ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА СУДЕБНОЙ ВЛАСТИ: ГЕНЕЗИС И РАЗВИТИЕ
ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА СУДЕБНОЙ ВЛАСТИ: ГЕНЕЗИС И РАЗВИТИЕ
1.1 Зарождение судебной власти в Республике Казахстан
1.1.1 Суд биев – историческая основа осуществления правосудия. Значение
суда биев в процессе развития судебной власти
Казахский суд биев, несомненно, представляет собой яркий пример
института, осуществлявшего правосудие в системе традиционного права. Суд
этот, просуществовавший на протяжении XV – начала XX вв., конечно же,
является отнюдь не застывшем в своем развитии институтом. Напротив, суд
биев под влиянием внутренних и внешних факторов, постоянно проходил процесс
эволюции, при этом объективно отражая политические реалии. Необходимо
отметить, что в большинстве случаев каждый новый этап развития суда биев
как правового и процессуального института объяснялся в большей степени
политическими причинами, нежели факторами чисто правового характера.
В рамках настоящей главы считаю необходимым проследить эволюцию суда
биев с его зарождения и до окончательного упразднения.
По мнению многих исследователей рассматриваемого правового института,
своеобразным предшественником суда биев являлся суд монгольских племенных
старейшин, носивших титул бэки. В Тайной истории монголов содержится
несколько сообщений, косвенно свидетельствующих о наличии у бэки монополией
правового знания, так как в монгольском обществе до конца XII в. именно эта
категория знати обладала данной функцией, которое, в свою очередь,
передавалось из поколения в поколение в устной форме. Таким образом, именно
бэки имели право толковать право, а следовательно – и осуществлять суд в
возглавляемых ими родах и племенах. Право в таких условиях являлось, по
выражению исследователей, своего рода правовой фикцией: формально оно
считалось неизменным и незыблемым, но фактически значение его конкретных
положений зависело от усмотрения привилегированного сословия, обладавшего
правом толкования права. Не удивительно, что Чингис-хан в процессе
объединения монгольских племен под своей властью всячески старался
ограничить власть бэки, которую, в конце концов, полностью упразднил. На
смену потомственным родовым и племенным вождям пришли назначаемые ханом
гражданские и военные управители, в подчинении которых нередко находились
представители различных родов и племен, живших по разным обычаям.
Соответственно, в новых политических реалиях родоплеменные суды просто-
напросто не могли существовать – их заменила созданная Чингис-ханом система
судов-заргу, судьи которых (заргучи) назначались ханом и действовали на
основании выдававшихся им ярлыков. Правовой основой их деятельности
являлось уже не обычное право монгольских племен, а имперское
законодательство – Великая Яса Чингис-хана и ярлыки ханов.
Предпосылкой появления суда биев послужили именно ослабление
централизованной власти ханов, упадок административной и, соответственно,
судебной системы и дальнейшей необходимости наличия хотя бы какой-то
системы правосудия. Наилучшим выходом для кочевых племен Золотой Орды стал
как раз суд биев, базировавшийся на существующих обычаях и традициях и
осуществлявшийся наиболее уважаемыми представителями рода. Таким образом,
его правовой основной стали, во-первых, древние и уважаемые правовые
обычаи, представлявшие собой юридическую базу, а также признание
авторитета лиц, осуществлявших правосудие, то есть легитимность судей.
Именно этот момент отражает уникальность казахского суда биев как судебной
системы – правосудие осуществляли лица, которым доверяли другие участники
судебного процесса, мнение которых они не только обязаны были выполнять в
силу предписаний закона, но и стремились выполнить из-за личного уважения к
самим судьям. Не случайно исследователь начала ХХ в. Л. А. Словохотов
определял суд биев как любимую народом и следовательно действительную
судебную власть. Уникальным элементом судебной системы казахов являлся и
статус самих биев, которые, с одной стороны, считались носителями
формальной судебной власти, а с другой – обладали личным авторитетом в
глазах членов своих родов и племен, что лишь укрепляло их значение и
обеспечивало эффективное исполнение принимаемых ими судебных решений.
Казахское понятие "бий" (би) происходит от тюркского бег (бек, бей) -
традиционного титула, которым в тюркских сообществах наделялся, как
правило, знатный, состоятельный или могущественный в ином отношении
человек. В казахской степи титул бий был не столько наследственным или
жалуемым, сколько заслуженным почетным званием. Бии не назначались и не
избирались.
Соискатель (кандидат) мог иногда определяться, выделяться биями,
аксакалами и другими уважаемыми и умудренными жизнью людьми, первоначально
оказывавшими ему определенную поддержку, но стать бием можно было лишь
после народного признания претендента.
Основными требованиями к таким людям были: доскональное знание норм
обычного права, обладание ораторским талантом и честность.
Бесчестный человек неизбежно утрачивал звание бия, так как никто не
считал возможным обращаться к нему за справедливым решением. Безупречная
репутация являлась необходимой и достаточной гарантией правосудия. Однако
для признания претендента отвечающим этим требованиям нужно было показать
свое умение на практике, приняв участие в каком-либо судебном (правовом)
споре. Успех в подобном деле фактически обеспечивал признание соискателя
бием.
Иные критерии (социальное происхождение, возраст и др.) не имели
решающего значения. Например, исследователи иногда отмечают довольно ранний
даже для тех времен возраст, когда претендент признавался бием. Обычно бии
происходили из простолюдинов, не отличаясь родовитостью, хотя были известны
бии из султанов. Звание бия являлось своеобразной бессрочной лицензией на
легальную юридическую практику в качестве судьи или адвоката. Кроме того,
по своему положению в обществе бий мог быть главой общины (рода),
советником хана или султана, свободным поэтом-рыцарем, то есть мог
заниматься административной, военно-политической, дипломатической или иной
общественно значимой деятельностью. [1]
Согласно короткой, но очень емкой и блестящей по содержанию записке о
судебной реформе от 28 февраля 1864 года знаменитого ученого,
путешественника, писателя, видного сына казахского народа Чокана
Валиханова: Возведение в звание бия не обусловливалось у киргиз (во
времена российской империи казахи назывались киргизами или киргиз-
кайсаками) каким-либо формальным выбором со стороны народа и утверждением
со стороны правящей народом власти; только глубокие познания в судебных
обычаях, соединенные с ораторским искусством, давали киргизам это почетное
звание.
Чтобы приобрести имя бия, нужно было киргизу не раз показать перед
народом свои юридические знания и свою ораторскую способность. Молва о
таких людях быстро распространялась по всей степи, и имя их делалось
известным всем и каждому. Таким образом, звание бия было как бы патентом на
судебную и адвокатскую практику. Дети лиц, носивших звание биев, имея
большую юридическую практику, обыкновенно наследовали знания и вместе с тем
и звания своих отцов. Впрочем, из этого вовсе не следует думать, что звание
биев было у киргиз когда-либо наследственным. Мы знаем много киргиз, отцы
которых были известными биями, но которые сами не носят этого звания.
Такое определение биев с поправкой на время и систему законодательства на
наш взгляд вполне подходит и к нынешним арбитрам.
Далее Ч. Валиханов пишет: Суд биев производился словесно, публично и
во всех случаях допускал адвокатуру. Он был в таком уважении у народа, что
не требовал и не требует до сих пор никаких дисциплинарных мер. В пользу
суда биев мы можем привести еще один крупный факт, говорящий сам за себя.
Это то, что русские истцы или русские ответчики во многих случаях
предпочитают суд биев русскому следствию.
По мнению исследователей, суд биев получил официальное закрепление в
законах хана Тауке (1680-1715), известных под названием Жеты Жаргы (Семь
установлений, конец XVII в.). Но вряд ли до закрепления в этом правовом
своде деятельность суда совершенно не была институализирована. Напротив,
есть все основания полагать, что в Жетi Жаргы всего лишь имело место
признание de-jure статуса суда биев, прежде существовавшего de-facto. До
нашего времени сохранились отчеты русских чиновников о казахском обычном
праве, составленные в XIX в. и содержащие ряд положений об организации и
деятельности судов биев. При этом сами же чиновники констатировали, что
законы Тауке доныне живут в памяти благоразумнейших киргизов, но, к
сожалению, не исполняются, тогда как описанные ими обычаи представлены как
действующие. Таким образом, нет сомнений, что речь идет о судебных обычаях,
существовавших до создания Жеты Жаргы и переживших это законодательство.
Анализ упомянутых сообщений позволяет сделать вывод о том, что суд биев
представлял собой довольно четко регламентированный судебный институт.
Так, суд возглавлял почетный бий, собирающий для рассмотрения дела
тоже достойных до 6 человек киргизов, сохраняя при этом, руководство
процессом за собой. Представители сторон имели право дать отвод и самому
бию, и привлекаемым им судьям. Процесс носил состязательный характер, т. е.
стороны по очереди доказывали свою позицию. Суд также носил гласный
характер, т. е. при рассмотрении дела могли присутствовать все желающие.
При этом действия, представляющие собой оскорбление суда – крики и брань
перед судьями, драка, нападение друг на друга и пр., оскорбление самого
судьи категорически запрещались и при этом карались крупными штрафами.
Помимо всего, для обращения в суд был установлен даже определенный срок
давности: иск о возмещении вреда за преступление 10-летней давности не
рассматривался.
Тот факт, что суд биев представлял собой юридически совершенный
институт системы правосудия, подтверждается наличием не только судей-биев,
но и целого аппарата, обеспечивающего организацию и проведение суда, а
также исполнение его решений. В частности, для вызова представителей сторон
в суд к ним направлялись специальные гонцы, обладавшие определенным
иммунитетом, так как, к примеру, за их оскорбление и, тем более, причинение
вреда на виновного налагались штрафы. Суд биев привлекал к рассмотрению
дела свидетелей, причем таковыми могли являться далеко не все – не могли
свидетельствовать дети до 15 лет, люди дурного поведения, работники или
слуги представителей сторон, а также дававшие прежде ложные показания. В
том случае, если не находилось достоверных свидетельств вины подсудимого,
то бии прибегали к присяге – в качестве поручителя мог выступить уважаемый
представитель рода. Впрочем, присяга, как уже тогда прекрасно понимали,
являлась крайним случаем и означала своего рода брак в работе суда.
