
всего с приведенными выше сообщениями Страбона. Обратимся вновь к
упомянутым трем отрывкам страбоновской Географии, в которых перечисляются
с некоторым изменением одни и те же племена[26,76].
Существенным для решения нашей проблемы является факт
местоположения ирканцев. В тех случаях, когда Страбон, описывая расселение
племен вокруг Ирканского моря — южной части Каспия, начинает с западной
стороны, ир-канцы оказываются на последнем месте после албанцев — каду-сиев
— анариаков и мардов, там же, где он дает описание племен, начиная с северо-
востока, а затем отступает на восток и далее на юго-запад, страна Иркания
оказывается на третьем месте сверху, то есть после даев, живущих на
побережье Каспийского моря по левую руку для вплывающего в него и
пустыней, лежащей в промежутке между территорией даев и Ирканией. В таком
случае Иркания (страна ирканцев) предшествует перечисленным выше народам
ирканского побережья.
У Дионисия иркаицы же занимают предпоследнее место и записаны после
албанцев, кадусиев и мардов. Такая последовательность в перечни племен
указывает, как мы полагаем, на то, что Дионисий перечисляет жителей
побережья Каспийского моря, начиная с северо-запада и затем, идея вдоль
западного побережья, спускается на юг. Не противоречит этому и помещение
каспийцев между унами и албанцами. Упоминание о каспийцах — каспиянах мы
также находим у Страбона, который пишет: В состав Албанской земли входит
также Каспиана, названная по имени каспийского народа, от которого получило
название и море и который теперь уже не существует. Далее он сообщает: По
словам Эратосфена туземцы называют Кавказ Каспием, быть может
переименованный так по имени каспиев. Плиний Секунд (23—79 гг. н. э.)
также отмечает, что по западному берегу Каспийского моря живут каспии: От
Кира (р. Кура — И. 3.) море получает название каспийского, по берегу живут
Каспии. Не противоречат такому толкованию и сведения Помпония Мела
(середина I в.), который, описывая Каспийское море, отмечает: направо от
устья (Каспийского моря — И. 3.) по берегам пролива живут скифы —
кочевники, далее у Каспийского залива живут Каспии и Амазонки, называемые
савроматидами. У Ирканского моря — албанцы, мосхи, ирканы. . .[41,34-43].
Из всех приведенных отрывков очевидно, что Каспии находились на
западном побережье рядом с албанцами, а вернее севернее их. Особенно важны
в этом отношении данные Помпония Мела, из которых следует, что каспияне
жили вдоль Каспийского залива, то есть по побережью средней части
Каспийского моря, которую древние авторы отделяли от южной, называемой
Иркан-ским морем или заливом, и от северной, известной под названием
Скифского залива. Соединяющий якобы Каспий с океаном пролив отождествлялся
в древности с Волгой, Место, где пролив впадает в Каспийское море, обычно
называют устьем.
Таким образом, северо-западная сторона, с которой начинает описание
племен Дионисий, находится справа от пролива, то есть справа от вплывающего
в море, и, вероятно, соответствует правобережью Каспийского моря,
примыкающего к степным территориям от Волги до Кавказских гор. На этом
пространстве Дионисий размещает сначала скифов (по устью Каспийского моря),
потом уннов, а за ними каспийцев, далее следует перечисление народов,
живущих в гористой стране и вблизи нее {албанцы, ка-дусии, марды, ирканы и
тапиры), то есть племена, населяющие побережье Ирканского залива — южной
части Каспийского моря, прилегающей к Кавказским горам, и Закавказские
территории. Мы не можем точно назвать область обитания уннов, однако,
совершенно определенно, что она находилась на западной стороне Каспийского
моря, а не на восточной[17,36-47].
Предположительно уннов можно локализовать в районе между реками
Кума и Терек. Другой вопрос, можно ли отождествлять уннов Дионисия с
гуннами, появившимися в Восточной Европе в последней четверти
IV в. Дать определенный ответ на этот вопрос весьма затруднительно. Здесь
можно лишь высказать предположения. Среди перечисленных Дионисием народов
за исключением уннов все остальные племена хорошо известны по более ранним
источникам. Но такое явление мы можем наблюдать у многих авторов, когда,
наряду со старыми явно заимствованными у других писателей именами,
появляются новые названия племен — современников самого автора. Также в
сочинениях древних историков и географов разных эпох одни и те же народы
перемещаются с одной территории на другую, благодаря чему можно
проследить передвижение племен, появление нового и исчезновение старого
населения. Возможно, и Дионисий, описывая жителей побережья
Каспийского моря, используя ранние сообщения, вставил в свой перечень
имя народа, которое впервые стало известно именно в его время.
Косвенно на локализацию уннов Дионисия в области бассейна рек
Кумы и Терека и на возможное отождествление уннов с гуннами Аммиана
Марцеллина указывает отрывок из сочинения писателя VI в. Иордана, который,
описывая границы Скифии, на землю которой вступили готы, выйдя из
Скандинавии, сообщает: Скифия погранична с землей Германии вплоть до
того места, где рождается река Истр (Дунай — И. 3.) и прострирается
Мурсианское озеро; она (Скифия —И. 3.) тянется до реки Тиры, Данастра
(Днестр — И. 3.) и до горы Тавры —не той, что в Азии, а собственной, то
есть скифской — по всей прилегающей к Мэотиде местности и за Мэотиду, через
Босфорские проливы (Керченский пролив — И. 3.) до Кавказских гор и реки
Аракса (Арагва — И. 3.); затем она (Скифия — И. 3.), загнувшись в
левую сторону за Каспийское море, а это последнее возникает на
крайних границах Азии, от северо-восточного океана, в виде гриба,
сначала тонкого, потом широчайшей круглой формы, склоняется к области
гуннов и отступает до албанов и серов.
Из этого описания следует, что Иордан, доведя территорию Скифии до
Кавказских гор и до реки Арагвы (Араке), затем поворачивает налево, огибая
Каспийское море с западной стороны, и поднимается до степных территорий,
где и отмечает область гуннов, а затем отступает к землям Албании и серов.
Серы — это название китайцев, принятое в традиционной литературе. Однако
вряд ли здесь имеются в виду собственно китайцы. Как отмечают многие
исследователи имя серы по мере передвижения центров торговли шелком к
западу переносилось на среднеазиатские народы, в частности, на согдийцев. В
этом смысле употребляет их и Иордан. Не случайно поэтому указывая на
пограничные со Скифией народы и страны Иордан сообщает, что восточными
соседями Скифии были серы, живущие у самого ее начала на берегу Кас-
кийского моря. Владения гуннов же оказываются выше албанских, последние
вместе с Персией, Иберией, Понтом и нижним течением Истра составляют южную
границу Скифии. И, если предположить, что Иордан описывает территорию
Скифии в период переселения готов в Северное Причерноморье в III в., то,
очевидно, имя гуннов было уже известно к тому времени, как и их место
обитания. В свете данного сообщения становится и более вероятной
предложенная нами трактовка отрывка Дионисия о локализации уннов в районе
между Тереком и Кумой с[21,45-48].
