КАЗАХСТАНСКАЯ ТРАГЕДИЯ

Тип работы: Курсовая работа
Бесплатно: Антиплагиат
Объем: 28 страниц
В избранное:

КАЗАХСТАНСКАЯ ТРАГЕДИЯ

Автор: Ж. В. АБЫЛХОЖИН, М. К. КОЗЫБАЕВ, М. Б. ТАТИМОВ

На рубеже 20 - 30-х годов в сфере экономики и общественно-политической жизни нашей страны на долгие и мучительные десятилетия воцарился тотальный дух "силовой" политики. Глубоко трагические последствия возымела эта роковая данность в сельском хозяйстве. Поставленные во главу угла политики в деревне внеэкономические императивы выхолостили ленинскую идею кооперирования крестьянства, подменив ее ориентацией на чуждые социализму методы и жесточайший командно-административный террор. "Великий перелом" начинал безжалостно разламывать сельские структуры, исподволь подготавливая грядущие проблемы общества. В этих условиях основным движителем процесса кооперирования непосредственных производителей становились не столько действительное творчество масс и осознанная "снизу" экономическая целесообразность, сколько грубая сила и санкционированное "свыше" принуждение с его системой противоправных атрибутов обеспечения. И одним из первых подтверждений тому служил факт директивного установления зональных сроков и темпов проведения коллективизации сельского хозяйства, когда вся страна, словно театр военных действий, была поделена на ударные плацдармы и районы эшелонированного продвижения кампании.

Казахстан волею сталинского руководства был отнесен к той региональной группе, где коллективизацию необходимо было в основном завершить весной 1932 г. (за исключением кочевых и полукочевых районов) ¹ . Тем не менее в республиканском чиновничье-бюрократическом руководстве даже эти форсированные сроки воспринимались как некая планка, которую во что бы то ни стало нужно "перепрыгнуть". Например, в постановлениях V пленума Кзыл-Ординского окружкома ВКП(б) прямо ставилась задача полностью коллективизировать сельское хозяйство округа уже к концу 1930 - началу 1931 года ² . По-видимому, иного мышления в условиях командно- административной системы попросту не могло и быть, и коллективизация воспринималась только как очередная ударная кампания, о проведении которой надо по возможности скорее рапортовать. Поэтому вся партийно-политическая работа и деловые качества местного аппарата стали оцениваться исключительно по одному критерию - проценту коллективизированных хозяйств.

АБЫЛХОЖИН Жулдузбек Бекмухамедович - кандидат исторических наук, старший научный сотрудник Института истории, археологии и этнографии АН КазССР; КОЗЫБАЕВ Манаш Кабашевич - член-корреспондент АН КазССР, директор Института истории, археологии и этнографии АН КазССР; ТАТИМОВ Макаш Байгалиевич - кандидат педагогических наук, старший научный сотрудник Центра по изучению национальных и межнациональных отношений АН КазССР.

¹ КНСС в резолюциях и решениях съездов, конференций и пленумов ЦК. Изд. 8-е. Т. 4, с. 384.

² Ленинский путь. Кзыл-Орда, 7. II. 1930.

стр. 53

Директивные органы как будто бы и предостерегали от чрезмерного забегания вперед, однако имевшиеся на этот счет многочисленные прецеденты в большинстве своем квалифицировались лишь как "издержки революционного рвения" или неопытность и в крайнем случае вызывали дисциплинарные взыскания, тогда как обратные тенденции расценивались как проявление "правого оппортунизма" или даже вредительство. А подобные обвинения уже в то время были чреваты самыми печальными последствиями. Районы и округа республики соревновались друг с другом в напыщенности победных реляций. Газеты не успевали давать ежедневно меняющуюся информацию с "колхозного фронта". С каждым месяцем кампания приобретала все более ненормальный характер. Если в 1928 г. в Казахстане было коллективизировано 2% всех хозяйств, то уже на 1 апреля 1930 г. - 50, 4, а к октябрю 1931 г. - около 65% ³ . В некоторых районах были перекрыты и эти показатели. В Уральском и Петропавловском округах на это же время в колхозах числилось свыше 70% имеющихся там хозяйств ⁴ . К началу осени 1931 г. в республике насчитывалось 78 районов (из 122), где коллективизацией было охвачено от 70 до 100% дворов ⁵ .