Наконец, назначалось также уполномоченное лицо также из числа биев или
родовых предводителей, следившее за исполнением приговора. В случае
неисполнения решения суда биев потерпевшая сторона могла прибегнуть к
баранте, т. е. отогнать у родичей своего обидчика некоторое количество
скота. В этом случае надзирающий за исполнением решения должен был
отследить, чтобы количество отогнанного скота соответствовало ущербу,
прежде понесенному отогнавшим. Закономерным итогом стало превращение
баранты в своеобразную степную вендетту, в рамках которой каждый имел
некие основания отогнать скот у кого-либо за давние обиды, и подобное
деяние из меры судебного принуждения превратилось, в конце концов, в некое
молодечество, которое, в свою очередь, нередко преследовалось в судебном
порядке. Тем не менее, изначально меры принуждения в сфере исполнительного
производства имели место быть, и лишь специфика степного уклада жизни
обусловила и их форму, и связанные с ней негативные последствия.
Никакой фиксированной оплаты суда биев не существовало, доказательством
этого является то, что чиновники в своих отчетах даже подчеркивали, что бии
не взимают плату за суд. Но традиционно в пользу суда отчислялось до 10%
стоимости иска – своеобразная пошлина бийлик. Это, на наш взгляд, также
свидетельствует об определенной степени институционализации суда, который
рассматривался как некая вознаграждаемая профессиональная деятельность.
Примечательно, что в случае вынесения несправедливого решения бий не
нес никакого наказания, но в дальнейшем к его суду уже не обращались. В
результате каждый судья старался максимально ответственно подойти к делу,
тем самым поддерживая свой авторитет и обеспечивая обращение к себе как к
судье и в будущем. Немудрено, что жалобы на суд биев обычно были весьма
немногочисленны. Весьма важным обстоятельством, благодаря которому суд биев
пользовался большим уважением среди казахов, было то, что бии, принимая
решения, руководствовались не только довольно абстрактными древними
обычаями, но и учитывали реальные обстоятельства конкретного
рассматриваемого дела такие, как личность подсудимого, его имущественное
положение и обстоятельства совершения преступления. С учетом этих факторов
они могли по собственному усмотрению либо смягчить наказание,
предусматриваемое обычным правом, либо наложить более строгое взыскание.
Подобная политика биев как нельзя лучше свидетельствовала о понимании
смысла суда не столько в торжестве абстрактного закона, сколько в реальном
восстановлении нарушенных отношений, максимальном удовлетворении интересов
участников процесса.
Таким образом, как видим, суд биев в XVII в. представлял собой
окончательно сложившийся, жестко регламентированный и довольно четко
формализованный институт, включающий в себя правовую базу и аппарат,
осуществляющий процессуальную деятельность. Не удивительно, что столь
важный социально-правовой институт получил и формально-юридическое
закрепление в своде законов Жетi Жаргы, в составлении которого принимали
участие и наиболее влиятельные бии – Толе би (Старший жуз), Казбек би
(Средний жуз) и Айтеке би (Младший жуз).
Законы Таукехана дошли до нас лишь в виде отельных фрагментов,
представляя собой записи русских чиновников. Тем не менее, даже среди этих
немногочисленных фрагментов значительная часть была посвящена регламентации
деятельности суда. Так, в частности, за биями равно как и за ханами
закреплялось само право творить, подтверждалось взимание пошлины бийлик,
регламентировалось количество свидетелей при рассмторении разных дел, либо
присяга в случае отсутствия или же недостаточного количества свидетелей,
право отвода судей обвиняемым и его причины, разрешалась баранта.
До недавнего времени считалось, что законы Тауке представляет собой
лишь форму фиксации обычных норм казахского права, и потому включение в
него положений о суде биев вполне закономерно. Однако Жеты Жаргы являются
сводом норм обычного права лишь отчасти, преимущественно же выступают
именно как позитивное право, как законы, установленные государственной
властью. И, как представляется, в таком контексте включение в свод законов
Таукехана положений о суде биев имеет еще большее значение: ханы признали
полуофициальный суд биев частью официальной системы государственной власти.
Т. И. Султанов при анализе содержания законов Жетi Жаргы обратил
внимание на совпадение ряда их положений с нормами ойратского правового
свода Их Цааз (Великое уложение), принятого в 1640 г. Батуром-
хунтайджи, справедливо объяснив эти совпадения не столько подражанием
ойратскому кодексу, сколько общими социально-политическими предпосылками
принятия обоих правовых сводов. Приложением к Их Цааз являются два указа
(ярлыка) Галдана Бошугтухана, сына Батура-хунтайджи, регламентирующие, в
том числе и деятельность суда. И если само Великое уложение было принято
гораздо ранее, чем Жетi Жаргы, то указы Бошугтухана – практически в одно
время с законами Таукехана, в 1678 г. Считаем возможным согласиться с Т. И.
Султановым о том, что этот факт не является случайным совпадением, а
представляет собой закономерное отражение политического процесса
централизации власти в обоих государствах, включение суда в систему
государственного управления.
Изменение статуса суда биев путем его регламентации в Жетi Жаргы мало
повлияло на его структуру и процесс, но при этом значительно повысило его
роль в казахском обществе и государстве. До сих пор бии рассматривали
преимущественно частноправовые споры и нетяжелые преступления простых
представителей родов и племен, более серьезные дела передавали на
рассмотрение вышестоящего правителя. Теперь же право суда над султанами
появилось и у биев.
Итак, к середине XVIII в. суд биев достиг своего расцвета и влияния в
казахском обществе. Однако это усиление в дальнейшем привело к тому, что он
сначала был сильно ограничен в правах, а затем и вовсе упразднен.
Попытки ограничить позиции суда биев связаны с принятием ряда казахских
ханов и султанов в российское подданство, следствием чего стало все более и
более активное вмешательство российской администрации в систему управления
в казахском обществе. Не могло это не затронуть и суда биев, как раз в это
время ставшего столь влиятельным, но при этом сохранившего независимость от
центральной власти.
Первый этап имперской политики в Казахстане сводился к попыткам
централизовать и укрепить власть тех ханов и султанов, которые приняли и
признавали российское подданство. Естественно, независимый от ханов суд
биев рассматривался как досадное препятствие в реализации этой политики.
Поэтому еще в процессе переговоров Абулхаирхана с М. Тевкелевым о
вступлении в российское подданство в 1731-1732 гг. рассматривалась
возможность создать альтернативу суду биев – совместный суд, состоявший из
русских чиновников, султанов и родовых старейшин.
Знаменитый ученый, путешественник, писатель Чокан Валиханов в своем
труде от 28 февраля 1864 года проводит сравнение между судами биев и
мирскими судами, которые учреждались и работали в соответствии с правилами
судопроизводства Российской Империи[2]:
1.Бии существуют в неопределенном числе, мировые же судьи полагаются по
нескольку на каждый мировой округ.
2.Бии никем формально не избираются и формально никем не утверждаются.
Значение их основано на частном авторитете, который приобретают они так же,
как в Европе поэты, ученые и адвокаты. Шекспир и Гете считаются всеми за
великих поэтов, но мнение о гениальности их основано не на декретах
правительств и не на формальных выборах народа. Для выбора в мировые судьи
существует определенный порядок и ценз.
3.Бий тогда только судья, когда к нему обращаются тяжущиеся, обращаются
же к нему - пока он пользуется хорошим renommee (франц. - авторитет,
престиж), только потеря авторитета лишает его бийского звания. Мировые
судьи избираются на три года и, пока служат, пользуются постоянными правами
и обязанностями.
4.Бии не получают никакого содержания ни от казны, ни от народа, но
берут бийден бийлаги (арбитражный сбор), а мировому судье полагается из
земского сбора определенная сумма на содержание его самого и на расходы его
по канцелярии.
5.Съезды биев бывают не периодичные, а случайные, а на съезды же
мировых судей назначается определенный срок.
6.Мировой судья решает дела единолично, а суд биев одноличен может быть
только тогда, когда тяжущиеся принадлежат к одному роду с бием и сами
пожелают одного судью.
По судопроизводству:
1. Мировым судьям подсудны: по уголовным делам - маловажные преступления
и проступки и по гражданским - иски на сумму не свыше 500 руб. Биям же
подведомственны все уголовные преступления и проступки, исключая
означенные в 1167 ст., XV т., 2 кн. Уголовных законов, прилож. к 183
ст. того же тома, I кн. Уложения § I, пункт 2 и дополнение к этому
пункту по 2 продолжению, и все дела гражданские киргиз между собой и с
лицами иноплеменными в случаях, когда последние, будучи истцами,
подчиняются сами суду биев (1177 ст., XV т., 2 кн. Уголовного закона и
1133 и 1134 ст., X т., II ч. Гражданского судопроизводства).
2. Бии приступают к рассмотрению дел только по жалобе частных лиц или по
сообщениям полицейских и других властей. Мировые судьи, кроме этих
случаев, разбирают дела по преступлениям и проступкам и по личному
своему усмотрению и дознанию (24 ст. пункт 3 Уголовного
судопроизводства).
3. Бии разбирают и решают дела на своем языке, по своим обычаям и
законам, мировые же судьи, хотя и делают разбор дел на местном
наречии, но решают по совести или на основании общих законов Империи
(28 ст. Уголовного судопроизводства).
4. Решения биев могут всегда быть обжалованы, решения же мировых судей, в
известных случаях, считаются окончательными и не подлежат обжалованию
(20 ст. Уголовного закона и 3 ст. Гражданского судопроизводства).