Небезынтересным является и упоминание племени хунов на карте
Птолемея, греческого географа II в. Описывая население Европейской Сар-
матии, Птолемей отмечает, что между бастарнами и роксоланами живут хуны,
которые таким образом оказываются на территории между Днепром и Азовским
морем. Данный отрывок, как мы полагаем, является отголоском тех событий,
которые имели место в Центральной Азии в конце I в. до н. э. — I в. н. э.,
после раскола хуннов на северных и южных. При этом, как известно из
китайских письменных источников, южная группа хунну попала под влиянием
Китая, а северная после многочисленных поражений, нанесенных сяньбинскими и
китайскими войсками, ушла в 93 году нашей эры на запад в Джунгарию. Какова
была судьба ушедших хунну, с какими народами сталкивались они на своем пути
и как далеко продвинулись на северо-запад — об этом никаких сведений в
литературной традиции не имеется. Однако именно к этому времени, то есть к
I—III вв., как мы видели, относятся первые упоминания племен уннов — хуннов
— гуннов в европейских источниках. Не исключено, что в результате
постоянных воин и экспансий какие-то небольшие группы центральноазиатских
хунну проникли в I—II в. на территорию южнорусских степей. В. В. Латышев,
комментируя сообщение Птолемея, рассматривает его как самое раннее
упоминание о тюркском племени гуннов.
Однако, как показывает археологический материал, первые
проникновения хунну в Восточную Европу, если таковое имело место, не
произвели каких-либо существенных изменений в составе населения и
характере культуры данной области. Таким образом, судьба птолемеевских
хунов остается неясной. Вполне возможно, что пришельцы были ассимилированы
местным сарматским населением. В этом отношении заслуживает внимания
необычность некоторой части погребального инвентаря, обнаруженного в
кургане 51 Сусловского могильника Саратовской области в Нижнем Поволжье. В
погребении I в., совершенном по сарматскому обряду, был похоронен молодой
мужчина с оружием явно восточного происхождения, резко отличающимся от
обычного для данной эпохи вооружения сарматского воина. Многие
исследователи неоднократно указывали на особенности погребального комплекса
в сусловском захоронении (Минаева, 1927, с. 116), из которого происходит
длинный меч без металлического навершия с бруско-видным перекрестием,
покрытым бронзовой пластиной, крупные наконечники стрел с опущенными
жальцами и крупный ромбовидный наконечник длиной 10 см, костяные обкладки
сложносостав-ного лука. Подобные мечи и наконечники стрел с опущенными
жальцами встречены в памятниках I в. до н. э.— 1 в. н. э. Средней Азии, в
могильниках типа Тулухарского, Лявандакского и Кую-Мазарского. Но наиболее
интересен ромбовидный наконечник стрелы, который по своим размерам и форме
полностью идентичен ранним образцам хуннских наконечников Монголии и
Забайкалья [36, 46-53].
Невольно возникает соображение, что умерший был чужеземцем, а потому
с ним в могилу было положено не сарматское, а его родовое оружие, то есть
оружие его предков. Вероятно, можно предположить, что здесь мы напали на
след затерявшихся в евразийских степях первых переселенцев хунну,
впоследствии птолемеевских хунов.
Первые достоверные сведения о гуннах Европы относятся к сообщениям римского
писателя конца IV в. Аммиаиа Марцел-лина — современника гуннской экспансии
на Запад. Период гуннского завоевания и господства гуннов в Восточной
Европе открывают новую эпоху в истории южнорусских степей, ознаменовавшуюся
распадом политических объединений готов, сарматов и аланов, которые первыми
почувствовали всю силу сокрушительного удара гуннских орд. Экспансия гуннов
в Европу, их стремительное продвижение на запад, потрясли и цивилизованные
круги римского общества. Вот почему кроме Аммиана Марцеллина подробные
описания и просто упоминания этих событий оставили многочисленные авторы —
историки, писатели, поэты и т. д. И, прежде всего, все они подчеркивали
необычайную жестокость гуннских завоевателей. Так, Аммиаи Марцеллин писал,
что этот неукратимый народ, пылающий неудержимою страстью к похищению
чужой собственности, двигаясь вперед среди грабежей и резни соседних
народов, дошел до земли Аланов, прежних Мас-сагетов. Клавдий Клавдиан —
римский поэт (375—404 гг.) писал: Север не питает ни одного племени более
свирепого. Авзоний — поэт (умер после 393 г.) также упоминает свирепых
гуннов. Жестокость гуннов подчеркивает и Евсевий Иероним, который писал в
389 г.: Вот весь Восток задрожал при внезапно разнесшихся вестях, что от
крайних ... продолжение
Вы можете абсолютно на бесплатной основе полностью просмотреть эту работу через наше приложение.
ИМ. АЛЬ-ФАРАБИ
Исторический факультет
Кафедра археологии и этнологии
КУРСОВАЯ РАБОТА
ИСТОРИЯ ИЗУЧЕНИЯ ГУННОВ
Исполнитель
магистрант 1 курса
А.К.Айткали
Научный руководитель
д.и.н., профессор
А.Т.Толеубаев
(подпись,
дата)
Консультант
Допущен к защите
зав. кафедрой
д.и.н., профессор
А. Т. Толеубаев
(подпись, дата)
Алматы, 2010
План
Введение ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ..
... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... 3-5
I глава. История исследования хуннской(гуннской) проблемы ... ... ... .6-33
1. Китайские исторические сведения и проблема интерпретации
текстов ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... .6 -12
2. Первые сообщения античных авторов о гуннах ... ... ... ... ... .13-23
3. Изучение хуннской(гуннской) проблемы в период советской
науки ... ... ... ... ... ... ... .. ... ... ... ... ... ... ... ... ... .
... ... ... ... ... ... ... ... ... .24-33
II глава. История исследования гуннской эпохи горного Алтая..34
2.1. I-й этап изучения горного Алтая ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ..34-42
2.2. II-й этап изучения горного Алтая ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ..43-49
Заключение ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... .50-51
Список использованной литературы ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ...52-54
Введение
Независимый Казахстан нуждается в глубоком и всестороннем анализе
своей недавней истории и истории уходящей в глубь тысячелетий. В настоящее
время, после приобретения независимости, Казахстанская археология получает
новый импульс. Важно выявить тот вклад, который внесли в сокровищницу
мировой цивилизации народы, населявшие данный регион в древности.
Исследования последних десятилетий принесли много нового в науку. Но,
наряду со славными традициями старой советской школы, молодая казахстанская
археология взяла на себя и новые социально-значимые функции, способные
удовлетворить потребности современного общества, особенно это касается темы
происхождения казахской нации, формирование государственности и такой
популярной в Казахстане идеи евразийства, которая неразрывно связана с
кочевничеством.