Однако если количественные характеристики вызывали на всех уровнях иерархической отчетности чувство оптимизма, то их качественная ипостась порождала сомнения. Не случайно в документах того периода все чаще повторялись эпитеты типа "бумажный", "дутый", "лжеколхоз". Даже наиболее беспрекословные и готовые на все функционеры в своих комментариях для вышестоящих инстанций были вынуждены признать, что подавляющее большинство стремительно "организовавшихся" колхозов не выдерживает сколько-нибудь серьезной критики и может считаться таковыми лишь весьма условно ⁶ . Но даже эти вынужденные признания не смущали краевое руководство, которое несмотря ни на что продолжало "накручивать" темпы кампании.

Нарушения принципа добровольности и элементарной законности с самого начала приняли повсеместный характер. Сплошь и рядом во время проведения сельских сходов вместо вопроса: "Кто хочет вступить в колхоз?", звучало: "Кто против коллективизации?". В тех случаях, когда крестьяне не проявляли "доброй воли" и не спешили избавляться от "буржуазной" частной собственности, им напоминали о существовании административных способов вовлечения в колхозы. Наиболее типичными и распространенными являлись такие приемы принуждения, как лишение избирательных прав, угрозы выселения за пределы района проживания или превентивный арест, так сказать, в "воспитательных целях" ⁷ . Излюбленным средством наиболее рьяных "коллективизаторов" было огульное зачисление колебавшихся в так называемые подкулачники. Эта категория представлялась столь универсальной, что позволяла чиновным исполнителям подвести под нее кого угодно. Чрезвычайный характер кампании с особой силой проявился в проведении курса на ликвидацию кулачества и байства как класса, затронувшего не только эксплуататорские слои аула и деревни, но и большую часть зажиточных (но при этом трудовых) и середняцких хозяйств.

Своего рода предтечей обрушившихся на крестьянство репрессий стали сельскохозяйственные заготовки. Уже в ходе их произошла заметная эскалация силового нажима. О масштабах его можно судить хотя бы по тому факту, что в течение только двух хлебозаготовительных кам-

³ Жалнин Н. Очередные задачи колхозного движения в Казахстане. - Народное хозяйство Казахстана, 1931, N 8 - 9, с. 91; Центральный государственный архив (ЦГА) КазССР, ф. 247, он. 1, д. 242, л. 104.

⁴ ЦГА КазССР, ф. 5, оп. 11 д. 221, л. 133.

⁵ Жалнин Н. Ук. соч., с. 92.

⁶ Рукописный фонд Института истории, археологии и этнографии АН КазССР (далее - Рукописный фонд), N 149. с. 20.

⁷ ЦГА КазССР, ф. 247, оп. 1, д. 439, лл. 24, 27.

стр. 54

даний (1928 - 1929 г. и 1929 - 1930 г. ) ж только по трем округам (Акмолинскому, Петропавловскому и Семипалатинскому) в результате применения 107-й и 61-й статей Уголовного кодекса РСФСР были осуждены 34120 человек и подвергнуты административной ответственности 22307 хозяйств. Кроме этого взыскано штрафов и изъято имущества более чем на 23 млн. рублей, конфисковано скота - 53, 4 тыс. голов, хлебных запасов - 631 тыс. пудов, различных строений 258 единиц. Показательно, что даже по официальным данным в общей массе судебно и административно привлеченных кулацкие хозяйства составляли несколько больше половины ⁸ .

Заготовительные акции встречали сопротивление и со стороны только что созданных колхозов. Многие руководители в то время еще не до конца осознали, что решения о форсированном расширении сельхозартельной формы производства во многом определились задачей обеспечения удобной и бесконфликтной "перекачки" прибавочного (а очень часто и необходимого) продукта деревни в фонд индустриализации. Они еще не успели свыкнуться с мыслью, что общественные закрома должны рассматриваться не как элемент расширенного воспроизводства колхозной экономики и повышения материального благосостояния членов сельхозартелей, а скорее как своеобразная транзитная база продвижения хлеба за кордон в целях получения валюты.