5. Бии все дела разбирают публично, мировые судьи делают разбирательство
публично только по гражданским делам (5 ст. Гражданского
судопроизводства).
6. Во всех делах, решаемых судом биев, допускается адвокатура, в мировом
же разборе упоминается о поверенных только по делам гражданским (5 ст.
Гражданского судопроизводства).
7. Мировые судьи заносят решения свои в установленную для сего книгу, у
биев подобной книги нет.
8. Решения биев приводят в исполнение султаны, управители и старшины, а
окончательный приговор мирового суда исполняет сам мировой судья.
9. В суде биев бывают случаи, допускающие участие присяжных для решения
так называемого у англичан вопроса о факте (question of fact); мировой
же суд обходится без присяжных.
Из этого сравнения киргизского суда биев с судом мировым, очевидно, что
мировой суд, несмотря на большую разницу в частностях, в общей идее и по
практической цели своей имеет много общего с судом биев у киргиз, только
мировой суд изобилует большими формальностями и имеет более бюрократических
атрибутов. По нашему мнению, суд биев - и это не удивительно, если принять
во внимание аналогию высшего развития с низшим, - имеет некоторые
преимущества перед судом мировым, по крайней мере, в отношении киргиз.
Забегая вперед, хотелось бы отметить тот факт, что главным достоинством
суда биев, по нашему мнению, заключается в отсутствии формальностей и
всякой официальной рутины. Значение бия основано на авторитете, и звание
это есть как бы патент на судебную практику. Тяжущимся киргизам
предоставляется свободное право обращаться к любому из лиц, пользующихся
судейским renommee.
Преимущество имеет суд биев и в том отношении, что он редко бывает
единоличен; в нем допускается безграничная публичность, а иногда и нечто
вроде участия присяжных; решения его подлежат обжалованию, между тем как
мировым судьям в этом отношении дается слишком большая власть, тем более
опасная, что судья может руководствоваться во многих случаях одними
законами совести, без всякой другой гарантии.[3]
Считаю, необходимым продолжить поэтапный анализ развития
функционирования суда биев.
Противоречивая политика хана Абулхаира по отношению к России, а затем и
его гибель не позволили реализовать проект создания альтернативы суду биев
– совместного суда, состоявшего из русских чиновников, султанов и родовых
старейшин, поэтому следующая попытка ослабить позиции суда биев была
предпринята полвека спустя. В 1783 г. генерал-губернатор Симбирска и Уфы А.
И. Апухтин обратился к императрице Екатерине II с предложением об
учреждении в Оренбурге пограничного суда, находящегося под непосредственным
контролем местного генерал-губернатора. Подобный суд был открыт в октябре
1786 г., должен был разрешать споры между жителями пограничных территорий –
казахами, русскими, башкирами и пр. Своеобразными филиалами пограничного
суда в Степи должны были стать расправы, которые предполагались как
низшая судебная инстанция, долженствующая заменить суд биев. В состав
расправ выбирались представители казахских племен, что, в общем-то,
соответствовало и практике избрания биев, однако самой природе прежнего
суда биев противоречили три момента: во-первых, чрезмерно формализованный
порядок выборов, так как сами бии выбирались сравнительно стихийно; во-
вторых, постоянная основа деятельности расправ, т. е. выборные становились
своего рода полицейскими чиновниками в Степи и получали за это постоянное
жалование, и, в-третьих, подчинение расправ пограничному суду, а через
него – и генерал-губернатору, что уже в корне противоречило принципу
независимости суда биев.
В результате подобных преобразований в казахском обществе наметился
раскол, поскольку часть населения не признала полномочия новых судебных
органов, а часть – признала. Однако в целом проект А. И. Апухтина следует
считать провальным. Прежде всего, сами казахи не доверяли пограничному суду
и предпочитали ему прежний суд биев. Затем, внедрение чужеродной судебной
системы вызвало сопротивление казахских султанов и в особенности тех биев,
которые не были избраны в расправы. В результате уже в 1799 г.
пограничный суд был упразднен, а его надзорные функции перешли к
пограничной комиссии – филиалу коллегии (с 1802 г. – министерства)
иностранных дел.
Первые неудачи несколько охладили пыл русской администрации и заставили
ее перейти к менее радикальным мерам по борьбе с судом биев. Так, Устав о
сибирских киргизах, разработанный в 1822 г. М. М. Сперанским, практически
исключил вмешательство российских властей в дела суда биев: из компетенции
последнего лишь были изъяты наиболее серьезные преступления – против
государственной власти, убийство, грабеж и баранта. Казахи получили право
обращаться не только к суду биев, которые выбирались казахами в прежнем
порядке, но отныне утверждались волостными управителями, но и в имперские
судебные органы. Однако подобная политика, весьма разумная с политической
точки зрения, серьезно дискредитировала российские власти даже в глазах
признающих их казахских султанов и родовых старейшин: преобладающая часть
казахского населения предпочла по-прежнему прибегать к суду биев.
Дальнейшие работы по реформированию казахской судебной системы
представляли собой возврат к попыткам коренного реформирования суда биев.
Несомненно, это явилось отражением перелома в российской политики на
территории Казахстана: имперские власти больше не были заинтересованы в
укреплении власти ханов (которая в 1820-е гг. была упразднена) и султанов,
а потому стремились максимально децентрализовать управление в Степи.
Независимость суда биев, как и прежде, являлась одним из главных
препятствий для решения этой задачи.
Одним из главных постулатов новой политики в отношении суда стало
практически насильственное внедрение норм шариата в судебную практику биев.
Нельзя сказать, что прежде мусульманские правовые нормы совершенно
отсутствовали в праве и судебной деятельности – напротив, они имели
значительное распространение, что нашло отражение, в частности, и в
законах Тауке-хана. Автор труда о народах России И. Г. Георги уже в третьей
четверти XVIII в. отмечал, что законы киргизцев базируются на Коране.
Однако в целом позиции шариата не шли ни в какое сравнение с древними
традициями и обычаями кочевых племен, имевших преобладающее значение в
праве и судебной практике. Теперь же, в 1830-1840-е гг. российская
администрация начала планомерное внедрение норм шариата в повседневную
правовую и судебную практику, причем ее орудием выступали пришлые
представители мусульманского духовенства – большей частью из числа волжских
(казанских) татар.
Реформирование традиционного казахского суда сопровождалось активной
информационной кампанией, в рамках которой русская администрация упорно
проводила идею, что прежние обычаи ныне не соблюдаются, суд биев
практически утратил свой авторитет, а преступления, прежде сурово
наказуемые, теперь стали прямо-таки нормой жизни. Есть все основания
полагать, что чиновники сильно утрировали степень правовых беспорядков в
казахском обществе, но именно такая ситуация требовалась и русской
администрации, и сотрудничающим с ней казахским султанам как повод для
проведения дальнейших прогрессивных преобразований в судебной сфере.
Тем не менее, насильственное продвижение норм шариата в Степи в
особенности по сравнению с прежней деятельностью тех же русских властей,
которые в XVIII – первой половине XIX в., напротив, старались отдавать
предпочтение не мусульманскому праву, а древнему адату вызывало негативную
реакцию даже преданных им предводителей казахов. Так, казахский султан и
ученый Ч. Валиханов считал, что татарских мулл в качестве чиновников и
судей казахскому народу навязали, и подобные реформы называет
бедственными для народа и вредными для прогресса. В подготовленных им
документах по итогам поездок в Степь он убеждал русские власти отказаться
от попыток насадить и нормы шариата, и суд по российскому образцу,
обосновывая это тем, что казахское общество живет по совершенно иным
традициям и ориентируется на иные ценности. Он приводил конкретные данные,
свидетельствующие о незаинтересованности казахских султанов и биев в
коренных преобразованиях суда, их уклонении от работы во вновь созданных
органах, о предпочтении суда биев даже представителями русского населения в
Казахстан. Возможно, Ч.Валиханов в чем-то идеализировал суд биев, но в
целом отражал объективное положение вещей, однако не преуспел в своих
намерениях: вскоре казахский суд биев подвергся коренному реформированию.
Законодательной базой новой реформы послужили два документа –
Положение об управлении Семиреченской и Сырдарьинской областей 1867 г. и
Временное положение об управлении в Степных областях 1868 г. Согласно
этим документам, кочевое население в судебной деятельности должно было
руководствоваться нормами адата, тогда как оседлое (сарты) – нормами
шариата. Вводилась формальная иерархия судов трех уровней, подсудность дел
которым зависела от степени важности: единоличный суд биев рассматривал
дела стоимостью до 100 руб., волостной съезд биев – до 1 000 руб., тогда
как более крупные дела были подсудны чрезвычайному съезду биев.
Деятельность каждого из этих судов жестко регламентировалась русскими
нормативными документами – например, в 1884 г. были изданы Правила для
руководства на чрезвычайных периодических съездах для разбора взаимных
претензий киргизов Семипалатинской и Семиреченской областей. Коренным
образом изменилась и система контроля за исполнением судебных решений: если
прежде его осуществляли выборные же представители самого рода, то теперь
этим занимался волостной управитель, как правило, не имевший никакого
отношения к конкретному роду или племени.
Важным нововведением в судебной деятельности в 1860-е гг. стало
фиксирование судебных решений в письменной форме. Отметим, что
документальное оформление судебной деятельности не было незнакомо кочевым
народам и государствам прежде, и его внедрение повлекло негативные
последствия.
Во-первых, большинство народных судей были неграмотны, и им был
необходим штат судебных чиновников – писарей и пр., которые привлекались из
числа представителей мусульманского духовенства и русского населения,
которые углядели в своих новых обязанностях прекрасные возможности для
взяточничества. Во-вторых, суд, основанный на имперской бюрократической
традиции, унаследовал и ее недостатки – в первую очередь, затянутую
процедуру, которая весьма невыгодно отличала новый суд от прежнего суда
биев, одной из ярких черт которого была его оперативность в решении дел.