В середине I тысячелетия до н.э. на территории Алтая, южной Сибири и
Восточного Казахстана начал складываться союз племен, получивший
впоследствии название хунну (гунны). Как отмечалось в генеалогических
рассказах гуннов, записанных в начале нашей эры, они имели тысячелетнюю
историю. Эти племена заявили о себе в исторических событиях эпохи
Великого переселения народов. Из числа прототюркских союзов, создавших
государства, сыграли существенную роль в истории Казахстана гунны, усуни и
кангюи.
Изучение пути развития хунну приобретает еще большее значение,
поскольку это был первый кочевой народ и более позднейшие кочевые народы
так или иначе повторили этот путь. Поэтому хуннская проблема является
как бы основой для установления общих закономерностей развития кочевых
народов разных стран в различные исторические эпохи. Таким образом,
создание объективной картины прошлого сейчас становится одним из основных
факторов, влияющих на формирование национального единства Республики
Казахстан, ее государственности, и укреплению суверенитета. Поэтому
познание истории, в которых заключена судьба народа, воспитывает в нас и
целиком в обществе только положительные качества гражданственности и
патриотизма.
Актуальность данной темы определяется, в первую очередь, той
потребностью, которое испытывает ныне общество в поисках истоков своей
истории и культуры, в возвращении забытых имён, очищение страниц истории от
идеологической пыли.
Цель данной работы заключается в поиске и анализе всего доступного на
сегодняшний день материала непосредственно касающегося истории изучения
гуннской проблемы.
Для реализации поставленной цели выдвигаются следующие задачи:
1. Разобрать и оценить место хуннского(гуннского)общества в региональной
макроэкономической системе;
2. определить особенности общественного строя Хуннской(гуннской) державы
в сравнительно-историческом аспекте;
3. изучение и анализ основных этапов истории исследования гуннской
проблемы;
4. Дать анализ письменным и археологическим источникам, освещающие
различные стороны истории хунну(гуннов).
Методы исследования. Реализация научных задач предполагает выбор
адекватных им и самому практическому материалу исследовательских методов. В
данной работе представляется целесообразным использование в основном
описательного и сравнительно-исторического методов, которые помогут
системно изучить историю исследования гуннской проблемы, и раскрыть
основные этапы.
Историография. Описание гуннов(хунну) занимает значительное место в древней
и средневековой китайской историографии.Основателем хуннологии можно
считать автора Исторических записок(Ши-цзи)Сыма Цяня, последователем
был историк Бань Гу и Фань Е. Современники самих хунну, с которых и
следует начинать историографию хуннской проблемы. Что же касается западных
гуннов, то первое место принадлежит труду Аммиана Марцеллиана, давшего
красочное описание этого народа.
На китайских источниках базировалась европейская литература о
гуннах вплоть до конца ХІХ века. В ХVІІІ веке благодаря переводам француза
Дегиню составившии историю кочевых народов под названием История Хуннов,
Тюрков, Монголов и прочих восточных татар до и после Рождества Христова.
Продолжателями его дела явились целая плеяда европейских ученых ХVІІІ-ХІХ
веков, занимавшихся центральноазиатскими проблемами. Первым русским
ученым, поднявшим изучение хунну на ступень выше европейской науки, был
Н.Я.Бичурин. Великолепное знание китайского языка позволили ему осуществить
перевод почти всех китайских сочинений. Его труд Собрание сведений о
народах, обитавших в средней Азии в древние времена. Со времен Н.Я.
Бичурина приоритет самого глубокого и всестороннего изучения Центральной
Азии в историческом и даже естественно-географическом отношениях
принадлежит советской науке.
Обстоятельный обзор литературы, вешедшей до 1925 года, сделал
К.А.Иностранцев в своей книге Хунну и Гунны, содержание которой
определено ее подзаголовком. Это сочинение, подвергшее обстоятельнейшему
анализу все существовавшие к тому времени концепциии, завершает длительный
период историографии хунну, который базируется исключительно на письменных
источниках.
Археологические памятники хунну впервые были открыты в конце ХIХ
века в Юго-Западном Забайкалье Ю.Д.Талько-Грынцевичем. В междуречье Джиды,
Селеги, Чикоя и Хилка было раскопано около 100 хуннских могил в срубах и
гробах. С открытием археологических памятников в Забайкалье, начался
качественно новый этап в исследовании гуннской проблемы, который
продолжается и посей день.
Теоретическая значимость работы заключается в том, что ее
результаты могут способствовать разработке вопросов и заполнению пробелов,
связанные с изучением ряда вопросов хуннологии. Результаты данной работы
могут быть использованы в исследованиях по истории этнографии, культуре
тюркских народов. Сравнительный анализ основных этапов исследования
гуннской проблемы будет способствовать углублению понимания сущности
картины мира гуннской эпохи.
Практическая ценность работы заключается в том, что материалы и
результаты исследования могут быть использованы при разработке спецкурсов,
спецсеминаров, программ и рекомендаций для студентов специальных отделений
по изучению истории и происхождения тюркских народов, при составлении
учебников, учебно-методических пособий. Материалы курсовой работы могут
быть применены в школе на занятиях по краеведению, географии и истории
казахского народа.
Структура работы предопределена целью и содержанием исследования и
состоит из введения, двух глав, заключения, списка сокращений и
библиографии.
I глава. История исследования хуннской(гуннской) проблемы.
1.1.Китайские исторические сведения и проблема интерпретации текстов.
Поскольку хунну не имели своей письменности, главным источником
хуннской истории являются китайские исторические хроники. В ряде их имеются
специальные разделы, посвященные хунну: знаменитое сочинение Сыма Цяня Ши
цзи (Исторические записки): цзюань (глава) ПО, а также произведения
историков Бань Гу Хань шу (История династии Хань) цзюань 94а, 946 и
Фань Е Хоу Хань шу (История Поздней династии Хань) цзюань 79. Это
основные и, к сожалению, практически единственные источники для
реконструкции структуры общества и власти в хуннском обществе.
В работе использованы как оригинальные тексты, цитируемые по сборнику
Лидай гэцзу чжуаньцзи хуйбянь* (Собрание сведений о народах различных
исторических эпох) [Лидай 1958; см. также: Сюнну 1961], в котором данные
источники собраны вместе, так и в переводах различных отечественных и
зарубежных ориенталистов, привлекаемых для сравнения и интерпретации текста
[Бичу-рин 1950а (1851); Wylie 1874; 1875; Панов 1916; de Groot 1921; Кюнер
1961; Watson 1961; Материалы 1968; 1973; 1989]. Поскольку в синологии
отсутствует универсальная система ссылок на источники, подобно той, которая
распространена в антиковедении, для удобства чтения параллельно, по мере
возможности, я буду ссылаться на соответствующие русскоязычные переводы
древнекитайских источников.