Поэтому в первое время находилось немало работников, наивно пытавшихся апеллировать к руководству. Бюро Мендыгаринского райкома партии долго и упорно не соглашалось с твердыми заданиями по заготовкам, спущенным из краевого комитета ВКП(б) . Когда же нажим усилился, секретарь райкома с откровенным разочарованием заявил: "Ну что же, раз так, то я возьму все до квашни, разую и раздену все колхозы и они разбегутся" (и это оказалось не столь уж далеко от истины) . Из Карабалыкского райкома сообщали: "Экономика района окончательно подорвана непосильными планами". Колхозники, а также бедняки и середняки не имеют перспективы своего существования. Мы оттолкнули от себя колхозников, они от нас уходят" ⁹ , И подобных "демаршей капитулянтского оппортунизма", как расценивало все это тогдашнее руководство республики, было предостаточно.

Однако все эти обращения не дали результатов, и колхозники вынуждены были идти на всевозможные ухищрения, чтобы оставить себе на пропитание и семена хоть какую-то толику выращенного урожая: не выкашивали полосы хлеба у дорог, межей и арыков, оставляли на полях колосья, зерно на токах, умышленно использовали неотрегулированные молотилки, чтобы пропускать в солому зерно, и т. д. ¹⁰ Вскоре, однако, эти "маленькие хитрости" стали сурово пресекаться. По закону от 7 августа 1932 г. "Об охране имущества государственных предприятий, колхозов и кооперации и укреплении общественной (социалистической) собственности" за подобные дела грозил расстрел, а при "смягчающих обстоятельствах" - десять лет тюрьмы с конфискацией имущества ¹¹ .

Только за первый год действия этой антиконституционной нормы в Казахстане было осуждено 33345 человек, из них 7728 колхозников и 5315 трудящихся-единоличников (как сказано в отчетах) . Во второй половине 1931 г., то есть еще до принятия закона, по делам, связанным с заготовками, было расстреляно 79 человек. Но даже эти вопиющие цифры меркнут на фоне террора, развернувшегося позже. В отчетном докладе Казахского отделения Верховного Суда за 1933 г. отмечается: "Уменьшение количества приговоренных к расстрелу в период с 5 мая

⁸ Весь Казахстан. Алма-Ата. 1931, с. 77.

⁹ Борьба за хлеб - борьба за социализм. - Большевик Казахстана, 1931, N 12, с. 45.

¹⁰ Там же.

¹¹ Собрание законов СССР, 1932, N 62, ст. 360.

стр. 55

по 1 августа 1933 г. на 44, 5% (с 305 до 163 человек) нельзя признать нормальным". Тут же запоздало констатируется, что "на 163 осужденных к расстрелу только 18 классово- чуждых элементов" (последняя фраза ясно дает понять, что социальная принадлежность могла служить "оправданием" для лишения человека жизни) .

Поводом для жестокого наказания могли стать самые мелкие провинности. Примеров тому буквально сотни. Нарсуд Курдайского района приговорил к 10 годам лишения свободы колхозника Самойленко за одноразовое использование "общественных" лошадей в поездке по личным делам; Усть-Каменогорский суд дал тот же срок (меньше не было) Колпакову за то, что его дети украли" 6 кг проса, а середняку Астафьеву - за "кражу" 17 кг зерна (по-видимому, судьи квалифицировали данное "дело" как крупное, ибо во многих случаях "народные" судьи давали срок и за несколько сот граммов) ; Сталинский нарсуд (совпадение глубоко символичное) отправил в лагеря колхозников Д. Воробьева и Н. Дудина: по их недосмотру на колхозную лошадь свалился стог сена и повредил ей глаз, и Б. Кочуга, ударившего лопатой строптивого верблюда ¹² . Подобные определения судов являли собой горестные реалии набиравшего силу сталинизма.