Еще одна проблема носила отчасти даже психологический характер: вместо
своего бия, избираемого собственными родовичами, дела разбирал русский
чиновник или представитель совершенного чужого казахского рода, к которому
никак не могло возникнуть доверительное отношение.
Еще в большей степени институционализация суда биев закреплялась
Положением об управлении Туркестанского края 1886 г. и Положением об
управлении Степными областями 1891 г. В соответствии с ними судьи
избирались сроком на 3 года, что в корне противоречило прежней практике
деятельности биев. Надо полагать, это нововведение явилось отражением
реформ в европейской части России, проводимых Александром II в 1861-1874
гг., значительная часть которых касалась сферы государственного управления
и суда. Бии (народные судьи, как их теперь надлежало именовать)
выбирались из кандидатов числом не менее двух, и избранные утверждались
губернатором. Весьма характерно, что практически единственным требованием к
кандидатам являлось уважение со стороны народа: не требовались ни
грамотность, ни даже знание норм адата, что прежде являлось краеугольным
требованием избрания бия-судьи.
Новый порядок избрания судей, таким образом, подорвал одну из
составляющих правовой основы прежнего суда биев – легитимность судей,
которой больше не требовалось: судьи фактически утверждались администрацией
и, к тому же, периодически сменялись. Не остановившись на этом, русские
власти сумели подорвать и другую составляющую – юридическую базу, т. е.
опору суда биев на древние правовые обычаи и традиции.
Сделано это было весьма виртуозно: волостным съездам биев к концу XIX
в. было предоставлено право издания собственных письменных постановлений,
получивших название ереже, а также использовать прежние судебные решения
в качестве прецедентов. В результате народные судьи из проводников
обычного права кочевых племен превращались в законодателей, творцов так
называемого нового адата (или нового занга) – новой правовой системы, в
которой сочетались нормы шариата, положения российского имперского права,
собственное усмотрение судей и в незначительной части прежние правовые
обычаи казахов. Таким образом, в Степи возник правовой дуализм: прежним
обычаям, проводниками которых выступали бии (в традиционном понимании этого
термина) противостоял новый адат, создателями и носителями которого
являлись также бии (хотя уже и в модернизированном понимании). Такая
правовая коллизия как нельзя лучше соответствовала интересам российской
администрации на территории нынешнего Казахстана, которые могли смело
говорить о торжестве своей просветительской миссии в сфере казахского
обычного права и представлять в вышестоящие инстанции официальные отчеты об
эффективной деятельности вновь созданных судебных органов.
Таким образом, формализованный суд биев (народных судей) к концу XIX
в. превратился из действительно народного суда в низовую ступень российской
имперской судебной системы, в орудие российских властей в Степи. Однако он
не приобрел легитимности в глазах большинства казахского населения. И в
результате складывалась парадоксальная ситуация: казахи обращались в
избираемый суд, который проводил заседания в установленной форме с
письменной фиксацией формальных решений, после чего тяжущиеся негласно
обращались к прежним биям, и те оперативно принимали решение в соответствии
с древними обычаями. Российские власти старались по возможности бороться с
такой практикой и даже преследовали обращавшихся к суду биев и самих судей,
однако так и не смогли окончательно искоренить эту практику.
Позиции суда биев в его традиционном варианте, казалось, имели шанс
возродиться после революции 1917 г., когда Советская власть в обращении Ко
всем трудящимся мусульманам России и Востока от 20 ноября 1917 г.
провозгласила свободу народных судов и неприкосновенность прежних обычаев.
Однако уже в 1924 г. Уголовным кодексом РСФСР были запрещены третейские
суды (так официально в советский период именовались суды биев), а с 1925
г. осуществлявшие их аксакалы стали привлекаться к уголовной
ответственности. Фактически суд биев сошел на нет на рубеже 1920-1930-х гг.
С этого времени судебное разбирательство на основе древних обычаев и
традиций носило в большей степени ритуально-этнографический, а не
юридический характер.
Таким образом, упразднение суда биев представляет собой весьма
интересное политико-правовое явление: он прекратил свое существование не из-
за своего несовершенства, а как раз по обратной причине – суд биев был
слишком эффективен и пользовался чрезмерной популярностью в народе. Поэтому
он представлял угрозу и препятствие для установления российской
административной и судебной власти в Казахстане, для интеграции казахов в
имперское (затем – в советское) политическое и юридическое пространство.
Таким образом, причиной прекращения деятельности суда биев стало не
естественное отмирание отжившего свое правового института, а насильственное
упразднение, обусловленное исключительно политическими, а не правовыми
соображениями.
Первопричину стремлений российских властей сначала подчинить суд биев
царской администрации, а затем и вовсе отменить его следует видеть,
вероятно, именно в уникальности его как судебной системы, судебной власти.
Дело в том, что в судебной деятельности казахских биев наиболее ярко
проявилось традиционное для восточных обществ единство норм права и морали:
они опирались и на нормы права, и на собственное суждение, базировавшееся
на высокой моральности избираемых судей. Подобный подход вступал в
серьезное противоречие с позитивистской позицией, характерной для
российского права, когда единственным источником права и суда являлись
исключительно писаные нормы права, законы. Принудительное насаждение
позитивизма в казахских степях уже и в прежние времена вызывало враждебную
реакцию местного населения, а сегодня в международном правовом сообществе
все чаще поднимается вопрос о взаимосвязи права и этики, права и морали.
Таким образом, многие принципы казахского суда биев в наши дни
представляются вовсе не архаичными, а весьма актуальными и заслуживающими
глубокого изучения и даже в некоторых аспектах заимствования современной
судебной теорией и практикой, причем не только в Казахстане и Центрально-
азиатском регионе, но и на мировом уровне. [4]
1.1.2 Постсоветская судебная система в Республике Казахстан
С распадом ССР и провозглашением независимости Казахстану предстояло в
кратчайшие сроки оформит свою государственность, создать собственные органы
власти. Так, Верховный Совет Республики двенадцатого созыва, принявший ряд
судьбоносных для страны актов (Декларацию о государственном суверенитете
Казахской ССР от 25 октября 1990 г., Конституционный закон О
государственной независимости Республики Казахстан от 16 декабря 1991 и
др.), был избран на выборах 1990г., т.е. еще в условиях СССР, и работал до
своего самороспуска в декабре 1993 г.
Поэтому и судебная система независимого Казахстана складывалась во
многом под влиянием советской судебной системы, а на первом этапе своего
становления путем приспособлении прежних судов к новым политическим
условиям. По многим своим внешним параметрам обе системы могут показаться
схожими, не особенно различными. Даже простой текстуальный анализ
конституционных принципов осуществления правосудия советского периода и
настоящего времени вызывает ассоциации большого их сходства и у некоторых
специалистов. (стр.37)
До сегодняшнего дня существующая проблема преемственности и отрицания
судебной системы Республики Казахстан идеологии и практики правосудия,
существовавшего в советский период, в недостаточной степени изучена
отечественными правоведами. Этому явлению имеются объективные причины.
Непродолжительный временной отрезок суверенности нашего государства –
слишком короток не только для того, чтобы создать новую эффективную
систему, но и для достаточно глубокого комплексного исследования всех
аспектов и проблем ее функционирования. Но несмотря на вышеуказанные
аспекты на сегодняшний день имеется необходимость анализа вопросов
преемственности правовых систем.
(стр. 38)Проблемы преемственности правовых систем имеют, как минимум,
два принципиальных аспекта, являющихся концептуальными ориентирами при
анализе и сопоставлении двух систем. Первый-это преемственность идеологии,
включая политическую составляющую последней, второй аспект – это вопросы
соответствия принципов построения и функционирования судебной системы
существующим общественным отношениям.
Оба этих взаимосвязанных аспекта крайне важны, и только их комплексный
анализ позволит выявить те или иные существенные моменты, характеризующие
действующую судебную систему и отличающие ее от прежней советской именно по
качественным параметрам.
Выделение принципа партийности (партийного руководства) в правосудии
являлось в советский период общепризнанным аксиоматическим тезисом,
вытекающим из признания принципов права в качестве обусловленных
социалистическим базисом, идейно-политическими истоками, основами, началами
права.[5] Однако, проанализировав сложившуюся на тот момент ситуацию, можно
сделать вывод о том, что этот тезис, в теоретическом плане не имея
дальнейшего развития. Факт наличия влияния на осуществление правосудия в
советский период не мог рассматриваться в качестве дискуссионного, так как
имело место быть господство марксистско-ленинской идеологии. В противном же
случае научное исследование феномена партийного руководства судами могло
привести к довольно неутешительным выводам.
(стр. 39) В целом делать выводы о том, что советское правосудие было
полностью подчиненным партийному влиянию нельзя, так как одним из основных
идеологических постулатов советской судебной системы, действительно
рассматриваемых в качестве фундаментальных ее начал, оставались объективная
истина, законность и независимость. Эти принципы даже формально выступали
заслоном на пути любых теорий оказания прямого влияния на осуществление
правосудия (включая партийное влияние). Подтверждением этому служат
высказывавшиеся в советской литературе критические замечания в отношении
выделения в качестве самостоятельных принципов правосудия, партийного
руководства.[6]
Таким образом, элемент, который можно ... продолжение
Вы можете абсолютно на бесплатной основе полностью просмотреть эту работу через наше приложение.
1.1 Зарождение судебной власти в Республике Казахстан
1.1.1 Суд биев – историческая основа осуществления правосудия. Значение
суда биев в процессе развития судебной власти
Казахский суд биев, несомненно, представляет собой яркий пример
института, осуществлявшего правосудие в системе традиционного права. Суд
этот, просуществовавший на протяжении XV – начала XX вв., конечно же,
является отнюдь не застывшем в своем развитии институтом. Напротив, суд
биев под влиянием внутренних и внешних факторов, постоянно проходил процесс
эволюции, при этом объективно отражая политические реалии. Необходимо
отметить, что в большинстве случаев каждый новый этап развития суда биев
как правового и процессуального института объяснялся в большей степени
политическими причинами, нежели факторами чисто правового характера.