Кроме перечисленных выше разделов китайских хроник, в других главах
данных сочинений также имеется определенная информация по истории хунну. В
частности, B.C. Таскин и Р.В. Вяткин существенно дополнили перечень
источников переводами фрагментов из Ши цзи и Хань шу. B.C. Таскин
перевел фрагменты из 81, 93, 99, 109, 111, 112 цзюаней Ши цзи и из 52,
54, 70, 96а цзюаней Хань шу, содержащих новую важную информацию об
истории хунну в имперское и постимперское время [Материалы 1968: 63–116;
1973: 100–134; Материалы 1984]. Часть этой информации была переведена на
английский язык Б. Уотсоном [Watson 1969; 1974]. Р.В. Вяткин в процессе
работы над Ши цзи перевел 10, 19 и 30 цзюани, дополнительно раскрывающие
характер хунно-ханьских отношений [40, 13-15].
Наличие выше цитированных переводов, снабженных подробными глубокими
комментариями, дает возможность приступить к более тщательному анализу и
интерпретации тех или иных тем, затронутых китайскими летописцами в своих
текстах. Вне всякого сомнения, хуннская проблема для китайских хронистов
была наиболее актуальна.
Поскольку практически все нарративные источники по социальной истории
хуннского общества уже введены в научный оборот, имеющаяся в них прямая или
явная информация давно известна специалистам по истории Центральной Азии.
Однако развитие исторического знания может происходить не только
посредством введения в научный оборот новых источников, но и путем
использования более совершенных методик, увеличивающих информативную отдачу
уже известных письменных памятников. По этой причине прогресс в изучении
хуннского общества возможен посредством выявления в уже известных
источниках скрытой структурной информации. Можно наметить основные
принципы, которые применялись в ходе работы над интерпретацией текстов.
(1) Необходимо учитывать методологическую направленность китайских
текстов и преобладание в описании соседей стереотипных характеристик.
Совершенно очевидно, что для древнекитайских хронистов значение истории
было более важным, чем для современных исследователей. Помимо попытки
описать (любое описание субъективно) и оценить (социальный заказ
существовал всегда) исторические события, китайские авторы особенное
внимание всегда уделяли дидактическому компоненту своих сочинений. Это
превращало одно из обычных составляющих исторического повествования
(назидательный уклон) в самоцель. Тем самым история становилась надежным
инструментом для воспевания всего достойного подражания и осуждения всего
недостойного.
Соответственно интерпретация определенных событий, а также описание
соседних с китайцами народов производились под определенным утлом зрения
[29, 23-28].
Китай представлялся ханьцам Срединным государством, центром
мироздания, окруженным со всех сторон варварскими народами [Кроль 1973:
13–27; Kroll 1996: 77]. Недобродетельные кочевники, не обладающие
добродетельными качествами благородного человека (цзюньцзы), это силы Тьмы
– инь. В китайской астрологической системе им даже была отведена планета
Меркурий (чэнь-син), которая ассоциировалась с севером, зимой, с военными
действиями [Сыма Цянь 1975: 284 прим. 132]. Номады обладают сердцем диких
птиц и зверей, – предупреждал императора У-ди один из крупных чиновников
государства Хань Ань-го. Поэтому не удивительно, что в описаниях
древнекитайских хронистов хунну предстают неотесанными и жадными варварами,
имеющими лицо человека и сердце дикого зверя. У племени сюньюй нет
почитания старших, у них дикое сердце [Сыма Цянь 1992: 277].
С точки зрения летописца, номады как бы воплощают в себе комплекс всех
возможных и невозможных человеческих пороков: они не имеют оседлости и
домов, письменности и системы летоисчисления (а значит и истории!),
земледелия и ремесла. Они едят сырое мясо и с пренебрежением относятся к
старикам, не заплетают волосы по китайскому обычаю и запахивают халаты на
противоположную сторону. Наконец, они женятся даже на своих собственных
матерях (!) и вдовах братьев. Ну как можно относиться с уважением к такому
народу?!
Интересно, что такая характеристика древних номадов мало чем
отличается от описания народов кочевников более позднего времени.
Характеризуя последних, китайские историки не скупятся на отрицательные
эпитеты: не имеют постоянного места жительства, злы, глупы, склонны к
насилию и грабежам, алчны, хитры, беспринципны, лживы и пр. [Хафизова 1995:
55–57]. У тюрок, например, мало честности и стыда; не знают ни приличия,
ни справедливости, подобно древним хуннам [Бичурин 1950а: 229].
Из перечисленных выше стереотипных оценок вырисовывается типичный
образ северного варвара, который, однако, далеко не соответствует
реальной действительности. Можно привести, возможно, ставший уже
хрестоматийным пример из истории хунну: китайские хронисты постоянно
подчеркивают, что номады не имеют оседлости, тогда как при внимательном
чтении тех же самых источников выясняется, что в Хуннской империи
существовали и укрепленные валами населенные пункты, и категории лиц,
занимавшихся земледелием и ремеслом [Давыдова, Шилов 1953; Рижский 1959:
131; Давыдова 1965; 1978; 1985: 68; 1995: 43; Коновалов 1976: 210; Кызласов
1984: 21–23; Данилов 1996; и др.]. Наличие поселений и городищ у хунну,
земледельческого и ремесленного укладов подтверждаются данными
археологических исследований.
Отчасти такая направленность древнекитайских текстов может быть
объяснима милитаристским характером внешней политики кочевых обществ. Но
китайская ксенофобия распространялась не только на кочевников. Китайцы
отрицательно отзывались и о земледельческих народах Средней Азии, и о
русских, и о англичанах. Чаще всего подчеркивалось коварство и двуличность
иноземцев [Хафизова 1995: 60].
Данный вывод справедлив не только в отношении китайских летописей.
Конфуцианский призыв видеть в номадах диких зверей очень похож на совет
Аристотеля Александру Македонскому: подходить к эллинам как к родным и
близким людям, тогда как в варварах видеть лишь животных [Крюков и др.
1983: 347–348]. Поэтому столь же осторожно следует относиться к оценкам
античных авторов. Аммиан Марцеллин [XXXI, 2, 10], например, характеризует
европейских гуннов как банду разбойников, не имеющих крепкой
государственной власти: Без определенного места жительства, без дома, без
закона или устойчивого образа жизни кочуют они, словно вечные беглецы с
кибитками, в которых проводят жизнь.
Между тем, внимательное чтение тех же источников и современные
исследования показывают, что гуннское общество представляло собой империю,
разделенную на три улуса. Гунны имели мощную, хорошо вооруженную армию,
умели брать приступом города, их правители вели дипломатические отношения с
соседними странами, разработали хитроумную политику чередования набегов и
вымогания даров, подобную внешнеполитической стратегии их далеких азиатских
предков. Ставка гуннов представляла собой настоящий город [32, 54–63].