Крайне тяжелыми последствиями обернулось так называемое раскулачивание. В директивах, доведенных до местных органов, указывалось, что удельный вес ликвидируемых кулацких дворов по отношению к общей массе хозяйств не должен превышать 3 - 5%. Во многих районах такого числа кулаков не набиралось. Однако для командно-административной системы всякая спущенная сверху установка без какого бы то ни было осмысления ударно претворялась в жизнь. Поэтому численность раскулаченных почти всегда и везде "подтягивалась" до самого верхнего предела. А нередко план "по валу" выполнялся настолько усердно, что фактически превышал в два, а то и в три раза субъективно установленный контингент. Так было в Красноармейском районе Петропавловского округа, где экспроприации подверглись 7% всех хозяйств (496 дворов), т. е. втрое больше, чем насчитывалось индивидуальных налогоплательщиков. А в одном из сел Боровского района Кустанайского округа было определено к выселению сразу 37 хозяйств ¹³ , хотя трудно поверить, что там имелось такое количество дворов кулацкого типа.

Подобные "достижения" имели очень простое объяснение: наряду с эксплуататорскими элементами раскулачивались (а точнее, "раскрестьянивались") и более или менее зажиточные и середняцкие хозяйства. Достаточно было иметь, скажем, дом под железной крышей или две лошади, чтобы попасть в разряд кулаков ¹⁴ . Следует также учитывать, что конкретные решения об экспроприации или выселении кулаков принимались на общих сходах колхозников, бедняков и батраков. А поскольку конфискованное имущество передавалось в качестве вступительных взносов бедняков и батраков в неделимые фонды колхозов (к лету 1930 г. доля стоимости имущества раскулаченных в неделимых фондах колхозов Казахстана составила 25, 2%) ¹⁵ , а частью раздавалось бедноте, то подчас "классово строгие" резолюции объяснялись просто корыстными и личными интересами.

Нередко середняки и зажиточные попадали в "кулацкие списки" в силу действия субъективно-эмоционального настроя массы, подхлестывае-

¹² Приведенные здесь данные о репрессивных мерах, применявшихся в соответствии с законом от 7 августа 1932 г., взяты нами из выкладок М. Ж. Хасанаева, сообщенных им на региональной дискуссии по проблемам истории коллективизации в республиках Средней Азии и Казахстана (Алма-Ата, ноябрь 1988 г. ) .

¹³ Коллективизация сельского хозяйства Казахстана. Док. и м-лы. Ч. I Алма-Ата. 1967, с 287.

¹⁴ Степной крестьянин, Кустанай, 17. ІІ. 1930.

¹⁵ Ивницкий Н. А. Классовая борьба в деревне и ликвидация кулачества как класса. М. 1972, с. 141.

стр. 56

мого всеобщим ажиотажем "нарастающей классовой борьбы" и чувством причастности к разоблачению "затаившихся врагов", тем более что за огульные обвинения не наказывали и даже поощряли занесением в число "активистов" (на мутной волне администрирования появились сотни и сотни таких беспринципных и корыстолюбивых лжеактивистов) .

К сожалению, масштабы раскулачивания в Казахстане пока не поддаются точной оценке, так как историки располагают фрагментарными сведениями на этот счет. Тем не менее даже имеющиеся отрывочные данные позволяют констатировать беспрецедентную массовость этого печального явления. В самом деле, можно ли по другому интерпретировать тот факт, что уже на 15 марта 1930 г., то есть всего через месяц после принятия постановления ЦИК и СНК КазАССР "О мероприятиях по укреплению социалистического переустройства сельского хозяйства в районах сплошной коллективизации и по борьбе с кулачеством и байством" ¹⁶ , в республике было арестовано и предано суду 3113 человек, а 2450 семей подлежало выселению за пределы округа проживания ¹⁷ .