В рамках настоящей главы считаю необходимым проследить эволюцию суда
биев с его зарождения и до окончательного упразднения.
По мнению многих исследователей рассматриваемого правового института,
своеобразным предшественником суда биев являлся суд монгольских племенных
старейшин, носивших титул бэки. В Тайной истории монголов содержится
несколько сообщений, косвенно свидетельствующих о наличии у бэки монополией
правового знания, так как в монгольском обществе до конца XII в. именно эта
категория знати обладала данной функцией, которое, в свою очередь,
передавалось из поколения в поколение в устной форме. Таким образом, именно
бэки имели право толковать право, а следовательно – и осуществлять суд в
возглавляемых ими родах и племенах. Право в таких условиях являлось, по
выражению исследователей, своего рода правовой фикцией: формально оно
считалось неизменным и незыблемым, но фактически значение его конкретных
положений зависело от усмотрения привилегированного сословия, обладавшего
правом толкования права. Не удивительно, что Чингис-хан в процессе
объединения монгольских племен под своей властью всячески старался
ограничить власть бэки, которую, в конце концов, полностью упразднил. На
смену потомственным родовым и племенным вождям пришли назначаемые ханом
гражданские и военные управители, в подчинении которых нередко находились
представители различных родов и племен, живших по разным обычаям.
Соответственно, в новых политических реалиях родоплеменные суды просто-
напросто не могли существовать – их заменила созданная Чингис-ханом система
судов-заргу, судьи которых (заргучи) назначались ханом и действовали на
основании выдававшихся им ярлыков. Правовой основой их деятельности
являлось уже не обычное право монгольских племен, а имперское
законодательство – Великая Яса Чингис-хана и ярлыки ханов.
Предпосылкой появления суда биев послужили именно ослабление
централизованной власти ханов, упадок административной и, соответственно,
судебной системы и дальнейшей необходимости наличия хотя бы какой-то
системы правосудия. Наилучшим выходом для кочевых племен Золотой Орды стал
как раз суд биев, базировавшийся на существующих обычаях и традициях и
осуществлявшийся наиболее уважаемыми представителями рода. Таким образом,
его правовой основной стали, во-первых, древние и уважаемые правовые
обычаи, представлявшие собой юридическую базу, а также признание
авторитета лиц, осуществлявших правосудие, то есть легитимность судей.
Именно этот момент отражает уникальность казахского суда биев как судебной
системы – правосудие осуществляли лица, которым доверяли другие участники
судебного процесса, мнение которых они не только обязаны были выполнять в
силу предписаний закона, но и стремились выполнить из-за личного уважения к
самим судьям. Не случайно исследователь начала ХХ в. Л. А. Словохотов
определял суд биев как любимую народом и следовательно действительную
судебную власть. Уникальным элементом судебной системы казахов являлся и
статус самих биев, которые, с одной стороны, считались носителями
формальной судебной власти, а с другой – обладали личным авторитетом в
глазах членов своих родов и племен, что лишь укрепляло их значение и
обеспечивало эффективное исполнение принимаемых ими судебных решений.
Казахское понятие "бий" (би) происходит от тюркского бег (бек, бей) -
традиционного титула, которым в тюркских сообществах наделялся, как
правило, знатный, состоятельный или могущественный в ином отношении
человек. В казахской степи титул бий был не столько наследственным или
жалуемым, сколько заслуженным почетным званием. Бии не назначались и не
избирались.
Соискатель (кандидат) мог иногда определяться, выделяться биями,
аксакалами и другими уважаемыми и умудренными жизнью людьми, первоначально
оказывавшими ему определенную поддержку, но стать бием можно было лишь
после народного признания претендента.
Основными требованиями к таким людям были: доскональное знание норм
обычного права, обладание ораторским талантом и честность.
Бесчестный человек неизбежно утрачивал звание бия, так как никто не
считал возможным обращаться к нему за справедливым решением. Безупречная
репутация являлась необходимой и достаточной гарантией правосудия. Однако
для признания претендента отвечающим этим требованиям нужно было показать
свое умение на практике, приняв участие в каком-либо судебном (правовом)
споре. Успех в подобном деле фактически обеспечивал признание соискателя
бием.
Иные критерии (социальное происхождение, возраст и др.) не имели
решающего значения. Например, исследователи иногда отмечают довольно ранний
даже для тех времен возраст, когда претендент признавался бием. Обычно бии
происходили из простолюдинов, не отличаясь родовитостью, хотя были известны
бии из султанов. Звание бия являлось своеобразной бессрочной лицензией на
легальную юридическую практику в качестве судьи или адвоката. Кроме того,
по своему положению в обществе бий мог быть главой общины (рода),
советником хана или султана, свободным поэтом-рыцарем, то есть мог
заниматься административной, военно-политической, дипломатической или иной
общественно значимой деятельностью. [1]
Согласно короткой, но очень емкой и блестящей по содержанию записке о
судебной реформе от 28 февраля 1864 года знаменитого ученого,
путешественника, писателя, видного сына казахского народа Чокана
Валиханова: Возведение в звание бия не обусловливалось у киргиз (во
времена российской империи казахи назывались киргизами или киргиз-
кайсаками) каким-либо формальным выбором со стороны народа и утверждением
со стороны правящей народом власти; только глубокие познания в судебных
обычаях, соединенные с ораторским искусством, давали киргизам это почетное
звание.
Чтобы приобрести имя бия, нужно было киргизу не раз показать перед
народом свои юридические знания и свою ораторскую способность. Молва о
таких людях быстро распространялась по всей степи, и имя их делалось
известным всем и каждому. Таким образом, звание бия было как бы патентом на
судебную и адвокатскую практику. Дети лиц, носивших звание биев, имея
большую юридическую практику, обыкновенно наследовали знания и вместе с тем
и звания своих отцов. Впрочем, из этого вовсе не следует думать, что звание
биев было у киргиз когда-либо наследственным. Мы знаем много киргиз, отцы
которых были известными биями, но которые сами не носят этого звания.
Такое определение биев с поправкой на время и систему законодательства на
наш взгляд вполне подходит и к нынешним арбитрам.
Далее Ч. Валиханов пишет: Суд биев производился словесно, публично и
во всех случаях допускал адвокатуру. Он был в таком уважении у народа, что
не требовал и не требует до сих пор никаких дисциплинарных мер. В пользу
суда биев мы можем привести еще один крупный факт, говорящий сам за себя.
Это то, что русские истцы или русские ответчики во многих случаях
предпочитают суд биев русскому следствию.
По мнению исследователей, суд биев получил официальное закрепление в
законах хана Тауке (1680-1715), известных под названием Жеты Жаргы (Семь
установлений, конец XVII в.). Но вряд ли до закрепления в этом правовом
своде деятельность суда совершенно не была институализирована. Напротив,
есть все основания полагать, что в Жетi Жаргы всего лишь имело место
признание de-jure статуса суда биев, прежде существовавшего de-facto. До
нашего времени сохранились отчеты русских чиновников о казахском обычном
праве, составленные в XIX в. и содержащие ряд положений об организации и
деятельности судов биев. При этом сами же чиновники констатировали, что
законы Тауке доныне живут в памяти благоразумнейших киргизов, но, к
сожалению, не исполняются, тогда как описанные ими обычаи представлены как
действующие. Таким образом, нет сомнений, что речь идет о судебных обычаях,
существовавших до создания Жеты Жаргы и переживших это законодательство.
Анализ упомянутых сообщений позволяет сделать вывод о том, что суд биев
представлял собой довольно четко регламентированный судебный институт.
Так, суд возглавлял почетный бий, собирающий для рассмотрения дела
тоже достойных до 6 человек киргизов, сохраняя при этом, руководство
процессом за собой. Представители сторон имели право дать отвод и самому
бию, и привлекаемым им судьям. Процесс носил состязательный характер, т. е.
стороны по очереди доказывали свою позицию. Суд также носил гласный
характер, т. е. при рассмотрении дела могли присутствовать все желающие.
При этом действия, представляющие собой оскорбление суда – крики и брань
перед судьями, драка, нападение друг на друга и пр., оскорбление самого
судьи категорически запрещались и при этом карались крупными штрафами.
Помимо всего, для обращения в суд был установлен даже определенный срок
давности: иск о возмещении вреда за преступление 10-летней давности не
рассматривался.
Тот факт, что суд биев представлял собой юридически совершенный
институт системы правосудия, подтверждается наличием не только судей-биев,
но и целого аппарата, обеспечивающего организацию и проведение суда, а
также исполнение его решений. В частности, для вызова представителей сторон
в суд к ним направлялись специальные гонцы, обладавшие определенным
иммунитетом, так как, к примеру, за их оскорбление и, тем более, причинение
вреда на виновного налагались штрафы. Суд биев привлекал к рассмотрению
дела свидетелей, причем таковыми могли являться далеко не все – не могли
свидетельствовать дети до 15 лет, люди дурного поведения, работники или
слуги представителей сторон, а также дававшие прежде ложные показания. В
том случае, если не находилось достоверных свидетельств вины подсудимого,
то бии прибегали к присяге – в качестве поручителя мог выступить уважаемый
представитель рода. Впрочем, присяга, как уже тогда прекрасно понимали,
являлась крайним случаем и означала своего рода брак в работе суда.
Наконец, назначалось также уполномоченное лицо также из числа биев или
родовых предводителей, следившее за исполнением приговора. В случае
неисполнения решения суда биев потерпевшая сторона могла прибегнуть к
баранте, т. е. отогнать у родичей своего обидчика некоторое количество
скота. В этом случае надзирающий за исполнением решения должен был
отследить, чтобы количество отогнанного скота соответствовало ущербу,
прежде понесенному отогнавшим. Закономерным итогом стало превращение
баранты в своеобразную степную вендетту, в рамках которой каждый имел
некие основания отогнать скот у кого-либо за давние обиды, и подобное
деяние из меры судебного принуждения превратилось, в конце концов, в некое
молодечество, которое, в свою очередь, нередко преследовалось в судебном
порядке. Тем не менее, изначально меры принуждения в сфере исполнительного
производства имели место быть, и лишь специфика степного уклада жизни
обусловила и их форму, и связанные с ней негативные последствия.