Еще один характерный пример китайского видения культуры номадов:
постоянное подчеркивание того, что хунну плохо относятся к отцам [Лидай
1958: 30; Кюнер 1961: 312; Материалы 1968: 45; Сыма Цянь 1992: 272]. По
всей видимости, здесь присутствует едва ли не в чистом виде конфуцианское
видение вопроса: поскольку номады – это недобродетельные варвары, то,
следовательно, и к старшим они должны относиться не так, как
добропорядочные конфуцианцы. В то же время любому исследователю, хотя бы
поверхностно знакомому с этнографией скотоводческих народов, хорошо
известно, какое значение в жизни кочевников имеет почитание старших
родственников.
Правда, есть не меньший соблазн видеть в этой фразе не только (и не
столько) конфуцианскую позицию китайских хронистов, но и специфическое
отношение к собственной жизни воина-степняка, для которого смерть в бою
считалась более почетной, чем спокойная старость в окружении детей и
внуков.
Как мирный образ жизни приятен людям спокойным и тихим, – писал об
аланах Аммиан Марцеллин, – так им доставляют удовольствие опасности и
войны. У них считается счастливым тот, кто испускает дух в сражении, а
стариков или умерших от случайных болезней они преследуют жестокими
насмешками, как выродков или трусов [18, 2-22].
Данная воинственная идеология всадничества нашла отражение даже в
более позднее время, например, в нартском эпосе [Цюме-зиль 1990: 199–204;
ср. рассказ Чжунхана Юэ: Лидай 1958: 30; Кюнер 1961: 312; Материалы 1968:
46]. Но это совсем не значит, что сыновья плохо относились к родителям.
Скорее наоборот, в силу преобладания клановой патронимической организации
старшие родственники пользовались почетом, уважением и определенными
привилегиями.
В ряде случаев необходима внутренняя критика источников. Так, например, все
китайские хронисты отмечают, что все хунны питаются только мясом домашних
животных [Лидай 1958: 3; Материалы 1968:34]. Между тем хорошо известно, что
основная пища кочевников – молочные продукты животноводства. Основная часть
номадов питалась мясом только по праздникам, осенью при забое скота, при
гибели животных, а также в случае посещения их кочевий гостями. Всякий
приезд издалека любого чужака, тем более китайца, воспринимался как
неординарное событие. Обычай гостеприимства строго предписывал накормить
чужеземца мясом баранины. Не удивительно, что у китайцев сложилось
представление, что кочевники употребляют в пищу исключительно мясо своих
животных.
Для китайских хронистов характерно определенное искажение описываемых
событий. Любое посольство, прибывшее в Китай, трактуется в источниках как
принятие вассалитета от империи, в летописях явно преувеличивается
облагораживающее влияние китайской цивилизации на грубых, неотесанных
варваров, их желание заимствовать конфуцианские ценности. Любые подарки (а
ведь речь идет об архаических обществах, в которых доминировали ценности не
рыночной, но престижной экономики) интерпретировались китайскими
хронистами как дань. Более того, иногда они намеренно стирали грань между
данью и иными формами политико-экономических отношений. В их интерпретации
даньюпредстают и торговые поставки номадов на китайские рынки, пошлины за
переход границы и т.д. [37,34-39].
Это относится и к описаниям военных столкновений с номадами, в которых
с большой неохотой приводятся потери ханьских армий и в то же время
несколько преувеличиваются любые победы. Правда, не исключено, что цифрам
военных достижений ханьцев можно верить, так как за соответствующие
приписки военачальники могли быть сурово наказаны [Сыма Цянь 1984:
658–659].
(4) Социальная структура хунну отражена в китайских терминах. Так,
например, к правителям уделов Хуннской державы использован китайский термин
вон (князь). В.А. Панов считает, что это дело рук Сыма Цяня, который ввел
понятие князь, поясняя тем самым, что речь вдет о правителе во многом
самостоятельного удела. Свою аргументацию Панов основывает на аналогии с
древнетюркской титулатурой. В Тан шу [Бичурин 1950а: 273] упоминается,
что знаменитый Кюльтегин имел титул восточного чжуки-князя (эта традиция,
видимо, досталась от хуннов), хотя на тюркском (об этом имеется
соответствующая запись в рунах) данный титул назывался туг (знамённый, от
тюрк, туг – знамя). Приставка ван была добавлена китайцами для большей
солидности [ 19, 32-34].
Помимо этого, китайские термины использовались для описания хуннских
функционеров более низкого ранга. Так, под 59 г. до н.э. в Хань шу
упоминается должность чэнсяна. B.C. Таскин указывает, что в китайской
бюрократической терминологии данный термин обозначает главного помощника
императора [Материалы 1973: 140 прим. 37]. В то же самое время очевидно,
что у хунну не было ни императора, ни аналогичного номенклатурного чина. По
всей видимости, при описании политической жизни номадов так же следует
относиться и к использованию таких специальных должностей, как правитель
дел (по Н.Я. Бичурину [1950а: 76]) или старший делопроизводитель ставки
(по B.C. Tacкину [Материалы 1973: 21]), в оригинале чанши – старший
историк [Лидай 1958: 191], а также чиновник (по Н.Я. Бичурину –
церемониймейстер [1950а: 68], отвечающий за прием иностранных послов
[Лидай 1958: 46–47; Материалы 1968: 56].
Данное явление не уникально. Средневековые европейские путешественники
(Марко Поло, Плано Карпини, Рубрук и др.) описывали монгольское общество в
привычных для них понятиях: император, бароны, рыцари, чиновники.
Нечто подобное можно встретить в описаниях европейцами архаических народов
Америки, Африки и Океании. Свидетельства европейцев пестрят такими
терминами, как короли, феодалы, сеньоры и т.д., тогда как
исследования этнографов-антропологов нашего времени убедительно показали,
что социальное устройство данных народов к европейскому феодализму не имеет
никакого отношения. По этой причине необходимо критически воспринимать
специальную терминологию, обозначающую те или иные категории лиц в хунн-
ском обществе. Можно только согласиться с мнением Г.Е. Маркова,
отметившего, что нередко используемые авторами древних и средневековых
хроник знакомые термины при перенесении их на описание кочевой среды только
вводили исследователей последующих поколений в заблуждение [1976: 44]. С
данной точки зрения, например, не столь принципиально, в каких терминах
переводить названия титулов хуннской элиты (да чэнь) из знаменитого
описания политической системы хунну из 110 цзюаня Ши Цзт, как старейшин
[Бичурин 1950а: 49], как сановников, как начальников [Материалы 1968:
40] или просто как лидеров (leaders) [Watson 1961: 163]. Более
существенным представляется выявление функций и статуса данных лиц в
исследуемом обществе[ 36,31- 33].
(5) В текст китайских летописей оказались включенными сюжеты эпоса,
записанные китайскими летописцами со слов их информантов. Это предполагает
необходимость соответствующей критической переоценки данной информации.
Судя по всему, для Сыма Цяня не было характерно критическо-рациональное
отношение к собственным источникам информации, то, что в нынешней
исторической науке принято называть источниковедческой критикой.