Можно предположить, что в последующие месяцы репрессивные акции охватили еще более широкий круг хозяйств. Косвенным образом на это указывают и некоторые официальные источники того времени. Согласно одному из них, на середину 1930 г. вследствие разбирательств различных комиссий было освобождено из заключения 4073 "раскулаченных", возвращено из ссылки 1160 семей, прекращены судебные дела на 2664 человека, восстановлены в избирательных правах 1618 "пораженцев", отменены штрафы с 1266 хозяйств, возвращено конфискованное имущество 9533 хозяйствам ¹⁸ . Приведенный выше перечень включает лишь тех, у кого хватило сил достучаться в вышестоящие инстанции. А сколько так и не смогли пробиться сквозь стену чиновничьего равнодушия? Наконец, сколько тысяч были признаны "справедливо" осужденными и правомерность экспроприации хозяйств которых властями не ставилась под сомнение? Кроме того, раскулачивание не закончилось в 1930 году. По имеющимся данным (опять- таки далеко не полным), аресту и выселению было подвергнуто 5500 семей в 1931 году ¹⁹ . Немало хозяйств было ликвидировано и в 1932 г., и в первой половине 1933 года. Рецидивы раскулачивания продолжались и позже.

Таким образом, казахстанская деревня испытала сильнейший административный нажим. Не случайно источники фиксируют на тот период многочисленные факты не только самораскулачивания, но и рассереднячивания. Суть последнего явления сводилась к тому, что часть середняков и зажиточных крестьян, будучи не уверенными в своей дальнейшей судьбе, предпочитали свертывать свои хозяйства или вообще порывали с аграрной сферой деятельности. Все это еще более ускоряло процесс раскрестьянивания, в ходе которого сельское хозяйство края лишалось наиболее предприимчивых, опытных и квалифицированных работников. Гримасой этого процесса было то, что люди, построившие свое хозяйство изнурительным, продолжавшимся из года в год трудом, отождествлявшие собой что называется "крестьянскую косточку", выдворялись в спецпоселения для "трудового перевоспитания". Поистине лицемерие командно- административного режима не ведало границ.

Глубоко антигуманная идеология сталинизма многое объясняет и в той страшной трагедии, которая выпала на долю казахского аула. По своим масштабам она затмила все сколько-нибудь известные прецеденты из исторического прошлого народа. Событийная канва горестного мартиролога складывалась здесь на все той же пагубной идее сверхфорсирован-

¹⁶ Коллективизация сельского хозяйства Казахстана. Ч. I, с. 273 - 280.

¹⁷ Жумабеков Ж. Ленинской дорогой. Алма-Ата. 1973, с. 155.

¹⁸ 7-я Всеказахская конференция ВКП(б) . Стеногр. отч. Алма-Ата. 1930, с. 109.

¹⁹ Ленинский кооперативный план и борьба партии за его осуществление М. 1969, с. 148.

стр. 57

щой коллективизации. Ее катастрофические последствия многократно усугублялись извращениями по линии сельхоззаготовок и так называемого планового оседания кочевых и полукочевых хозяйств.

Кампания по заготовкам скота с самого начала приняла в ауле характер чрезвычайной акции времен "военного коммунизма" (хотя даже в тот трудный период казахское хозяйство не знало ничего подобного) . Размеры заготовок определялись плановыми заданиями, но те, как оказалось, имели своей расчетной основой фальсифицированные данные о количестве у населения скота. Случилось это в том числе и потому, что более или менее достоверные первоначальные сведения (налоговый учет Наркомфина) в ходе своего продвижения от одной бюрократической инстанции к другой претерпели существенные поправки в сторону увеличения (при этом говорилось, что финансовые органы, дескать, не учли огромное количество сокрытого от налогообложения скота) .

В результате приписок и грубого волюнтаристского планирования в районы спускались задания, намного превышающие реальную численность имеющегося в наличии скота. Характерен пример Балхашского района, располагавшего стадом в 173 тыс. голов скота, но получившего разверстку почти на 300 тысяч ²⁰ . Уже отсюда видно, что при заготовках востребовался даже тот скот, стада которого существовали лишь в представлении заинтересованных организаций.

... продолжение

Вы можете абсолютно на бесплатной основе полностью просмотреть эту работу через наше приложение.