Никакой фиксированной оплаты суда биев не существовало, доказательством
этого является то, что чиновники в своих отчетах даже подчеркивали, что бии
не взимают плату за суд. Но традиционно в пользу суда отчислялось до 10%
стоимости иска – своеобразная пошлина бийлик. Это, на наш взгляд, также
свидетельствует об определенной степени институционализации суда, который
рассматривался как некая вознаграждаемая профессиональная деятельность.
Примечательно, что в случае вынесения несправедливого решения бий не
нес никакого наказания, но в дальнейшем к его суду уже не обращались. В
результате каждый судья старался максимально ответственно подойти к делу,
тем самым поддерживая свой авторитет и обеспечивая обращение к себе как к
судье и в будущем. Немудрено, что жалобы на суд биев обычно были весьма
немногочисленны. Весьма важным обстоятельством, благодаря которому суд биев
пользовался большим уважением среди казахов, было то, что бии, принимая
решения, руководствовались не только довольно абстрактными древними
обычаями, но и учитывали реальные обстоятельства конкретного
рассматриваемого дела такие, как личность подсудимого, его имущественное
положение и обстоятельства совершения преступления. С учетом этих факторов
они могли по собственному усмотрению либо смягчить наказание,
предусматриваемое обычным правом, либо наложить более строгое взыскание.
Подобная политика биев как нельзя лучше свидетельствовала о понимании
смысла суда не столько в торжестве абстрактного закона, сколько в реальном
восстановлении нарушенных отношений, максимальном удовлетворении интересов
участников процесса.
Таким образом, как видим, суд биев в XVII в. представлял собой
окончательно сложившийся, жестко регламентированный и довольно четко
формализованный институт, включающий в себя правовую базу и аппарат,
осуществляющий процессуальную деятельность. Не удивительно, что столь
важный социально-правовой институт получил и формально-юридическое
закрепление в своде законов Жетi Жаргы, в составлении которого принимали
участие и наиболее влиятельные бии – Толе би (Старший жуз), Казбек би
(Средний жуз) и Айтеке би (Младший жуз).
Законы Таукехана дошли до нас лишь в виде отельных фрагментов,
представляя собой записи русских чиновников. Тем не менее, даже среди этих
немногочисленных фрагментов значительная часть была посвящена регламентации
деятельности суда. Так, в частности, за биями равно как и за ханами
закреплялось само право творить, подтверждалось взимание пошлины бийлик,
регламентировалось количество свидетелей при рассмторении разных дел, либо
присяга в случае отсутствия или же недостаточного количества свидетелей,
право отвода судей обвиняемым и его причины, разрешалась баранта.
До недавнего времени считалось, что законы Тауке представляет собой
лишь форму фиксации обычных норм казахского права, и потому включение в
него положений о суде биев вполне закономерно. Однако Жеты Жаргы являются
сводом норм обычного права лишь отчасти, преимущественно же выступают
именно как позитивное право, как законы, установленные государственной
властью. И, как представляется, в таком контексте включение в свод законов
Таукехана положений о суде биев имеет еще большее значение: ханы признали
полуофициальный суд биев частью официальной системы государственной власти.
Т. И. Султанов при анализе содержания законов Жетi Жаргы обратил
внимание на совпадение ряда их положений с нормами ойратского правового
свода Их Цааз (Великое уложение), принятого в 1640 г. Батуром-
хунтайджи, справедливо объяснив эти совпадения не столько подражанием
ойратскому кодексу, сколько общими социально-политическими предпосылками
принятия обоих правовых сводов. Приложением к Их Цааз являются два указа
(ярлыка) Галдана Бошугтухана, сына Батура-хунтайджи, регламентирующие, в
том числе и деятельность суда. И если само Великое уложение было принято
гораздо ранее, чем Жетi Жаргы, то указы Бошугтухана – практически в одно
время с законами Таукехана, в 1678 г. Считаем возможным согласиться с Т. И.
Султановым о том, что этот факт не является случайным совпадением, а
представляет собой закономерное отражение политического процесса
централизации власти в обоих государствах, включение суда в систему
государственного управления.
Изменение статуса суда биев путем его регламентации в Жетi Жаргы мало
повлияло на его структуру и процесс, но при этом значительно повысило его
роль в казахском обществе и государстве. До сих пор бии рассматривали
преимущественно частноправовые споры и нетяжелые преступления простых
представителей родов и племен, более серьезные дела передавали на
рассмотрение вышестоящего правителя. Теперь же право суда над султанами
появилось и у биев.
Итак, к середине XVIII в. суд биев достиг своего расцвета и влияния в
казахском обществе. Однако это усиление в дальнейшем привело к тому, что он
сначала был сильно ограничен в правах, а затем и вовсе упразднен.
Попытки ограничить позиции суда биев связаны с принятием ряда казахских
ханов и султанов в российское подданство, следствием чего стало все более и
более активное вмешательство российской администрации в систему управления
в казахском обществе. Не могло это не затронуть и суда биев, как раз в это
время ставшего столь влиятельным, но при этом сохранившего независимость от
центральной власти.
Первый этап имперской политики в Казахстане сводился к попыткам
централизовать и укрепить власть тех ханов и султанов, которые приняли и
признавали российское подданство. Естественно, независимый от ханов суд
биев рассматривался как досадное препятствие в реализации этой политики.
Поэтому еще в процессе переговоров Абулхаирхана с М. Тевкелевым о
вступлении в российское подданство в 1731-1732 гг. рассматривалась
возможность создать альтернативу суду биев – совместный суд, состоявший из
русских чиновников, султанов и родовых старейшин.
Знаменитый ученый, путешественник, писатель Чокан Валиханов в своем
труде от 28 февраля 1864 года проводит сравнение между судами биев и
мирскими судами, которые учреждались и работали в соответствии с правилами
судопроизводства Российской Империи[2]:
1.Бии существуют в неопределенном числе, мировые же судьи полагаются по
нескольку на каждый мировой округ.
2.Бии никем формально не избираются и формально никем не утверждаются.
Значение их основано на частном авторитете, который приобретают они так же,
как в Европе поэты, ученые и адвокаты. Шекспир и Гете считаются всеми за
великих поэтов, но мнение о гениальности их основано не на декретах
правительств и не на формальных выборах народа. Для выбора в мировые судьи
существует определенный порядок и ценз.
3.Бий тогда только судья, когда к нему обращаются тяжущиеся, обращаются
же к нему - пока он пользуется хорошим renommee (франц. - авторитет,
престиж), только потеря авторитета лишает его бийского звания. Мировые
судьи избираются на три года и, пока служат, пользуются постоянными правами
и обязанностями.
4.Бии не получают никакого содержания ни от казны, ни от народа, но
берут бийден бийлаги (арбитражный сбор), а мировому судье полагается из
земского сбора определенная сумма на содержание его самого и на расходы его
по канцелярии.
5.Съезды биев бывают не периодичные, а случайные, а на съезды же
мировых судей назначается определенный срок.
6.Мировой судья решает дела единолично, а суд биев одноличен может быть
только тогда, когда тяжущиеся принадлежат к одному роду с бием и сами
пожелают одного судью.
По судопроизводству:
1. Мировым судьям подсудны: по уголовным делам - маловажные преступления
и проступки и по гражданским - иски на сумму не свыше 500 руб. Биям же
подведомственны все уголовные преступления и проступки, исключая
означенные в 1167 ст., XV т., 2 кн. Уголовных законов, прилож. к 183
ст. того же тома, I кн. Уложения § I, пункт 2 и дополнение к этому
пункту по 2 продолжению, и все дела гражданские киргиз между собой и с
лицами иноплеменными в случаях, когда последние, будучи истцами,
подчиняются сами суду биев (1177 ст., XV т., 2 кн. Уголовного закона и
1133 и 1134 ст., X т., II ч. Гражданского судопроизводства).
2. Бии приступают к рассмотрению дел только по жалобе частных лиц или по
сообщениям полицейских и других властей. Мировые судьи, кроме этих
случаев, разбирают дела по преступлениям и проступкам и по личному
своему усмотрению и дознанию (24 ст. пункт 3 Уголовного
судопроизводства).
3. Бии разбирают и решают дела на своем языке, по своим обычаям и
законам, мировые же судьи, хотя и делают разбор дел на местном
наречии, но решают по совести или на основании общих законов Империи
(28 ст. Уголовного судопроизводства).
4. Решения биев могут всегда быть обжалованы, решения же мировых судей, в
известных случаях, считаются окончательными и не подлежат обжалованию
(20 ст. Уголовного закона и 3 ст. Гражданского судопроизводства).
5. Бии все дела разбирают публично, мировые судьи делают разбирательство
публично только по гражданским делам (5 ст. Гражданского
судопроизводства).
6. Во всех делах, решаемых судом биев, допускается адвокатура, в мировом
же разборе упоминается о поверенных только по делам гражданским (5 ст.
Гражданского судопроизводства).
7. Мировые судьи заносят решения свои в установленную для сего книгу, у
биев подобной книги нет.
8. Решения биев приводят в исполнение султаны, управители и старшины, а
окончательный приговор мирового суда исполняет сам мировой судья.
9. В суде биев бывают случаи, допускающие участие присяжных для решения
так называемого у англичан вопроса о факте (question of fact); мировой
же суд обходится без присяжных.
Из этого сравнения киргизского суда биев с судом мировым, очевидно, что
мировой суд, несмотря на большую разницу в частностях, в общей идее и по
практической цели своей имеет много общего с судом биев у киргиз, только
мировой суд изобилует большими формальностями и имеет более бюрократических
атрибутов. По нашему мнению, суд биев - и это не удивительно, если принять
во внимание аналогию высшего развития с низшим, - имеет некоторые
преимущества перед судом мировым, по крайней мере, в отношении киргиз.