В отборе фактов он без колебаний следовал уже сложившейся традиции,
суть которой сводилась не столько к стремлению точно рассказать, как все
было, сколько к тому, чтобы дать понять читателю, как все должно было быть
[ 19, 37].
По этой причине все включенные в китайские династийные сочинения о
народах Центральной Азии генеалогические сюжеты (легенды о происхождении
тюрок и уйгуров, легенды о чудесном происхождении правителя (Таньшихуай,
Абаоцзи, Чингисхан) и т.д.) необходимо воспринимать как произведения эпоса,
но не как исторические тексты. Данная проблема, судя по всему, имеет более
широкий контекст. Во всяком случае, можно привести немалое количество
древних европейских источников, в которые были включены элементы эпической
традиции кочевников. Такие вставки отмечены, например, у Прокопия
Кесарийского в Войне с вандалами* (кн. I, IV, 29–35).
При исследовании этих сюжетов необходимо иметь в виду следующие
обстоятельства.
1. Данные произведения не являются собственно историческими источниками.
Они не могут использоваться для восстановления картины исторических
событий.
2. Для их изучения необходимо пользоваться специальными методами
фольклористики.
3. Эти произведения необходимо рассматривать как важный источник по
этногенезу и истории культуры и идеологии.
1.2. Первые сообщения античных авторов о гуннах.
Изучение памятников южнорусских степей гуннской эпохи и определение
хронологии их показало, что в целом они относятся к первой половине
—середине V в., и, следовательно, являются отражением культуры кочевых
племен эпохи господства здесь гуннов, в формировании которой последние
играли немаловажную роль.
Историю европейских гуннов можно разделить на четыре этапа: I —нашествие
гуннов в южнорусские степи (370—378 гг.); 2 — образование и господство
гуннского племенного союза в Северном Причерноморье (378—445 гг.); 3 —
организация державы Аттилы в Паннонии (445—454 гг.); 4— распад гуннского
племенного союза (454 —вторая половина V в.). В литературных источниках эти
этапы освещены неравномерно. Наиболее подробные сведения относятся к
первому и третьему этапам, когда история гуннов тесно переплелась с
судьбами народов Римской империи. Значительно меньше данных и более трудных
для понимания представлено по второму и четвертому этапам.
Однако прежде чем перейти к описанию исторических событий, связанных с
вторжением гуннов в конце IV в. в Восточную Европу, остановимся на
некоторых сообщениях античных авторов более раннего времени, в которых
упоминаются племена созвучные с этнонимом гунны [36,47-58].
Некоторые исследователи считают, что унны Дионисия есть
лишь искаженное описание страбоновских Витиев—утиев (Оштю:), то есть
ошибка, допущенная малосве-дующнми переписчиками, которые якобы заменили
незнакомое имя на имя известного им племени (ТЬотрзоп, 1948, р. 20). Однако
такое предположение нам представляется не бесспорным. Поэтому, прежде всего
обратимся к тексту Страбона, в котором упоминаются утии. Страбон пишет:
Наши современники называют Даями кочевников, живущих на побережье
Коспийского моря по левую руку для вплывающего з него и называемых также
Парнами. Далее в промежутке лежит пустыня, а за нею Иркания, у которой море
уже расширяется до соприкосновения с Мидий-скими и Армянскими горами. Форма
этих гор лунообразна у подошв, которые, оканчиваясь у моря, образуют
внутреннюю часть залива. Эти горные склоны, начиная от моря до вершин, на
небольшом пространстве заселяет часть Албанцев и Армян, а большую часть
занимают Гилы, Кадусии, Амарды, Витии и Анариаки. Однако большую часть
побережья в горной стране занимают Кадусии, на пространстве почти 5000
стадий, Из этого отрывка явствует, что Страбон описывает расположение
прикаспийских народов с северо-восточной стороны, далее спускается к югу и
затем переходит на западное побережье, где в первую очередь, отмечает
албанцев и армян. Поэтому можно предположить, что племена, упомянутые после
албанцев, находятся севернее. Однако из других отрывков Географии
Страбона выявляется более точная последовательность этих народов. Описывая
путь вокруг Ирканского моря, то есть южной части Каспийского моря, Страбон
сообщает: По словам Эратосфена, известный Еллинам путь вокруг этого моря,
составляет вдоль областей Албанцев и Кадусиев 5400 стадий, затем вдоль
страны Анариаков, Мардов и Ирканов до устья реки Окса 4800, а отсюда до
реки Иаксарта — 2400. В этом отрывке описание определенно ведется с запада
на юг, начиная с албанцев, и далее на восток. Таким образом, кадусии,
ариаки, марды оказываются не севернее, а южнее албанцев. Та же картина
наблюдается и в сообщении Страбона об азиатских Таврах, в котором он
отмечает, что северные части его заселяют во-первых Гилы, Кадусии, Амарды,
как сказано выше, и некоторые из Ирканцев, затем народы: Парфянский,
Маргианский и Арийский, потом пустыня..,, которую отделяет от
Иркании, река Сарний, если идти к востоку и реке Оху. И хотя утии
упомянуты только в одном отрывке, где они помещаются между амардами и
анариаками, учитывая данные всех трех приведенных выше отрывков из
Географии Страбона, становится очевидным, что племена вдоль южной части
Каспия — Ирканского моря располагаются в следующем порядке—-албанцы,
армяне, гилы, кадусии, амарды, утии, анариаки, иркаиы.
Как полагает К. В. Тревер, утии являлись одним из коренных племен
албанского народа. Свое предположение К. В. Тревер основывает на предании,
сохраненном Мо-иссеем Хоренским и Моиссеем Каланкатуйским, согласно
которому утии считаются потомками мифического албанского предка правителя
Арана, посаженного в Албанию якобы легендарным ариан-ским царем Валаршаном.
В этой связи интересно свидетельство древних армянских историков о
существовании области Отяно (по-гречески) или Утик (по-армянски) на
побережье Куры, входившей в IV веке в состав Армении, а затем, ставший
территорией Албанского царства [42,23-45].
Таким образом, утии несомненно локализуются в горной стране, в Закавказье,
и упоминаются в блоке вместе с албанцами, кадусиями, амардами, анариаками,
ирканами. Унны же Дионисия отделены от этой группы племен каспийцами. Если
же предположить, что переписчик Дионисия исказил написание страбоновских
утиев, сделав из них уннов, то почему же ему понадобилось изменить их
место в списке перечисленных Страбоном племен. Не мог этого сделать и сам
Дионисий, который, определенно, .использовал данные Страбона. В частности,
перечисленные Дионисием племена, живущие в гористой стране и вблизи них—■
албанцы— кадусии — марды — ирканы — почти полностью соответствуют перечню
племен в одном из отрывков Страбона. Пересказывая Эратосфена, он описывает
племена, обитавшие вокруг Ирканского моря — албанцы — кадусии — анариаки —
марды ■— ирканы. Доказав, как мы полагаем, невозможность отождествления
уинов Дионисия с утиями Страбона попробуем решить еще один не менее важный
вопрос — где следует помещать на карте уннов. В современной литературе
существует мнение, что последние обитали на территории между Каспийскими и
Аральским морями. Однако, на наш взгляд, такое предположение не
подтверждается анализом письменных источников.