Забегая вперед, хотелось бы отметить тот факт, что главным достоинством
суда биев, по нашему мнению, заключается в отсутствии формальностей и
всякой официальной рутины. Значение бия основано на авторитете, и звание
это есть как бы патент на судебную практику. Тяжущимся киргизам
предоставляется свободное право обращаться к любому из лиц, пользующихся
судейским renommee.
Преимущество имеет суд биев и в том отношении, что он редко бывает
единоличен; в нем допускается безграничная публичность, а иногда и нечто
вроде участия присяжных; решения его подлежат обжалованию, между тем как
мировым судьям в этом отношении дается слишком большая власть, тем более
опасная, что судья может руководствоваться во многих случаях одними
законами совести, без всякой другой гарантии.[3]
Считаю, необходимым продолжить поэтапный анализ развития
функционирования суда биев.
Противоречивая политика хана Абулхаира по отношению к России, а затем и
его гибель не позволили реализовать проект создания альтернативы суду биев
– совместного суда, состоявшего из русских чиновников, султанов и родовых
старейшин, поэтому следующая попытка ослабить позиции суда биев была
предпринята полвека спустя. В 1783 г. генерал-губернатор Симбирска и Уфы А.
И. Апухтин обратился к императрице Екатерине II с предложением об
учреждении в Оренбурге пограничного суда, находящегося под непосредственным
контролем местного генерал-губернатора. Подобный суд был открыт в октябре
1786 г., должен был разрешать споры между жителями пограничных территорий –
казахами, русскими, башкирами и пр. Своеобразными филиалами пограничного
суда в Степи должны были стать расправы, которые предполагались как
низшая судебная инстанция, долженствующая заменить суд биев. В состав
расправ выбирались представители казахских племен, что, в общем-то,
соответствовало и практике избрания биев, однако самой природе прежнего
суда биев противоречили три момента: во-первых, чрезмерно формализованный
порядок выборов, так как сами бии выбирались сравнительно стихийно; во-
вторых, постоянная основа деятельности расправ, т. е. выборные становились
своего рода полицейскими чиновниками в Степи и получали за это постоянное
жалование, и, в-третьих, подчинение расправ пограничному суду, а через
него – и генерал-губернатору, что уже в корне противоречило принципу
независимости суда биев.
В результате подобных преобразований в казахском обществе наметился
раскол, поскольку часть населения не признала полномочия новых судебных
органов, а часть – признала. Однако в целом проект А. И. Апухтина следует
считать провальным. Прежде всего, сами казахи не доверяли пограничному суду
и предпочитали ему прежний суд биев. Затем, внедрение чужеродной судебной
системы вызвало сопротивление казахских султанов и в особенности тех биев,
которые не были избраны в расправы. В результате уже в 1799 г.
пограничный суд был упразднен, а его надзорные функции перешли к
пограничной комиссии – филиалу коллегии (с 1802 г. – министерства)
иностранных дел.
Первые неудачи несколько охладили пыл русской администрации и заставили
ее перейти к менее радикальным мерам по борьбе с судом биев. Так, Устав о
сибирских киргизах, разработанный в 1822 г. М. М. Сперанским, практически
исключил вмешательство российских властей в дела суда биев: из компетенции
последнего лишь были изъяты наиболее серьезные преступления – против
государственной власти, убийство, грабеж и баранта. Казахи получили право
обращаться не только к суду биев, которые выбирались казахами в прежнем
порядке, но отныне утверждались волостными управителями, но и в имперские
судебные органы. Однако подобная политика, весьма разумная с политической
точки зрения, серьезно дискредитировала российские власти даже в глазах
признающих их казахских султанов и родовых старейшин: преобладающая часть
казахского населения предпочла по-прежнему прибегать к суду биев.
Дальнейшие работы по реформированию казахской судебной системы
представляли собой возврат к попыткам коренного реформирования суда биев.
Несомненно, это явилось отражением перелома в российской политики на
территории Казахстана: имперские власти больше не были заинтересованы в
укреплении власти ханов (которая в 1820-е гг. была упразднена) и султанов,
а потому стремились максимально децентрализовать управление в Степи.
Независимость суда биев, как и прежде, являлась одним из главных
препятствий для решения этой задачи.
Одним из главных постулатов новой политики в отношении суда стало
практически насильственное внедрение норм шариата в судебную практику биев.
Нельзя сказать, что прежде мусульманские правовые нормы совершенно
отсутствовали в праве и судебной деятельности – напротив, они имели
значительное распространение, что нашло отражение, в частности, и в
законах Тауке-хана. Автор труда о народах России И. Г. Георги уже в третьей
четверти XVIII в. отмечал, что законы киргизцев базируются на Коране.
Однако в целом позиции шариата не шли ни в какое сравнение с древними
традициями и обычаями кочевых племен, имевших преобладающее значение в
праве и судебной практике. Теперь же, в 1830-1840-е гг. российская
администрация начала планомерное внедрение норм шариата в повседневную
правовую и судебную практику, причем ее орудием выступали пришлые
представители мусульманского духовенства – большей частью из числа волжских
(казанских) татар.
Реформирование традиционного казахского суда сопровождалось активной
информационной кампанией, в рамках которой русская администрация упорно
проводила идею, что прежние обычаи ныне не соблюдаются, суд биев
практически утратил свой авторитет, а преступления, прежде сурово
наказуемые, теперь стали прямо-таки нормой жизни. Есть все основания
полагать, что чиновники сильно утрировали степень правовых беспорядков в
казахском обществе, но именно такая ситуация требовалась и русской
администрации, и сотрудничающим с ней казахским султанам как повод для
проведения дальнейших прогрессивных преобразований в судебной сфере.
Тем не менее, насильственное продвижение норм шариата в Степи в
особенности по сравнению с прежней деятельностью тех же русских властей,
которые в XVIII – первой половине XIX в., напротив, старались отдавать
предпочтение не мусульманскому праву, а древнему адату вызывало негативную
реакцию даже преданных им предводителей казахов. Так, казахский султан и
ученый Ч. Валиханов считал, что татарских мулл в качестве чиновников и
судей казахскому народу навязали, и подобные реформы называет
бедственными для народа и вредными для прогресса. В подготовленных им
документах по итогам поездок в Степь он убеждал русские власти отказаться
от попыток насадить и нормы шариата, и суд по российскому образцу,
обосновывая это тем, что казахское общество живет по совершенно иным
традициям и ориентируется на иные ценности. Он приводил конкретные данные,
свидетельствующие о незаинтересованности казахских султанов и биев в
коренных преобразованиях суда, их уклонении от работы во вновь созданных
органах, о предпочтении суда биев даже представителями русского населения в
Казахстан. Возможно, Ч.Валиханов в чем-то идеализировал суд биев, но в
целом отражал объективное положение вещей, однако не преуспел в своих
намерениях: вскоре казахский суд биев подвергся коренному реформированию.
Законодательной базой новой реформы послужили два документа –
Положение об управлении Семиреченской и Сырдарьинской областей 1867 г. и
Временное положение об управлении в Степных областях 1868 г. Согласно
этим документам, кочевое население в судебной деятельности должно было
руководствоваться нормами адата, тогда как оседлое (сарты) – нормами
шариата. Вводилась формальная иерархия судов трех уровней, подсудность дел
которым зависела от степени важности: единоличный суд биев рассматривал
дела стоимостью до 100 руб., волостной съезд биев – до 1 000 руб., тогда
как более крупные дела были подсудны чрезвычайному съезду биев.
Деятельность каждого из этих судов жестко регламентировалась русскими
нормативными документами – например, в 1884 г. были изданы Правила для
руководства на чрезвычайных периодических съездах для разбора взаимных
претензий киргизов Семипалатинской и Семиреченской областей. Коренным
образом изменилась и система контроля за исполнением судебных решений: если
прежде его осуществляли выборные же представители самого рода, то теперь
этим занимался волостной управитель, как правило, не имевший никакого
отношения к конкретному роду или племени.
Важным нововведением в судебной деятельности в 1860-е гг. стало
фиксирование судебных решений в письменной форме. Отметим, что
документальное оформление судебной деятельности не было незнакомо кочевым
народам и государствам прежде, и его внедрение повлекло негативные
последствия.
Во-первых, большинство народных судей были неграмотны, и им был
необходим штат судебных чиновников – писарей и пр., которые привлекались из
числа представителей мусульманского духовенства и русского населения,
которые углядели в своих новых обязанностях прекрасные возможности для
взяточничества. Во-вторых, суд, основанный на имперской бюрократической
традиции, унаследовал и ее недостатки – в первую очередь, затянутую
процедуру, которая весьма невыгодно отличала новый суд от прежнего суда
биев, одной из ярких черт которого была его оперативность в решении дел.
Еще одна проблема носила отчасти даже психологический характер: вместо
своего бия, избираемого собственными родовичами, дела разбирал русский
чиновник или представитель совершенного чужого казахского рода, к которому
никак не могло возникнуть доверительное отношение.
Еще в большей степени институционализация суда биев закреплялась
Положением об управлении Туркестанского края 1886 г. и Положением об
управлении Степными областями 1891 г. В соответствии с ними судьи
избирались сроком на 3 года, что в корне противоречило прежней практике
деятельности биев. Надо полагать, это нововведение явилось отражением
реформ в европейской части России, проводимых Александром II в 1861-1874
гг., значительная часть которых касалась сферы государственного управления
и суда. Бии (народные судьи, как их теперь надлежало именовать)
выбирались из кандидатов числом не менее двух, и избранные утверждались
губернатором. Весьма характерно, что практически единственным требованием к
кандидатам являлось уважение со стороны народа: не требовались ни
грамотность, ни даже знание норм адата, что прежде являлось краеугольным
требованием избрания бия-судьи.
Новый порядок избрания судей, таким образом, подорвал одну из
составляющих правовой основы прежнего суда биев – легитимность судей,
которой больше не требовалось: судьи фактически утверждались администрацией
и, к тому же, периодически сменялись. Не остановившись на этом, русские
власти сумели подорвать и другую составляющую – юридическую базу, т. е.
опору суда биев на древние правовые обычаи и традиции.
Сделано это было весьма виртуозно: волостным съездам биев к концу XIX
в. было предоставлено право издания собственных письменных постановлений,
получивших название ереже, а также использовать прежние судебные решения
в качестве прецедентов. В результате народные судьи из проводников
обычного права кочевых племен превращались в законодателей, творцов так
называемого нового адата (или нового занга) – новой правовой системы, в
которой сочетались нормы шариата, положения российского имперского права,
собственное усмотрение судей и в незначительной части прежние правовые
обычаи казахов. Таким образом, в Степи возник правовой дуализм: прежним
обычаям, проводниками которых выступали бии (в традиционном понимании этого
термина) противостоял новый адат, создателями и носителями которого
являлись также бии (хотя уже и в модернизированном понимании). Такая
правовая коллизия как нельзя лучше соответствовала интересам российской
администрации на территории нынешнего Казахстана, которые могли смело
говорить о торжестве своей просветительской миссии в сфере казахского
обычного права и представлять в вышестоящие инстанции официальные отчеты об
эффективной деятельности вновь созданных судебных органов.
Таким образом, формализованный суд биев (народных судей) к концу XIX
в. превратился из действительно народного суда в низовую ступень российской
имперской судебной системы, в орудие российских властей в Степи. Однако он
не приобрел легитимности в глазах большинства казахского населения. И в
результате складывалась парадоксальная ситуация: казахи обращались в
избираемый суд, который проводил заседания в установленной форме с
письменной фиксацией формальных решений, после чего тяжущиеся негласно
обращались к прежним биям, и те оперативно принимали решение в соответствии
с древними обычаями. Российские власти старались по возможности бороться с
такой практикой и даже преследовали обращавшихся к суду биев и самих судей,
однако так и не смогли окончательно искоренить эту практику.
Позиции суда биев в его традиционном варианте, казалось, имели шанс
возродиться после революции 1917 г., когда Советская власть в обращении Ко
всем трудящимся мусульманам России и Востока от 20 ноября 1917 г.
провозгласила свободу народных судов и неприкосновенность прежних обычаев.
Однако уже в 1924 г. Уголовным кодексом РСФСР были запрещены третейские
суды (так официально в советский период именовались суды биев), а с 1925
г. осуществлявшие их аксакалы стали привлекаться к уголовной
ответственности. Фактически суд биев сошел на нет на рубеже 1920-1930-х гг.
С этого времени судебное разбирательство на основе древних обычаев и
традиций носило в большей степени ритуально-этнографический, а не
юридический характер.
Таким образом, упразднение суда биев представляет собой весьма
интересное политико-правовое явление: он прекратил свое существование не из-
за своего несовершенства, а как раз по обратной причине – суд биев был
слишком эффективен и пользовался чрезмерной популярностью в народе. Поэтому
он представлял угрозу и препятствие для установления российской
административной и судебной власти в Казахстане, для интеграции казахов в
имперское (затем – в советское) политическое и юридическое пространство.
Таким образом, причиной прекращения деятельности суда биев стало не
естественное отмирание отжившего свое правового института, а насильственное
упразднение, обусловленное исключительно политическими, а не правовыми
соображениями.
Первопричину стремлений российских властей сначала подчинить суд биев
царской администрации, а затем и вовсе отменить его следует видеть,
вероятно, именно в уникальности его как судебной системы, судебной власти.
Дело в том, что в судебной деятельности казахских биев наиболее ярко
проявилось традиционное для восточных обществ единство норм права и морали:
они опирались и на нормы права, и на собственное суждение, базировавшееся
на высокой моральности избираемых судей. Подобный подход вступал в
серьезное противоречие с позитивистской позицией, характерной для
российского права, когда единственным источником права и суда являлись
исключительно писаные нормы права, законы. Принудительное насаждение
позитивизма в казахских степях уже и в прежние времена вызывало враждебную
реакцию местного населения, а сегодня в международном правовом сообществе
все чаще поднимается вопрос о взаимосвязи права и этики, права и морали.
Таким образом, многие принципы казахского суда биев в наши дни
представляются вовсе не архаичными, а весьма актуальными и заслуживающими
глубокого изучения и даже в некоторых аспектах заимствования современной
судебной теорией и практикой, причем не только в Казахстане и Центрально-
азиатском регионе, но и на мировом уровне. [4]
1.1.2 Постсоветская судебная система в Республике Казахстан
С распадом ССР и провозглашением независимости Казахстану предстояло в
кратчайшие сроки оформит свою государственность, создать собственные органы
власти. Так, Верховный Совет Республики двенадцатого созыва, принявший ряд
судьбоносных для страны актов (Декларацию о государственном суверенитете
Казахской ССР от 25 октября 1990 г., Конституционный закон О
государственной независимости Республики Казахстан от 16 декабря 1991 и
др.), был избран на выборах 1990г., т.е. еще в условиях СССР, и работал до
своего самороспуска в декабре 1993 г.
Поэтому и судебная система независимого Казахстана складывалась во
многом под влиянием советской судебной системы, а на первом этапе своего
становления путем приспособлении прежних судов к новым политическим
условиям. По многим своим внешним параметрам обе системы могут показаться
схожими, не особенно различными. Даже простой текстуальный анализ
конституционных принципов осуществления правосудия советского периода и
настоящего времени вызывает ассоциации большого их сходства и у некоторых
специалистов. (стр.37)
До сегодняшнего дня существующая проблема преемственности и отрицания
судебной системы Республики Казахстан идеологии и практики правосудия,
существовавшего в советский период, в недостаточной степени изучена
отечественными правоведами. Этому явлению имеются объективные причины.
Непродолжительный временной отрезок суверенности нашего государства –
слишком короток не только для того, чтобы создать новую эффективную
систему, но и для достаточно глубокого комплексного исследования всех
аспектов и проблем ее функционирования. Но несмотря на вышеуказанные
аспекты на сегодняшний день имеется необходимость анализа вопросов
преемственности правовых систем.
(стр. 38)Проблемы преемственности правовых систем имеют, как минимум,
два принципиальных аспекта, являющихся концептуальными ориентирами при
анализе и сопоставлении двух систем. Первый-это преемственность идеологии,
включая политическую составляющую последней, второй аспект – это вопросы
соответствия принципов построения и функционирования судебной системы
существующим общественным отношениям.
Оба этих взаимосвязанных аспекта крайне важны, и только их комплексный
анализ позволит выявить те или иные существенные моменты, характеризующие
действующую судебную систему и отличающие ее от прежней советской именно по
качественным параметрам.
Выделение принципа партийности (партийного руководства) в правосудии
являлось в советский период общепризнанным аксиоматическим тезисом,
вытекающим из признания принципов права в качестве обусловленных
социалистическим базисом, идейно-политическими истоками, основами, началами
права.[5] Однако, проанализировав сложившуюся на тот момент ситуацию, можно
сделать вывод о том, что этот тезис, в теоретическом плане не имея
дальнейшего развития. Факт наличия влияния на осуществление правосудия в
советский период не мог рассматриваться в качестве дискуссионного, так как
имело место быть господство марксистско-ленинской идеологии. В противном же
случае научное исследование феномена партийного руководства судами могло
привести к довольно неутешительным выводам.
(стр. 39) В целом делать выводы о том, что советское правосудие было
полностью подчиненным партийному влиянию нельзя, так как одним из основных
идеологических постулатов советской судебной системы, действительно
рассматриваемых в качестве фундаментальных ее начал, оставались объективная
истина, законность и независимость. Эти принципы даже формально выступали
заслоном на пути любых теорий оказания прямого влияния на осуществление
правосудия (включая партийное влияние). Подтверждением этому служат
высказывавшиеся в советской литературе критические замечания в отношении
выделения в качестве самостоятельных принципов правосудия, партийного
руководства.[6]
Таким образом, элемент, который можно ... продолжение
Вы можете абсолютно на бесплатной основе полностью просмотреть эту работу через наше приложение.
Похожие работы
Дисциплины
- Информатика
- Банковское дело
- Оценка бизнеса
- Бухгалтерское дело
- Валеология
- География
- Геология, Геофизика, Геодезия
- Религия
- Общая история
- Журналистика
- Таможенное дело
- История Казахстана
- Финансы
- Законодательство и Право, Криминалистика
- Маркетинг
- Культурология
- Медицина
- Менеджмент
- Нефть, Газ
- Искуство, музыка
- Педагогика
- Психология
- Страхование
- Налоги
- Политология
- Сертификация, стандартизация
- Социология, Демография
- Статистика
- Туризм
- Физика
- Философия
- Химия
- Делопроизводсто
- Экология, Охрана природы, Природопользование
- Экономика
- Литература
- Биология
- Мясо, молочно, вино-водочные продукты
- Земельный кадастр, Недвижимость
- Математика, Геометрия
- Государственное управление
- Архивное дело
- Полиграфия
- Горное дело
- Языковедение, Филология
- Исторические личности
- Автоматизация, Техника
- Экономическая география
- Международные отношения
- ОБЖ (Основы безопасности жизнедеятельности), Защита труда
Реферат
Курсовая работа
Дипломная работа
Материал
Диссертация
Практика
-
-
-
1‑10 стр.
11‑20 стр.
21‑30 стр.
31‑60 стр.
61+ стр.
Основное
Кол‑во стр.
Доп.
Поиск
Ничего не найдено :(
Недавно просмотренные работы
Просмотренные работы не найдены
Заказ
Антиплагиат
Просмотренные работы
ru
ru/