К сожалению, данная точка зрения специально не рассматривалась
исследователями, и потому мы не можем судить, что послужило основанием для
ее появления.Предлагая свою трактовку локализации уннов Дионисия, мы
исходим из того, что сведения автора являются полноценным источником и не
содержат ошибок переписчика.Если предположить, что унны жили к востоку от
Каспийского моря, то тогда сведения о перечисленных Дионисием за уннами
племенах вступают в противоречие с описаниями других авторов и, прежде
всего с приведенными выше сообщениями Страбона. Обратимся вновь к
упомянутым трем отрывкам страбоновской Географии, в которых перечисляются
с некоторым изменением одни и те же племена[26,76].
Существенным для решения нашей проблемы является факт
местоположения ирканцев. В тех случаях, когда Страбон, описывая расселение
племен вокруг Ирканского моря — южной части Каспия, начинает с западной
стороны, ир-канцы оказываются на последнем месте после албанцев — каду-сиев
— анариаков и мардов, там же, где он дает описание племен, начиная с северо-
востока, а затем отступает на восток и далее на юго-запад, страна Иркания
оказывается на третьем месте сверху, то есть после даев, живущих на
побережье Каспийского моря по левую руку для вплывающего в него и
пустыней, лежащей в промежутке между территорией даев и Ирканией. В таком
случае Иркания (страна ирканцев) предшествует перечисленным выше народам
ирканского побережья.
У Дионисия иркаицы же занимают предпоследнее место и записаны после
албанцев, кадусиев и мардов. Такая последовательность в перечни племен
указывает, как мы полагаем, на то, что Дионисий перечисляет жителей
побережья Каспийского моря, начиная с северо-запада и затем, идея вдоль
западного побережья, спускается на юг. Не противоречит этому и помещение
каспийцев между унами и албанцами. Упоминание о каспийцах — каспиянах мы
также находим у Страбона, который пишет: В состав Албанской земли входит
также Каспиана, названная по имени каспийского народа, от которого получило
название и море и который теперь уже не существует. Далее он сообщает: По
словам Эратосфена туземцы называют Кавказ Каспием, быть может
переименованный так по имени каспиев. Плиний Секунд (23—79 гг. н. э.)
также отмечает, что по западному берегу Каспийского моря живут каспии: От
Кира (р. Кура — И. 3.) море получает название каспийского, по берегу живут
Каспии. Не противоречат такому толкованию и сведения Помпония Мела
(середина I в.), который, описывая Каспийское море, отмечает: направо от
устья (Каспийского моря — И. 3.) по берегам пролива живут скифы —
кочевники, далее у Каспийского залива живут Каспии и Амазонки, называемые
савроматидами. У Ирканского моря — албанцы, мосхи, ирканы. . .[41,34-43].
Из всех приведенных отрывков очевидно, что Каспии находились на
западном побережье рядом с албанцами, а вернее севернее их. Особенно важны
в этом отношении данные Помпония Мела, из которых следует, что каспияне
жили вдоль Каспийского залива, то есть по побережью средней части
Каспийского моря, которую древние авторы отделяли от южной, называемой
Иркан-ским морем или заливом, и от северной, известной под названием
Скифского залива. Соединяющий якобы Каспий с океаном пролив отождествлялся
в древности с Волгой, Место, где пролив впадает в Каспийское море, обычно
называют устьем.
Таким образом, северо-западная сторона, с которой начинает описание
племен Дионисий, находится справа от пролива, то есть справа от вплывающего
в море, и, вероятно, соответствует правобережью Каспийского моря,
примыкающего к степным территориям от Волги до Кавказских гор. На этом
пространстве Дионисий размещает сначала скифов (по устью Каспийского моря),
потом уннов, а за ними каспийцев, далее следует перечисление народов,
живущих в гористой стране и вблизи нее {албанцы, ка-дусии, марды, ирканы и
тапиры), то есть племена, населяющие побережье Ирканского залива — южной
части Каспийского моря, прилегающей к Кавказским горам, и Закавказские
территории. Мы не можем точно назвать область обитания уннов, однако,
совершенно определенно, что она находилась на западной стороне Каспийского
моря, а не на восточной[17,36-47].
Предположительно уннов можно локализовать в районе между реками
Кума и Терек. Другой вопрос, можно ли отождествлять уннов Дионисия с
гуннами, появившимися в Восточной Европе в последней четверти
IV в. Дать определенный ответ на этот вопрос весьма затруднительно. Здесь
можно лишь высказать предположения. Среди перечисленных Дионисием народов
за исключением уннов все остальные племена хорошо известны по более ранним
источникам. Но такое явление мы можем наблюдать у многих авторов, когда,
наряду со старыми явно заимствованными у других писателей именами,
появляются новые названия племен — современников самого автора. Также в
сочинениях древних историков и географов разных эпох одни и те же народы
перемещаются с одной территории на другую, благодаря чему можно
проследить передвижение племен, появление нового и исчезновение старого
населения. Возможно, и Дионисий, описывая жителей побережья
Каспийского моря, используя ранние сообщения, вставил в свой перечень
имя народа, которое впервые стало известно именно в его время.
Косвенно на локализацию уннов Дионисия в области бассейна рек
Кумы и Терека и на возможное отождествление уннов с гуннами Аммиана
Марцеллина указывает отрывок из сочинения писателя VI в. Иордана, который,
описывая границы Скифии, на землю которой вступили готы, выйдя из
Скандинавии, сообщает: Скифия погранична с землей Германии вплоть до
того места, где рождается река Истр (Дунай — И. 3.) и прострирается
Мурсианское озеро; она (Скифия —И. 3.) тянется до реки Тиры, Данастра
(Днестр — И. 3.) и до горы Тавры —не той, что в Азии, а собственной, то
есть скифской — по всей прилегающей к Мэотиде местности и за Мэотиду, через
Босфорские проливы (Керченский пролив — И. 3.) до Кавказских гор и реки
Аракса (Арагва — И. 3.); затем она (Скифия — И. 3.), загнувшись в
левую сторону за Каспийское море, а это последнее возникает на
крайних границах Азии, от северо-восточного океана, в виде гриба,
сначала тонкого, потом широчайшей круглой формы, склоняется к области
гуннов и отступает до албанов и серов.
Из этого описания следует, что Иордан, доведя территорию Скифии до
Кавказских гор и до реки Арагвы (Араке), затем поворачивает налево, огибая
Каспийское море с западной стороны, и поднимается до степных территорий,
где и отмечает область гуннов, а затем отступает к землям Албании и серов.
Серы — это название китайцев, принятое в традиционной литературе. Однако
вряд ли здесь имеются в виду собственно китайцы. Как отмечают многие
исследователи имя серы по мере передвижения центров торговли шелком к
западу переносилось на среднеазиатские народы, в частности, на согдийцев. В
этом смысле употребляет их и Иордан. Не случайно поэтому указывая на
пограничные со Скифией народы и страны Иордан сообщает, что восточными
соседями Скифии были серы, живущие у самого ее начала на берегу Кас-
кийского моря. Владения гуннов же оказываются выше албанских, последние
вместе с Персией, Иберией, Понтом и нижним течением Истра составляют южную
границу Скифии. И, если предположить, что Иордан описывает территорию
Скифии в период переселения готов в Северное Причерноморье в III в., то,
очевидно, имя гуннов было уже известно к тому времени, как и их место
обитания. В свете данного сообщения становится и более вероятной
предложенная нами трактовка отрывка Дионисия о локализации уннов в районе
между Тереком и Кумой с[21,45-48].
Небезынтересным является и упоминание племени хунов на карте
Птолемея, греческого географа II в. Описывая население Европейской Сар-
матии, Птолемей отмечает, что между бастарнами и роксоланами живут хуны,
которые таким образом оказываются на территории между Днепром и Азовским
морем. Данный отрывок, как мы полагаем, является отголоском тех событий,
которые имели место в Центральной Азии в конце I в. до н. э. — I в. н. э.,
после раскола хуннов на северных и южных. При этом, как известно из
китайских письменных источников, южная группа хунну попала под влиянием
Китая, а северная после многочисленных поражений, нанесенных сяньбинскими и
китайскими войсками, ушла в 93 году нашей эры на запад в Джунгарию. Какова
была судьба ушедших хунну, с какими народами сталкивались они на своем пути
и как далеко продвинулись на северо-запад — об этом никаких сведений в
литературной традиции не имеется. Однако именно к этому времени, то есть к
I—III вв., как мы видели, относятся первые упоминания племен уннов — хуннов
— гуннов в европейских источниках. Не исключено, что в результате
постоянных воин и экспансий какие-то небольшие группы центральноазиатских
хунну проникли в I—II в. на территорию южнорусских степей. В. В. Латышев,
комментируя сообщение Птолемея, рассматривает его как самое раннее
упоминание о тюркском племени гуннов.
Однако, как показывает археологический материал, первые
проникновения хунну в Восточную Европу, если таковое имело место, не
произвели каких-либо существенных изменений в составе населения и
характере культуры данной области. Таким образом, судьба птолемеевских
хунов остается неясной. Вполне возможно, что пришельцы были ассимилированы
местным сарматским населением. В этом отношении заслуживает внимания
необычность некоторой части погребального инвентаря, обнаруженного в
кургане 51 Сусловского могильника Саратовской области в Нижнем Поволжье. В
погребении I в., совершенном по сарматскому обряду, был похоронен молодой
мужчина с оружием явно восточного происхождения, резко отличающимся от
обычного для данной эпохи вооружения сарматского воина. Многие
исследователи неоднократно указывали на особенности погребального комплекса
в сусловском захоронении (Минаева, 1927, с. 116), из которого происходит
длинный меч без металлического навершия с бруско-видным перекрестием,
покрытым бронзовой пластиной, крупные наконечники стрел с опущенными
жальцами и крупный ромбовидный наконечник длиной 10 см, костяные обкладки
сложносостав-ного лука. Подобные мечи и наконечники стрел с опущенными
жальцами встречены в памятниках I в. до н. э.— 1 в. н. э. Средней Азии, в
могильниках типа Тулухарского, Лявандакского и Кую-Мазарского. Но наиболее
интересен ромбовидный наконечник стрелы, который по своим размерам и форме
полностью идентичен ранним образцам хуннских наконечников Монголии и
Забайкалья [36, 46-53].
Невольно возникает соображение, что умерший был чужеземцем, а потому
с ним в могилу было положено не сарматское, а его родовое оружие, то есть
оружие его предков. Вероятно, можно предположить, что здесь мы напали на
след затерявшихся в евразийских степях первых переселенцев хунну,
впоследствии птолемеевских хунов.
Первые достоверные сведения о гуннах Европы относятся к сообщениям римского
писателя конца IV в. Аммиаиа Марцел-лина — современника гуннской экспансии
на Запад. Период гуннского завоевания и господства гуннов в Восточной
Европе открывают новую эпоху в истории южнорусских степей, ознаменовавшуюся
распадом политических объединений готов, сарматов и аланов, которые первыми
почувствовали всю силу сокрушительного удара гуннских орд. Экспансия гуннов
в Европу, их стремительное продвижение на запад, потрясли и цивилизованные
круги римского общества. Вот почему кроме Аммиана Марцеллина подробные
описания и просто упоминания этих событий оставили многочисленные авторы —
историки, писатели, поэты и т. д. И, прежде всего, все они подчеркивали
необычайную жестокость гуннских завоевателей. Так, Аммиаи Марцеллин писал,
что этот неукратимый народ, пылающий неудержимою страстью к похищению
чужой собственности, двигаясь вперед среди грабежей и резни соседних
народов, дошел до земли Аланов, прежних Мас-сагетов. Клавдий Клавдиан —
римский поэт (375—404 гг.) писал: Север не питает ни одного племени более
свирепого. Авзоний — поэт (умер после 393 г.) также упоминает свирепых
гуннов. Жестокость гуннов подчеркивает и Евсевий Иероним, который писал в
389 г.: Вот весь Восток задрожал при внезапно разнесшихся вестях, что от
крайних ... продолжение
Вы можете абсолютно на бесплатной основе полностью просмотреть эту работу через наше приложение.
Похожие работы
Дисциплины
- Информатика
- Банковское дело
- Оценка бизнеса
- Бухгалтерское дело
- Валеология
- География
- Геология, Геофизика, Геодезия
- Религия
- Общая история
- Журналистика
- Таможенное дело
- История Казахстана
- Финансы
- Законодательство и Право, Криминалистика
- Маркетинг
- Культурология
- Медицина
- Менеджмент
- Нефть, Газ
- Искуство, музыка
- Педагогика
- Психология
- Страхование
- Налоги
- Политология
- Сертификация, стандартизация
- Социология, Демография
- Статистика
- Туризм
- Физика
- Философия
- Химия
- Делопроизводсто
- Экология, Охрана природы, Природопользование
- Экономика
- Литература
- Биология
- Мясо, молочно, вино-водочные продукты
- Земельный кадастр, Недвижимость
- Математика, Геометрия
- Государственное управление
- Архивное дело
- Полиграфия
- Горное дело
- Языковедение, Филология
- Исторические личности
- Автоматизация, Техника
- Экономическая география
- Международные отношения
- ОБЖ (Основы безопасности жизнедеятельности), Защита труда
